Вклад в искусство

Нет, это уже было совсем из рук вон плохо. Просто совершенно, абсолютно, не так как надо. Одним словом, после двух моих удачных картин, как всегда, написанных в жанре…, ну, скажем так, в жанре сверхнового модернизма, этот третий маленький этюд, даже и близко не приблизился к моему обычному уровню. Я топтался возле подрамника, уговаривая себя, что каждый уважающий себя художник должен менять формы и методы, пробовать в своем творчестве что-то новое и искать нестандартные пути, но, по правде говоря, помогало мне это не очень. Согласившись выставить на этой местной экспозиции Питтсбургской Художественной Галереи три своих новых картины, я никак не предполагал, что, отойдя от своих обычных работ в духе монументализма, я столкнусь с такими дикими сложностями. И если первые две зарисовки были вполне удачными и нравились мне, то вот с этой третьей, была полная ж… беда. Лофт Брайана, куда я молча и сумрачно притащил подрамник с этим неудачным моим экспириенсом, медленно заполнялся вечерним солнцем, а я все разглядывал и разглядывал холст. Если сверху начало было еще бодрое, то к середине это уже было отстойное нагромождение неясных оттенков и цветных полос. Одним словом, кисель. - Ты что-то сказал, Брайан? – я услышал его голос от барной стойки, где он уселся с чашкой кофе и традиционным послерабочим просмотром ленты новостей в своем лэптопе. Я услышал голос, но смысла сказанного не уловил, будучи поглощенным этим своим киселем почти по самую макушку. - Я сказал, Джастин, - медленно, нарочно медленно и громко повторил Брайан. Как для дурачка? Как для дурачка, да. – Я сказал, что сегодня в офисе был тяжелый день. Теодор меня просто завалил своими бумажками, отчетами и страховками на подпись… - Завалил, завалил, - думая о сочетании серединных полутонов, повторил я. - Мне нравится твой ассоциативный ряд, Тейлор, - тут же заискрился ореховым блеском брайановский фирменный взгляд – сразу насмешливый и озорной. Мальчишка. - Но, раз уж ты сам выделил главное, - не унимался этот тридцати-сколько-там-еще-набежало-летний пацан, - Раз уж ты сам… Предлагаю переместить все твои размышления по поводу своей этой композиции в горизонтальную плоскость, и лучше, конечно, в кроватку. Там тоже можно размышлять о композициях, и даже, знаешь, практиковаться в них – так это еще лучше. Вот так всегда. А у меня, между прочим, выставка на носу! - А у меня, между прочим, выставка на носу! – занудливо завелся я. Блондинам положено ломаться, это же все знают. - Джастин, - вкрадчиво искушал меня мистер Совершенство. – Джастин, перестань думать о своем носе, время подумать совсем о другой части твоего тела. Ну, это, конечно, так. Думать об этой части у меня всегда получается лучше всего, тем более, рядом с Брайаном Кинни. А если еще учесть, что я и есть самый что ни на есть двадцать-все-еще-двадцатилетний парень, то это для меня совершенно естественно. Британские ученые доказали. Так что, я резво впрыгнул в кроватку, где уже вытягивал свои бесконечные ноги, мой личный змей-искуситель. Он тут же цепко меня обхватил поперек груди своими и руками тоже длиннющими, обрушив на мою шею целый ливень быстрых летучих поцелуев, пока не добрался до моих губ. Тут уже я сам не выдержал этого напора и хрипловато задышав, углубил поцелуй и ощутил как припадочно-радостно забилось мое сердце и сладко екнуло в низу живота. - Скучал без меня, маленький пизденыш? – и вопрос такой задан голосом, от которого у меня сразу возникло желание на секунду от поцелуя оторваться, что я и сделал и тут же попал в его пристальный, уже подернутый хмельной поволокой, взгляд. Он зарылся в мои волосы своими пальцами и потянул на себя. – Скучал, же? - Скучал, конечно, - но блондины же коварны и изворотливы, - только и делал, что сидел, рассматривал твои фотки по полкам, да дрочил на них, а картины, ты же знаешь, они же сами пишутся, автоматически… Брайан довольно хохотнул и я тут же почувствовал его пальцы на своих ключицах, а последние мои слова уже утонули в нашем следующем поцелуе. Ммм… как только у Кинни так получается, что я чувствую его сразу всего и везде? Я оседлал его тело, сперва склонившись над его лицом, стараясь не разорвать поцелуй, а потом, все же выпрямился, глядя на него сверху вниз. - Так что у нас в композиции? - Ты же художник, - опять эта милая лукавая улыбка, ну что ты будешь делать, - Твори! Я наклонился и еще раз поцеловал его, впадая рядом с ним в привычное для себя состояние – это когда ты просто тянешь и тянешь это наслаждение, и тебя реально ничего больше в жизни не беспокоит… В такие моменты рядом с Брайаном я не боялся ни страшилищ, ни драконов, ни монстров, или кто там еще встречался в моей жизни. Он улыбнулся еще раз, молча, и это его молчание отчего-то взвинтило меня гораздо сильнее его самых громких развратных стонов. И я просто опустился по его безупречному телу ниже, обхватив рукой его давно уже стоящий вздыбленный член, полюбовался на него сотую долю минуты, и, мельком глянув на уже закинутую назад голову Брайана и на его выгнутую дугой шею, опустил лицо к его паху и тут же его член оказался в моем рту. Брайан судорожно втянул в себя воздух, а я в свою очередь, втянул его в себя, резко и до конца. Я всегда стараюсь представить себе ощущения Брайана в тот момент, когда я ему отсасываю. Вот он чувствует как мой горячий умелый язычок скользит по его стволу вверх-вниз, влажные красные губы плотно держат его в обхвате, выбивая последние остатки сознания, потом опять язычок, он ловко слизывает с члена смазку, пропуская его внутрь глубже и глубже, позволяя почувствовать и горло и небо и вот уже и саму глотку. И, наконец, Брайан громко и несдержанно кончает мне на лицо… - Боже, Джастин, это так… Так великолепно… - хрипит мой мистер Совершенство… - Ты прекрасен… Ну, я собственно, так и предполагал, милый. Особенно прекрасна твоя сперма на мне, она точно блестит на моих губах ярче, чем эта неудачная кисельная композиция на моем холсте. О, черт, о чем это я? Но Брайан не дает мне и малейшего повода, чтобы отвлечься. Этот его дивный хмельной взгляд – когда еще не настолько все чудно, чтобы так вот взять и остановиться. Поцелуи с Брайаном – из наших тысяч их не найдешь похожих. То он выжирает поцелуем мою душу и силу воли, то, дурачась ласкает меня, как того маленького девственника, которым я был впервые попав к нему, то, как сейчас – отдает всего себя, рвано выдыхая мне в рот свою нежность, смешанную с редкими крупинками воздуха. И я сам уже чувствую, каков снова тверд и упрям его член. Он сам плотно зажимает его у основания, а я насаживаюсь на него сверху, в той же любимой им позе наездника. Минуту привыкаю к его присутствию в себе и начинаю двигаться, сразу набирая темп и выгибаясь назад, опираясь на свои чуть отставленные руки. Мой собственный член мерно покачивается в такт моим движениям, и Брайан уже не стонет – кричит, кричит во весь голос, повторяя мое имя и тем самым распаляя меня еще больше, ну и подводя меня к бурному оргазму, который он выбивает своей рукой из моего напряженного, раздутого члена, и он незамедлительно выстреливает длинными струйками спермы, оседая на брайановской груди и его животе. А сам он, кончив так же бурно, как и раньше в моем рту, рычит и сопит мне в ухо, когда я наклоняюсь над его лицом, медленно выпуская его член из своей задницы. - Хотел тебе дать бесплатный совет, Тейлор, - едва отдышавшись после наших заключительных поцелуев, сказал мистер Совершенство. – По поводу твоей композиции. Композиции? Мне? Совет как вести себя в постели, ну знаешь, Кинни, мне уже все-таки, не шестнадцать лет, если ты еще это помнишь. А то, да, в твоем почтенном возрасте, уже наверное, случаются кратковременные провалы в памяти после такого охрененно бурного оргазма. Двух оргазмов, я считал. - Ты там на своей картине… - Картине? Я мгновенно вынырнул из своего послеоргазменного омута. – На своей картине, в каком-нибудь уголочке, нарисуй, ну точку или кружок какой… - Зачем это еще? – Не пытайся заснуть, Брайан, и оставить мой вопрос без ответа, выставка никуда не делась, как ты знаешь. - Ну, это же такой известный прием, у вас, у художников… Рисуешь точку и вроде как получаешь объективного критика в сюжете картины, ну вроде как она, точка, смотрит со стороны и тебе самому уже видно, что и где пошло не так… Ну, а потом, как увидишь, где не так, то точку эту закрашивают и все, готова целая картина… Но я уже плохо его слышал. Точно! Как я только сам об этом не вспомнил! Возблагодарив небеса, ну и заодно, папу и маму Кинни за такой чудный дар Вселенной в лице их сыночка, я бросился к своему подрамнику с картиной. - Ну, Джастин … - уже совсем сонно пробормотал Брайан, - Ну что, завтра дня не будет, иди спать лучше, ко мне… - Да, - отозвался я, - Секунду еще. Утром я проснулся поздно, Брайан ушел в офис, солнце снова радостно било сквозь раскрытые жалюзи на окнах лофта. Моя картина была закончена этой ночью и мне не терпелось ею полюбоваться еще раз, на этот раз при дневном свете. Я подошел к холсту, ероша волосы и подтягивая на себе одеяло, в которое замотался на манер древнеримской тоги, чувствуя себя равным по величию Цезарю. В верхнем правом углу, как и было сказано, еще ночью недописанного этюда, я изобразил голенького карапуза Брайана Кинни, обернувшегося лицом к зрителю, а так – стоя боком. А вот член этого смешного голыша тоже был мною изображен, гм… стоящим. Ну не мог же я изображать его в другом состоянии, у самого Брайана Кинни! И указывал этот его стоящий член аккурат на те недостатки, которые я так и не увидел бы, без его помощи. И все сразу встало на свои места – и цвет, и композиция, и кисель этот в середине растворился, как и не было! Только я начал раздумывать, как мне ловчее будет закрасить этого карапуза, как заметил лист бумаги, приклеенный кусочком скотча к подрамнику снизу. Четким, ровным почерком, без малейшего намека на наклон, Кинни писал: «Замажешь меня – убью. И вообще, считаю, что твоя выставка перебьется и двумя твоими картинами. А этот шедевр обязан остаться в частной коллекции Тейлора-Кинни. Оплата по самому высокому тарифу, но в пределах разумного. После работы». Я неприлично громко заржал и снова нырнул в кровать вместе с намотанным на меня одеялом. Ты и сам не представляешь, милый мой, насколько можно расширить эти пределы разумного, если хорошенько задаться целью. А уж что, что, а ставить цели – это у меня хорошо получается, ты же знаешь. А добиваться их, так еще лучше. Так что, конечно, Брайан, по самому высокому тарифу, за твой вклад в искусство, любимый. После работы.