no place.

сбитый режим давал о себе знать — тяжело было понять, где ночь, а где день. в то же время ты можешь сам выбрать: закат перед тобою или рассвет. в доме пыльно, но пахнет свежестью; прохладно и сухо. половицы слегка поскрипывали под ногами, когда шо вставал попить воды. вода тоже холодная, а шо весь теплый ото сна, футболка с коротким рукавом его не греет ни капли, и он ежился, покрываясь мурашками. руки вмиг леденели от холодной чашки. сузуки хочет скорее вернуться в кровать, шлепает босыми стопами по рассохшейся местами древесине. в комнате красиво — солнце мягким оранжевым одеялом ложилось на плечи, лизало рыжими языками пламени лицо. в кровать ложиться не хотелось — широкий деревянный подоконник вдруг показался лучшим пристанищем. грязное окно манило бликами. шо на цыпочках подошел к широкому надувному матрасу, где все еще безмятежно спал рицу. достал наушники из-под своей подушки и сел на холодный подоконник. в уши что-то тихо зашептали the acid., а рицу, на самом деле, не спал. он проснулся вместе с сузуки — когда тот недовольно кряхтел, сползая с импровизированной кровати, хрустел затекшей спиной и ругался на холод. рицу любил прохладу, но, тем не менее, лишь нос его торчал из-под колючего верблюжьего одеяла., а еще рицу любил наблюдать за шо вот так, незаметно, односторонне, слушать его громкое дыхание спросонья, чувствовать волну тепла, когда тот заходил в комнату. рицу в принципе любил шо: целиком и полностью. — чего ты такой задумчивый? — откашлялся рицу, спросив громко, чтобы сузуки услышал. тот смотрел в окно, сидя в позе лотоса на подоконнике, стуча костяшкой в стекло под ритм какой-то песни. он немного дрогнул, вытащил наушник из одного уха и не оборачиваясь спросил: — рицу, ты уже проснулся? — он немного подвис, но затем ответил на заданный ранее вопрос, — просто смотрю на солнце. кагеяма не видел лица шо, но его подсвеченный солнцем силуэт гармонировал с растрепанным костром рыжим волос, подозрительно сильно смахивая на лик святого. рицу подумал о том, что они уже, к сожалению, никогда не будут святыми. — я спросил тебя не что ты делаешь, а о чем ты думаешь. шо не умел врать — это факт., но он умел мастерски уходить от ответов. сузуки молчал. стекло было все таким же холодным, но солнцу каким-то волшебным образом удавалось отогреть шо. рицу приподнялся на локте, чтобы видеть его лучше, но надувной матрас под ним прогнулся, и кагеяма плюхнулся обратно. устало уставился в потолок. — думаю о том, почему ты так рано проснулся. шо говорит громко, но эхо от его слов в полупустом доме тихое, осторожное. звуки крадутся — старые доски под ними не трещат. послышался тихий стук — второй наушник упал на деревянный подоконник. шо откинулся спиной на потрескавшуюся стену и тоже стал смотреть в потолок. солнце нежно припекало одну щеку, в то время как прохладный сквозняк, гулявший по квартире, нещадно студил другую. здесь всегда было холодно — рицу так любил, но шо все равно ходил в майках с коротким рукавом. даже если кончик его носа ощущался льдинкой, потираясь о щеку кагеямы, сузуки всегда пылал изнутри. — уже закат, вообще-то, — замечает рицу. вставать ему не хотелось. шо тоже пригрелся на своем месте. говорить вот так — на расстоянии — после постоянной жизни рядом, в одном замкнутом пространстве, было странно. — я думал рассвет, — пробурчал шо, будто обиделся на солнце, — закат не бывает теплым. кто говорил, что ночь таит в себе самую большую загадку — наглый лжец. ведь нет ничего таинственнее, чем время суток, когда солнце балансирует на грани между мирами, озаряя своими лучами обе стороны земли. — я не знаю сколько времени, — признался рицу, — посмотри на телефоне. шо смотрит на телефон устало — тот выключен. — у меня до сих пор стоит токийское время. вот оно что. япония. в японии всегда холодные закаты — это знают все., а рассветы теплые — солнце любит места, что встречают его первыми. не зря ведь япония положила себя саму на алтарь светила? а еще солнце любит — и всегда любило — шо. безвозмездно и по-родственному. оно никогда не опаляло его бледную кожу, не сыпала ему на лицо веснушки — лишь ласково гладило по волосам, насыщая цветом. оно не жгло ему сетчатку, даря шо возможность лицезреть всю его красу безболезненно. солнце было для сузуки жизненным ориентиром, и никакая полярная звезда, мох на стволе деревьев и муравейники, самые точные компасы не указывали ему путь лучше, чем это делало солнце. там, под солнцем — его место. — ты думал о доме, до того как я проснулся, да? рицу выбрался из одеяльного кокона и подошел к шо. тонкий плешивый ковер ничуть не спасал от холода пола, валяясь на полу более-менее приличной тряпочкой. кагеяма положил голову шо на плечо. тот отвесил легкий поцелуй в растрепанный чуб, сползающий на глаза, не смея оторвать глаз от солнца. он все еще молчал. рицу продолжил: — я не хотел бы любить тебя на войне, — вдруг сказал он, — все равно любил бы, но не хотел этого. сузуки вдруг взял его за руку. теперь страна восходящего солнца встречала свою звездную госпожу кровью и разрухой. — я бы тоже этого не хотел, — выдохнул шо, будто набираясь сил, — поэтому мы здесь. рицу не нравился этот разговор — но заняться было нечем. переходить на новое место сегодня не хотелось, да и вряд ли было возможным. быть честными, кагеяма даже не знал, где они. такая неизвестность пугала бы его, если бы не уверенность шо — у него есть своя цель. непонятная, размытая, слишком яркая — но цель., но тут сузуки соскочил с подоконника, задевая огромный цветок в горшке — единственное живое, но не менее, казалось, старое, в этом доме. пыльная серенькая кружевная занавеска путалась в конечностях, задерживая шо и вместе с ним — лучи солнца, не пропуская никого обратно. рицу был удивлен таким резким телодвижениям, но шо был склонен к спонтанностям. под его резкие движения где-то на солнце — вспышки. рицу лишь сильнее сжал его руку. и отодвинул, наконец, треклятую занавеску. сузуки потянул его к кровати и повалил на упругий матрас. рицу широко раскрыл глаза, плюхаясь спиной на подушку — открыто и доверчиво, — и сваливая шо за собой. тот грациозно рухнул рядом на бок, завозился, укрывая обоих одеялом. — поправь наматрасник, раз на то пошло, — попросил кагеяма. шо хохотнул — это точно рицу — но поправил. сузуки подвинулся вплотную к рицу, прижимая его к себе со спины, скользнув под чужую футболку холодной ладонью. позвонки под пальцами чуть дребезжат, как старинный фарфор в трухлявом сервизе. — ты прав, я думал о доме тогда, — сказал сузуки, прижимаясь теплым лбом ко лбу рицу. — но я думал о том, что готов. готов оставить японию. рицу выдохнул нервно, обвил ладонями чужую шею: в глаза глядеть не смел. в глазах у шо — синее небо, гладь, тарелка, где сверкает черное солнце зрачка. там не страшно, нет, и рицу не трус — просто оступиться в печь и сгореть — боязно. шо продолжил: — но знай, что это не потому что там война. — сузуки взял рицу за подбородок, поднимая взгляд кагеямы на себя. в глазах у рицу — прохладная безмятежная ночь, подернутая дымкой тумана переживаний. другая рука шо шарила под футболкой кагеямы, будто ища опоры. переживать не стоило: — а потому что ты — мой дом. шо всегда целуется тепло, тягуче, но рицу обжигает в этот раз. язык у сузуки шершавый, колет даже, но не больно — приятно. так, наверно, целовалось бы солнце. рицу такой поцелуй принимает, солнце охлаждает до нужной температуры, бережно держит свое светило в руках. свершилось. в постели приятно — жарко и томно, одеяло покалывает, матрас скрипит немного. они оба не чистили зубы, но в кровати пахнет мятной пастой, дешевым чаем с ромашкой и родным чем-то. небо затягивает тучами. солнце покинуло горизонт.