НИКname

Он наказывает меня за неправильные ответы, как в телешоу, и исчезает из моей жизни, как сорванный – кем-то другим – куш. Проиграть так миллион. Да. Оказывается, этот карточный дом никогда не был хрустальным, и силы любого пера, даже канареечного, хватило, чтобы сравнять его со столом. А у меня нет никакой власти. Ни над ним. Ни над собой. Я даже не знаю, где он живет, чтобы ползти туда на коленях. Но я не стану узнавать. Я не поползу. Хоть он отлучил меня от себя, как попы отлучают от церкви. Но я ведь очень религиозен. Со мной так нельзя. Нельзя так поступать с грешниками. Нельзя так поступать с людьми. Рядом разорвалась бомба его отсутствия, и меня контузило. Все чувства, включая голод, отступили куда-то, как отступает толпа, чтобы дать дорогу царю. Пошел ты. Идолов нужно жечь. Я удивляюсь своей невзъебической продуктивности. За эту неделю я расщелкал Филиппова, бывшего для меня сраной теоремой Ферма, как задачку из учебника для второго класса: если ваш знакомый галерист сам не знает чего хочет, сколько ему нужно «съесть еще этих мягких французских булок»? Мы договорились как будто со всеми местными и парой неместных граффитчиков, всех погладили по взъерошенным головам, всем выделили мест по способностям, утвердили шрифты, логотип, растяжки, афиши, установили проекторы, нашли контрастный портрет какой-то кисейной неизвестной семнадцатого века в фондах музея, даже сняли пчел в условиях близких к беcчеловечным. Но каждый такой день я возвращаюсь домой как. Вечером пятницы Филиппов на радостях проставляется сам не знает зачем. Работы еще выше крыши, не говоря о шестиметровом пролете, который нужно зашить, а не у всех еще готовы эскизы. Но сегодня все, чувствуя вкус скорой победы, пьют и веселятся. А я, как всегда, такой молодец, что ложусь спать в восемь вечера. Сплю, как полено под одеялом у папы Карло, не оживаю. В десять открываю глаза и все. Кончилось волшебство. Ладно. Доделаю пригласительные, в понедельник все уйдет в типографию, а про эти бумажки как-то подзабылось. В дверь звонят. И всего-то. А мое сердце сжимается до размеров вселенной. Перед тем, как бабахнуть. Писает кипятком. От страха. На пороге – он. Собственной безупречной персоной. Но я наказываю его за неправильные поступки, как отец сына. В угол его еще поставь. Загони. – У меня работа. – Мне погулять вокруг дома? Я пропускаю его в квартиру, он входит. Жесты проще. Понятнее. Он укладывает свою голову мне на колени, как на плаху. В стране революция. Толпа разносит дворец. Мы брошены в клетку. На самое дно. У нас нет будущего. Время уже назначено. – Мне сегодня зуб вырвали. Больно и кровь не перестает. Ненавижу вкус крови. Говорит он и сглатывает.