Ты — солнечный свет, вернувший меня к жизни, Сбывшаяся мечта моего детства. — строчки из песни «Euphoria».
Со всех сторон доносятся крики, противные гудки автомобилей, которыми так любили светить привилегированные слои общества, и разного рода раздражающий шум. Фонарь, что стоял прямо над кассой, перегорел прямо перед тем, как он подошёл к окошку. Наверное, кто-то другой расценил бы подобное совпадение как нехороший знак, но Чимину было всё равно. Ровно как и на то, что билеты на это представление стояли почти половину его зарплаты, а бронировать их надо было заранее. Цирк «Euphoria» знали практически на всех континентах нашей планеты. Его артисты имели оглушительный успех, блистая на самых известных сценах мира. Их слава за шесть лет разлетелась по странам и городам, и каждый человек мечтал хотя бы раз в жизни побывать на шоу этого цирка. Очевидцы восторженно говорили, что испытывали настоящую эйфорию, побыв один раз на представлении. И даже несмотря на то, что образовался цирк «Euphoria» именно в Южной Корее, впервые их признали в США, после чего слухи стали расти, а слава — распространяться. Очень скоро талант и уникальность каждого, кто состоял в труппе, приняли и на родине, часто передавая по новостям и публикуя материалы в газетах, как родная страна гордится своими артистами. Чимин всегда мечтал летать. Но когда он впервые увидел прекрасного, словно ангела, темноволосого юношу, который легко парил под куполом, то стал грезить лишь о нём. Это было ещё два года назад, в 1971-м, когда его друг подарил Паку на день рождения билеты на то самое шоу, о котором судачили все вокруг. Тогда-то Чимин его и увидел. Гибкий и грациозный, будто хищная пантера, с волосами как оперение ворона и бледной фарфоровой кожей, не свойственной азиатам. Он только вышел на манеж, а Мин уже не мог отвести своего взора. Его фиолетовое, слегка поблёскивающее в свете софитов трико идеально сидело на стройной спортивной фигуре, выделяя каждый мускул на молодом теле. Этот парень завораживал с первого на него взгляда, не оставляя своей жертве ни единого шанса на то, чтобы выбраться из запутанных сетей его очарования. И сейчас, когда цирк вернулся в Корею со своей новой гастрольной программой, которую анонсировали ещё за полгода, Пак просто не имел ни малейшего права отказать себе в том, дабы вновь увидеть того самого ангела, который словно летал над ареной, окидывая глазами зрителей. Наконец получив свой билет и расплатившись с угрюмой пожилой женщиной, сидящей за кассой, он проходит в здание, где сегодня пройдёт выступление труппы. Внутри уже много заведённых людей, громко обсуждающих предстоящее шоу: кто-то восхищённо говорит о своих любимых артистах, зная тех поимённо, кто-то хвастается тем, что посещает данный цирк далеко не впервые, кто-то в трепетном предвкушении, наоборот, ожидает своей первой в жизни эйфории, которую организаторы всегда гарантировали. Чимину все эти разговоры и пустой галдёж ни капли не интересны. Если быть до конца честным, у него-то и само выступление не вызывало столь яркого любопытства, как это было раньше, но, тем не менее, предвкушение достигало пика, а когда он занял своё место в зале, с удивлением отметил, что даже дыхание участилось, а сердце пустилось в дикий пляс. Тот самый акробат уж два года не покидал его мыслей, и больше всего на свете Пак желал увидеть его снова, наслаждаясь каждой минутой выступления. Когда в зале приглушают свет, направляя на ярко-красный манеж мощные софиты, раздаётся громкая весёлая музыка, от которой Чимину буквально закладывает уши. Потом выходит низкий, слегка даже пухловатый мужчина и представляет первых выступающих: это были две девушки-близняшки, которые покорили зрителей своим опасным акробатическим номером с элементами художественной гимнастики. Когда прозвучали последние аккорды, и музыка стихла, все присутствующие точно обезумели, оглушительно аплодируя, посвистывая и выкрикивая имена гимнасток. Им хлопали ровно до того момента, пока девушки не покинули манеж, впуская после себя того низкорослого ведущего, который незамедлительно объявил следующий номер. На манеж вышел высокий мужчина с осветлёнными волосами. Он не был по-особому красив или привлекателен, но по какой-то непонятной причине глаз от него было невозможно оторвать — он окутывал таким волшебством, что чувствовалось практически кожей. Чужая харизма и обаяние заставляли наблюдать за ним очень внимательно, за каждым его незамысловатым движением рук. Это не была пантомима. Чимин не знал, что предстоит увидеть зрителям, но мужчина выводил какие-то дивные узоры в воздухе, будто в этот момент дирижировал большим оркестром. Даже если спичечный коробок упал, сейчас бы это услышали все, настолько идеальная тишина стояла в зале. Но когда свет внезапно тухнет, чтобы потом сразу же загореться, его чёрные одежды заменяет светлый костюм, состоящий из голубых штанов, белой рубашки и разноцветного шёлкового халата, а голову украшает длинный белый цилиндр. Теперь манеж по краям облизывают языки пламени, а по всему помещению раздаётся торжественная барабанная дробь. Мужчина поднимает вверх правую руку, как вдруг от его пальцев словно бы искры отходят. Следом за этим он взмахивает и левой рукой, и в воздухе от каждого его жеста возникают огни разных цветов и по формам напоминающие необычные фигуры. Это настоящее огненно-световое шоу, больше похожее на истинную магию, о которой так любят фантазировать маленькие дети. Однако Чимин фантазировал до сих пор. С самого раннего детства, когда он смотрел на бескрайнее небо, его манило ввысь. Будучи ещё маленьким мальчиком, он хотел воспарить над землёй, словно не обременённая ни чем мирским птица, хотел оглядывать людей с высоты, поражаясь тому, какими же крохотными и незначительными кажутся они все с его точки обозрения. Но мальчишка рос, родители и общество давило, и глупые детские фантазии потихоньку забывались, придавленные неминуемой рутиной быстротечных серых дней. Он так и не вспоминал об этих инфантильных помыслах, пока не увидел того самого акробата, который не просто очаровал Чимина с первого же мгновения, а также и напомнил ему о первой в жизни фантазии, пусть даже и такой наивной. С того самого дня он стал воображать, как и в детстве, искренне мечтая о том самом волшебстве, которое явилось ему в тот день в лице очаровательного темноволосого паренька. — А сейчас, уважаемые дамы и господа, заключительный номер первого акта, — огласил в микрофон ведущий, глазами обводя ряды и амфитеатр зрителей. Чимин даже и не заметил, как стремительно окончилась первая половина шоу, погрузившись словно в зыбучие пески своих мыслей. Ещё один номер подойдёт к концу, приближая его к тому самому моменту, когда на манеже опять покажется он. — Вы слышите вдали звук моря? — разносился по залу низкий голос мужчины. — Потому что этот парень способен показать вам обволакивающие теплом ветра пляжей Пусана и лазурные воды острова Чеджу. Он — причина вашей эйфории. И когда ведущий покидает манеж, туда выходит он. Тот самый юноша, который все эти два года не покидал чиминовых мыслей. На нём опять красовалось фиолетовое трико, но уже более насыщенного и яркого оттенка, а поверх него был накинут более тёмного фиолетового цвета свободный сюртук. Темноволосый прошёлся взглядом по зрителям, лучезарно улыбаясь и словно бы излучая при этом сильную энергетику, отчего Чимин невольно задержал дыхание и даже не моргал. — Сейчас я попрошу кого-то одного из публики быть столь любезным и оказать честь, дабы выйти ко мне на манеж и вместе со мной стать частью номера, — его голос оказался до невероятного мелодичным, можно было бы даже подумать, что тот являлся музыкальным исполнителем. Можно было удивиться тому, что желающих в итоге насчитывалось не так уж и много. Акробат прошёлся по манежу, осматривая всех тех, кто тянул руки вверх, что есть силы. Но внезапно парень остановился. Чимину показалось, что тот смотрел сейчас именно на него, разжигая настоящий огонь своим глубоким и проницательным взором. — Молодой человек в чёрно-белой рубашке, — многие зрители, проследив за взглядом артиста, сразу же обернулись на Чимина, — не окажите ли Вы мне честь? Но именно в этот момент у него словно все мысли стремглав вылетели из головы. Мин поражённо смотрел на улыбающегося ему парня, ещё совсем юного. Тот был настолько красив, настолько в хорошем смысле необычен и привлекателен, что Пак терялся в двух чёрных омутах, в которых с лёгкостью можно было даже утонуть. Юноша глядел на него и спокойно ожидал ответа, пока некоторые люди из зала не стали демонстративно прокашливаться, намекая нерасторопному зрителю на то, чтобы он наконец-то уже дал ответ. Чимин опустил голову и нервно перевёл дыхание, сразу же при этом поднимаясь со своего места и направляясь к манежу. Как только он ступил на алое ковровое покрытие, акробат склонился перед ним учтиво и подал свою большую, явно больше, чем у самого Пака, ладонь. Это одновременно и смущало, и казалось милым. Но парень, даже не задумываясь, вложил свою руку в чужую, сразу отмечая, какая она у того юноши была тёплая. Акробат как-то ласково ему улыбнулся и подмигнул. А потом в помещении резко погасили свет. — Не бойся, — брюнет приблизился к Чимину вплотную и тихо прошептал ему на ухо. — Освещение выключили, чтобы мы подготовили номер, так что, пожалуйста, не переживай. На просьбу Мин лишь легонько кивнул, замечая, как горло пересохло, а сердце билось настолько сильно, что аж ноги стали подкашиваться. Доверившись артисту, Пак на ватных ногах ступил за ним в кромешной темноте. Однако уже спустя пару секунд его вежливо попросили присесть на пол, успокаивающе поглаживая руками по плечам. Было всё так же темно, но теперь по залу начали расходиться звуки громкой барабанной дроби и звонкой флейты. Это не было противно или даже пугающе. Чудилось даже, что это звучание немного успокаивало и придавало какой-то призрачной уверенности в происходящем. — Тебе не придётся ничего делать, — акробат присел на корточки возле Чимина, оставив свою ладонь на его плече, и по какой-то неведомой Паку причине шептал слишком нежно, утешительно. — Просто смотри на меня и ни о чём не волнуйся. А потом он исчез. Как-то чересчур спешно и внезапно. Парень после этого услышал странный звук и почувствовал, как вокруг него становится теплее. Воздух словно бы гулял и пускался в дикие пляски, приглашая сидящего сейчас на манеже человека присоединиться к нему. Звуки флейты и барабанной дроби всё нарастали, а по помещению стали гулять одинокие огоньки, разбегаясь по разным углам, будто играли друг с другом в догонялки. Чимину толком даже и не объяснили, что сейчас будет, но он чувствовал, как нервозность медленно покидает его. Слова того юноши, на удивление, успокаивали, а его мягкий голос до сих пор звучал в голове. Нежданно зал озарился ярким светом, что залил и манеж, и ряды, и амфитеатр зрителей. Чимин поднял голову, оборачиваясь по сторонам, и заметил, что он находился внутри прозрачного шара, и его окружали миниатюрные зелёные кустики дивных растений и разнообразные неведомые цветы. Он был поражён тому, что видел. Однако уже спустя мгновение зрители практически в один голос громко воскликнули, устремив свои заинтересованные взгляды на акробата. Темноволосый возвышался абсолютно над всеми. Он стоял лишь одной ногой на какой-то хлипкой, не известной Чимину конструкции, а вторая свободно свисала. Он обводил рукой публику и широко улыбался, закидывая голову кверху. Было очевидно, что юноша жил этим моментом, получая настоящее удовольствие от того, что возвышался над землёй. Очень скоро та самая конструкция пришла в движение, и он наконец-то полетел. Софиты надёжно следовали за передвижениями темноволосого, а сотни взглядов восхищённо наблюдали за ним, иногда охая и прикрывая рот ладонью. Также и Чимин. Он был не в состоянии и на секунду оторвать глаз от этого юноши. Шея уже начинала затекать, от тёплого в шаре воздуха стало жарко, а пот медленно стекал по вискам и лбу, дыхание от подобного зрелища постоянно прерывалось. А когда брюнет совершал очередной пируэт в воздухе, откидывая ноги в сторону, при этом держась за хрупкую конструкцию одной рукой, Пак абсолютно точно чувствовал, как уже не восхищение в нём нарастает, а липкий страх и волнение за артиста. Но всё-таки сомневаться не стоило — тот был истинным профессионалом. При виде на то, как легко акробат совершает новый трюк, как практически падает с троса, в нужный момент хватаясь за него, как свободно парит в пространстве, казалось, будто воздух — это его стихия. Будто вот так вот возвышаться над всеми смертными созданиями и кружить, словно экзотическая птица, в воздухе являлось для него более простым и естественным, нежели ступать по твёрдой земле. И это одновременно и пугало, и манило к нему ещё сильнее. Нынче было такое время, когда люди восхищались чудесами авиации и развитием новых технологий, ведущих человечество в светлое будущее. Теперь по Земле летали самолёты, с лёгкостью и быстротой доставляя пассажиров с одной точки планеты в другую. Не так давно был совершён огромный прорыв: первый человек в космосе, а ещё спустя недолгое время и первый человек на Луне. Это казалось настоящей фантастикой, которая и по сей день поражала умы обычного народа, напоминая им, что наука и технический прогресс способны совершить чудо. Однако в эти воистину волшебные мгновения Чимин готов был поклясться, что самое неподдельное и не подающееся его разуму чудо он лицезрел именно сейчас. Растворившись полностью в свободном полёте и движениях брюнета, Пак забылся. Поэтому когда тот резко опустился к нему, а чужая рука почти что невесомо коснулась прозрачного надувного шара, Мин чуть не задохнулся от волнения. Акробат вновь находился так близко, а через лишь пару мимолётных секунд их более ничего не разделяло, потому что тот самый шар внезапно словно растворился куда-то, что необъяснимо укрылось от зрения парня. Зрители от подобного действа снова стали громко восклицать и ахать, поражаясь всякому новому трюку всё сильнее и сильнее. Они внимательно наблюдали за разворачивающимися на манеже действиями. Но их больше не было. Время будто бы остановилось, будто перестало жестоко отсчитывать секунды, нагоняя людей жить и беспокоиться о будущем, а всё их окружающее будто перестало существовать. Потому что внезапно акробат неподвижно завис в воздухе, с появившимся в глазах блеском воззрившись на сидящего на манеже парня. А тот дарил ему такой же блеск, ощущая, как быстро и отчаянно стало стучать в груди сердце. Чимин практически не дышал, а тело в некоторых его участках стремительно покрывалось мурашками. Вдруг темноволосый протянул к нему руку, призывно раскрывая ладонь. И чёрт их знает, что это вообще была за магия, но почему-то Пак понял и без слов. Понял и сразу же доверился по факту незнакомому, но такому словно родному и близкому человеку. Он поднял свою руку в ответ, дотрагиваясь пальцами о чужие. И только это произошло, акробат еле заметно встрепенулся, переведя дыхание, и стал моргать чаще обычного. — Ты мне веришь? — донёсся до Чимина мягкий голос юноши, который будто гипнотизировал его сейчас своим взглядом. Даже размышлять над ответом и не стоило. Раздумья тут были ни к чему. Чимин лишь поражённо открыл рот, невольно выдохнул и уверенно кивнул темноволосому, отдаваясь в его руки. И ведь действительно в его руки и отдался. Потому что уже в последующий момент акробат спустился ниже, обеими руками подхватывая Чимина за туловище и устраивая его правую ногу на небольшой стойке той самой конструкции. Левая нога опасно виснет в воздухе, отчего становится, правда, боязно. Пак пошатывается, сам того не замечает, как вдруг задерживает дыхание, хватаясь за широкие плечи брюнета, а лицом мигом утыкается в твёрдую грудь. Атласная ткань фиолетового трико немного неприятно натирает лоб, но оторваться теперь от груди юноши невозможно. Да, Чимину страшно, ведь он догадывается, что именно скоро произойдёт, но парень мужественно пытается сохранить спокойствие и хоть какими-то усилиями угомонить бешеный пульс. Возле уха чувствуется чужое тёплое дыхание, а щекой он ощущает, как быстро колотится сердце акробата. — А сейчас мы взлетаем, — шёпотом проговаривает ему на ухо темноволосый, мигом оглаживая чужую напряжённую спину и ещё более цепкой хваткой удерживая свою ношу свободной левой рукой. Он думал, что это будет страшно. Думал, что, скорее, потеряет сознание, чем окажется высоко над землёй. Одно дело глупые детские фантазии, оказаться вдруг парящим в воздухе — совершенно другое. Но, вот ведь диво, ему ни капельки не страшно. Сильная рука акробата крепко держит Мина, пока они в воздухе словно бы выводят какой-то чудной орнамент. Пак чувствует, как спёртое дыхание возвращается в норму, но буйное сердце всё продолжает сильно биться о рёбра, грозясь вот-вот раздробить их в тысячи осколков. Однако это вовсе не из-за страха, волнения или нервов. Находясь в такой близости с человеком, который вот уже последние два года никак не покидал чиминовых дум, парень неожиданно осознаёт, что этот юноша — гораздо большее, чем просто обыкновенное чудо. Он — не только лишь восхищение и эйфория. Он — та самая призрачная и неуловимая магия, которую хотя бы раз в жизни желает постичь каждый человек. Её можно называть по-разному и воспринимать так, как всякому иному думается. Но сама суть остаётся той же. К слову «любовь» всегда найдётся великое множество эвфемизмов. Однако её влияние и чары равны перед каждым живущим на земле человеком. Публика с нескрываемым изумлением наблюдает за двумя парящими под куполом парнями. Иногда кто-то удивлённо что-либо восклицает, негромко посвистывает или начинает коротко аплодировать, но оторвать взор абсолютно точно не может никто. Даже несмотря на то, что парнишка в чёрно-белой рубашке — вовсе не артист цирка, он настолько гармонично смотрится рядом с акробатом, настолько уверенно держится на тросе, полностью доверившись опытному циркачу. Это поражает не менее, чем само представление. А у некоторых даже закрадываются гнусные сомнения, а не подставной ли этот самый парень. Но как бы там ни было, на долго ни одна мысль в головах зрителей не задерживается, потому что от происходящего перед ними действа не то, что голова опустошается, но и предательски спирает дыхание. Они парят высоко над манежем, и Чимину неожиданно кажется, что это, быть может, оно, то самое, о чём столь наивно и глупо он помышлял, будучи ребёнком. Акробат — настоящая фантазия, ворвавшаяся в его жизнь буйным ярким ураганом, который сметает всё на своём пути и сразу же меняет уже существующие догмы. Для Пака этот юноша стал чем-то до безобразия удивительным, неземным и не поддающимся логике и объяснениям. Он будто солнечный свет, что пробрался сквозь мрак и вернул всё усопшее к жизни. Сбывшаяся мечта его детства. Только сейчас Мин замечает громкую, приятную на слух музыку. Но именно сейчас она становится более экспрессивной и заводной. Видимо, шоу нарастает до кульминации. — Скоро мы плавно пойдём на понижение, — прислонившись к чужому уху вплотную, говорит артист. «Мы». Почему-то Чимин слышит только это, не отмечая более ничего вокруг. Когда они начинают взаправду медленно снижаться, Пак наконец-то понимает, что скоро это всё закончится. Его ноги коснутся манежа, акробат получит свою часть аплодисментов и восхвалений и спешно покинет публику. А ему самому придётся опять вернуться на своё место, присесть и дальше смотреть шоу. От этого улыбка мигом покидает молодое чиминово лицо, и он от досады больно прикусывает пухлую нижнюю губу. И вот настаёт тот самым миг. Брюнет хватает парня обеими руками и резво спрыгивает с троса, приземляясь ногами на пол. Это, бесспорно, настоящая эйфория. Люди громко хлопают в ладоши, что-то неразборчиво выкрикивают, пытаются свистеть, а кого-то даже пробивает на несдержанный писк. Можно сказать, что публика беснуется, в восхищении выражая искренний восторг. Зрители аж подрываются со своих мест и стоя аплодируют, восхваляя юного умелого акробата. — Меня зовут Чон Чонгук, — опять прислонившись горячими и влажными губами к уху Пака, разборчиво и даже как-то слишком медленно молвит циркач. Он продолжает окольцовывать Чимина своими крепкими руками, одной из них нежно поглаживая того за предплечье. И всё это теперь кажется Мину сном. — Скажи охране у кулис, что тебе надо поговорить с Ким Сокджином — он сможет провести тебя ко мне, — пытаясь успокоить сбившееся дыхание, продолжает шептать юноша, после чего как-то слишком уж незаметно для Чимина выпускает его из своей хватки. Он низко кланяется публике и быстро скрывается за кулисами, оставив после себя будто бы поволоку волшебства и тепла. Внезапно на манеж выходит ведущий, проговаривая в микрофон, что первый акт окончен, и объявляет получасовой антракт, а зрители могут выйти на балкон или на улицу, подышать свежим вечерним воздухом и подготовиться к ещё более мощному и поражающему второму акту. Но Чимин не намерен наслаждаться освежающим прохладным ветерком или настраивать себя на второй акт. У него в голове крутится то, что действительно важно. Это его шанс и Пак ни за что теперь не упустит его. Чон Чонгук. Охрана у кулис. Ким Сокджин.***
Высокий бугай в тёмно-синей форме реагирует на Пака настороженно, но, проглотив все свои подозрения и рвущиеся наружу упрёки, всё-таки ведёт его к тому самому Ким Сокджину, который, как оказалось, является главным постановщиком шоу и по совместительству директором цирка «Euphoria». Ким Сокджин, как сразу замечает Чимин, мужчина весьма приятной наружности: он улыбчивый, излучает довольно ощутимо позитив и светлую энергетику, у него немного нестандартная, но очень привлекательная внешность и до невероятного широкие и мощные плечи. Сокджин сразу Пака дружественно приветствует и не натянуто, а искренне улыбается, расспрашивая у того, как ему представленное шоу. Чимин немного смущается подобной открытости и рвущемуся наружу потоку слов, но мужчине отвечает, не забыв, конечно же, упомянуть про выступление акробата. — Да я и сам был поражён нашим Чонгуком, — импульсивно восклицает Ким, активно жестикулируя руками. — Он никогда не подпускал никого из нас к своим тросам, трапециям и аппаратам. Они для него как для писателя печатная машинка. Вот это я был удивлён. И Чимин удивлён тоже. Теперь ещё больше. Получается, что брюнет разделил с ним нечто по-настоящему для того важное, особенное и даже неприкосновенное. На его лице невольно расцветает неконтролируемая яркая улыбка, а ладошки сразу начинают потеть. По пути до чужой гримёрной мужчина рассказывает Паку о Чонгуке. Тот, оказывается, занимается акробатикой ещё с раннего возраста, всё своё свободное время посвящая оттачиванию навыков и повышению профессионализма. Артист, и правда, это очень любит. И, если верить словам Ким Сокджина, акробатика — вся его жизнь. Явно представляя в голове парящего юношу, Мин точно забывается, не замечая, как они подходят к цели, после чего Ким подбадривающе треплет Пака по каштановым волосам и как-то весело, но подозрительно подмигивает, желая удачи, и скрывается за углом. Парень вдыхает в лёгкие побольше кислорода, сжимает руки в кулаки, подмечая, как участился его пульс, и уверенно стучит в дверь. Секунды тянутся до безобразного долго, но когда дверь распахивается, а перед Чимином стоит ещё не успевший переодеться акробат, он будто теряет дар речи, не веря в то, что всё это действительно происходит с ним. — Пожалуйста, проходи, — первым подаёт голос Чонгук, пропуская гостя в свою гримёрку. Внутри мало места, но много вещей. Небольшой низкий стульчик полностью завален повседневной одеждой, а на столе лежат разноцветные ленты, медицинские бинты, полотенца и декоративная косметика. В самом углу помещения находится миниатюрный, потёртый в некоторых местах диванчик, и Чонгук приглашающим жестом указывает на него, дождавшись, пока присядет сам парень, а потом и сам присоединяется к нему. Это больше похоже на сон, нежели на явь. Чимин изо всех сил пытается совладать с бурлящими в нём эмоциями, но акробат сидит так близко, от него исходит такое тепло, что Паку трудно себя контролировать, трудно удержать в тисках безумное сердце, что вовсю порывается вырваться к Чонгуку. — Спасибо тебе, — опять говорит циркач, невзначай пододвинувшись к парню вплотную и касаясь теперь своими коленями чужих. «Надо срочно взять себя в руки!», — строго молвит про себя Пак и переводит дыхание, сжимая пальцы практически до боли. — Чимин, — сглотнув, наконец подаёт голос и он, — меня зовут Пак Чимин. Акробат широко улыбается, оголяя слегка неровные зубы, и смущённо опускает голову вниз. Сейчас, даже несмотря на то, что Чон ростом выше Мина, он кажется таким маленьким и неуверенным, что Чимину и самому хочется сжаться. Но ещё больше ему хочется живо заключить этого парня в крепкие объятия, проводя ладошкой по его напряжённой сильной спине. Тут же приказав себе быть более решительным, он поднимает голову на Чонгука, с теплотой и нежностью в глазах заглядывая ему в лицо. Юноша покраснел настолько, что сейчас почти что сливался с цветом коврового покрытия манежа. Чимина посетила безумная, но такая приятная и утешающая мысль, что его внезапно вспыхнувшие чувства могут оказаться взаимными. Поэтому вновь сказав себе строго быть ещё более смелым, он дотрагивается пальцами до чужого подбородка, заставляя тем самым взглянуть на себя. И в чонгуковых глазах Чимин абсолютно точно видит отражение своей души. Все те чувства, что бушевали в нём, также беспокоили и акробата, заставляя трогательно трепетать и неловко кусать губы. В этот волшебный миг губы Чона завладели всем внимание парня. Теперь он не мог оторвать от них своего вожделенного взгляда, будто под гипнозом созерцая, как красиво на них блестит слюна. Это было то самое мгновение, при котором в фильмах зрители обычно задерживают дыхание. Они оба оказались словно под какими-то невообразимыми чарами, поддаваясь навстречу друг другу. Чонгук понял Мина и без слов. Подавив смущение, он также приблизился к его лицу, ожидая от Пака решительных действий. И когда Чимин накрыл чужие уста своими, юноша выдохнул ему в губы, сразу же при этом раскрывая свой рот и позволяя парню зайти дальше. Внутри него всё затрепетало, а в животе стало приятно щекотать, будто те самые воображаемые неведомые бабочки, о которых он слышал от своей подруги, стали размахивать своими тоненькими бархатными крылышками. Чонгук никогда ранее никого не целовал и никто не целовал его. Поэтому он чувствовал себя очень неуверенно и держался до глупого скованно. Он боялся, что может сделать что-то не так, может отпугнуть парня своей неопытностью и неправильными действиями. За пределами манежа он никогда не показывал себя уверенным и раскрепощённым, являясь полной противоположностью того самого человека, который кружил над землёй. Ощутив лёгкую нервозность Чона и его трогательную робость, Чимин медленно разорвал поцелуй и накрыл пылающие щёки юноши своей рукой. Чонгук смотрел ему в глаза с безграничным доверием и покорностью, без слов давая понять, какими чувствами он воспылал к Паку. — Впервые я увидел тебя два года назад в Пусане, когда ещё жил там, — тихо начал говорить Чимин, отмечая блеск в чужих глазах и всё ещё держа на горячей щеке свою ладошку. — Я был так восхищён тобой, что в уголках моих глаз начали скапливаться слёзы, а сердце никак не унималось даже после того, как ты покинул арену, — он замолчал ненадолго, собираясь с мыслями и проводя большим пальцем по мягкой чонгуковой коже. — Там, в ярком свете софитов под куполом ты был похож на земного ангела. Я был точно околдован тобой, поэтому все эти два года ты никак не покидал моих мыслей. Я грезил лишь о том, чтобы снова тебя увидеть, но даже и представить себе не мог, что ты сам обратишь на меня внимание. Знаешь, такое впечатление, что я оказался в самом невероятном и безумном своём сне, где ты — не просто не знакомый мне парень из всемирно известного цирка и не просто моя эйфория. Когда Чимин перестал говорить, юноша всё так же не дышал. Он не верил в то, что услышал, не мог даже вообразить подобного. Как же получилось так, что его пленил человек, который вот уже два года помышлял о нём? Была ли это та самая случайность, которую влюблённые мечтательно зовут судьбой? Чонгук не причислял себя к фаталистам, но если только это была не магия, то сейчас он просто не имел права отрицать того, что этот парень воистину оказался его судьбой. А ещё акробат никогда не умел правильно изъясняться и выражать свои эмоции. Он привык держать всё в себе. И хоть по глазам Чимина становилось ясно, что тот его понимает и без не всегда нужных слов, брюнет всё равно думал, что он обязан сказать хоть что-то. Потому что внезапно это стало важно. Потому что внезапно он понял, что ради этого парня ему хочется делать исключения и даже, возможно, меняться. И всё это осознание так резко накатило на Чона, что, не справившись с мощным напором чувств, он уронил на чиминову руку одинокую солёную капельку, тут же шмыгая носом. — Ну, ты чего, Чонгуки, — теперь обеими руками схватив чужое лицо, ласково начал успокаивать Чимин. — Всё ведь хорошо, не плачь. — Это, наверное, очень смешно, — всхлипнув, едва слышно пробубнил Гук, — но я, правда, никогда ранее не чувствовал ничего подобного к кому-то, поэтому не знаю, как вообще справляться с этим всем. Но я чувствую такое счастье, и оно даже не похоже на то, что я испытываю, когда выполняю трюки на тросе. И незамедлительно Чимин заключил его в крепкие объятия, зарываясь пальцами в густые чёрные волосы. Чонгук казался таким хрупким, словно дорогой хрусталь, который в любую секунду мог разбиться, разлетаясь на тысячи мелких осколков. И неважно, что Чон по комплекции и росту превосходил Пака, потому что в его руках юноша казался таким маленьким и уязвимым. В руках Чимина он сразу же ощутил расслабление, полностью этому парню доверяясь и обмякая всем телом в его объятиях. Рядом с ним Чонгуку становилось до необъяснимого уютно и тепло, а с каждой минутой хотелось большего. Подняв на Мина глаза, артист потянулся губами к его подбородку, оставив там невинный лёгкий поцелуй. Чимин на такое милое действие лишь тихонечко засмеялся, поглаживая при этом Гука по голове. — Чимин, — и тот сразу посмотрел на него, с трепетом отмечая, какой Чонгук красивый и притягательный, — поцелуй меня ещё раз? И на этот раз Чимин целует его уже иначе: гораздо более мягко, целомудреннее, тягуче. Чон подставляется под эту необъятную ласку, ярко отзываясь на каждое действие парня, который, очевидно, был значительно более умелым, чем он сам. Зарывшись одной рукой в волосы, второй Пак легко оглаживает чонову талию, неспешно опускаясь к его животу. Их губы соединяются в чувственном танце, а языки сплетаются, смешивая при этом слюну. Они целуются как давно состоящая в отношениях любовная пара, оголяя друг перед другом свои души и вручая сердца. Дышать через нос становится проблематично, но ни один из них не хочет прерывать эту сладкую мучительную игру. Чимин своей нежностью кружит ему голову, заставляет прикрывать глаза до разноцветных скоплений дивных звёзд, и он даже не замечает, как внезапно стонет в поцелуй, ощущая, как внизу вдруг стало тяжелеть. — Нет, — Пак резко отстранятся и дышит очень уж сбито и прерывисто, — на этом мы остановимся. Чонгук смотрит на него затуманенными глазами, непонимающе обводя взглядом каждый миллиметр лица. — У тебя, правда, ещё в романтическом плане никого не было? — озадаченно спрашивает Чимин. Юноша мотает головой из стороны в сторону, желая сейчас поддаться неведомому чувству, и опять двигается к Паку ближе. Но тот только проводит своей тёплой, уже казавшейся родной ладонью по его щеке и практически невесомо целует в кончик носа. — Тогда нам точно лучше остановиться сейчас. Я, конечно, могу пойти на поводу у своих эмоций и желаний, но ты… — он мгновенно замолкает, преданно заглядывая артисту в блестящие глаза, — ты достоин всего самого лучшего, Чонгук. И я очень хочу предоставить тебе всё самое лучшее. Свой первый любовный опыт ты должен запомнить на всю жизнь. И я тебе обещаю, что сделаю для этого всё возможное. Сердце от таких слов трепещет. Оно порывается к нему, к этому человеку, хочет воссоединиться с ним и стать наконец единым целым. Юноша слабо кивает на слова Пака и просто укладывает на его плечо свою голову, пытаясь отогнать смущающие странные картинки, что так бесцеремонно заполонили его сознание. Они укладываются на мягкий, немного скрипучий диван, в объятиях наслаждаясь обществом друг друга. Чонгук оказывается младше Пака на пять лет, смеясь с этого, но потом всё же начиная неловко добавлять к его имени «хён». Он рассказывает старшему о том, как пылко любит акробатику, что занимается этим аж с шести лет, а выступает в цирке с пятнадцати. С каждый новым рассказом Чона Чимин восхищается им всё больше и больше, отмечая для себя, какой юноша трудолюбивый, целеустремлённый и усердный. Мину бы на самом деле у него поучиться и взять с младшего пример. Но так же в диалоге Пак открывает для себя и другие качества этого удивительного человека. Чонгук, несмотря за всю ту харизму и энергетику уверенности и смелости на манеже, являлся очень застенчивым и скромным, постоянно прятал взгляд и кусал губы, как-то ещё по-детски реагировал на пошлые шуточки и намёки, слабо щипая хёна за кожу, а его собственные подколы были просто до глупого плоскими и ребяческими, но Чимин, конечно же, над ними смеялся, потому что знал, что для Гука это точно важно. Даже невзирая на то, что Чонгуку исполнился уже 21 год, он всё ещё оставался наивным ребёнком. Но это не казалось отталкивающим или раздражительным, наоборот, заставляло Пака мило хихикать с такой непосредственности и индивидуальности юноши. Он был невероятно трогательным, всякий раз вызывая у старшего приятную дрожь и самую что ни на есть искреннюю улыбку. Они не захотели забегать слишком далеко и строить могущественные воздушные замки. Не хотели думать о той самой реальности, где Чон Чонгук — артист известного цирка, гастролирующего по миру, а Чимин — обычный рабочий среднего класса, проживающий в Сеуле. Это не было столь важным и критичным для них. И, кажется, это понимал каждый. Всегда можно завести серьёзный диалог, расписать на листочке список дел и планов, надавать обещаний на годы вперёд, но ведь в конечном итоге от этого ничего не поменяется. Мнимые пунктики в записной книжке не меняют ничего, кроме как устанавливают всё больше сковывающих и удерживающих людей на привязи рамок. Они им не нужны. Всего, чего желали эти двое — узнавать теперь друг друга ещё лучше, открывать в дорогом человеке всё новые стороны, доверяться с каждым днём всё больше, а главное — любить. Любить сегодня больше, чем вчера, но меньше, чем завтра. Заглядывать с необъятной нежностью и преданностью в глаза. Целовать самозабвенно и чувственно. Отдаваться так, будто нынешний миг — единственный. И, пожалуй, это именно то, что они оба негласно могут пообещать друг другу, потому что оба теперь желают этого больше чего-либо на свете. Ведь если два человека действительно любят — они справятся со всем. Вдвоём. И сейчас, продолжая нежно оглаживать упругие бока Чонгука, Чимин понимает, что такое настоящая эйфория. Когда он взлетает, на акробата обращены все взгляды, им восхищаются и испытывают восторг, поражённо наблюдая за фантастическими трюками. Но для Мина это не так. Больше не так. Его полёт стал для Пака судьбоносным. Да, Чимин причислял себя к фаталистам, ведь если только это была не магия, то сейчас он просто не имел права отрицать того, что этот парень воистину оказался его судьбой. И теперь они будто оба парили под тем самым куполом, крепко схватившись за руки и доверяя друг другу свои сердца. Чонгук взаправду теперь стал его личной эйфорией.