Control

Who is in control? (с) Halsey - Control

Питер знает, что потерян. Его жизнь состоит из постоянных патрулирований города, школы и периодических звонков Старка. А ещё из страха — иррационального, глубокого, словно когтями проложенного где-то внутри окровавленной дорожкой. Сначала, что вот-вот, прямо сейчас станет страшно, что он упадёт и не сможет сдвинуться с места, а монстры будут слишком близко — порой они действительно очень близко. Когда становится страшно настолько, что хочется плакать от беспомощности, зажмуривать глаза, чтобы не видеть острые клыки и красные глаза его собственного страха. А потом он не может двинуться с места, задыхается, и сердце в груди бьется так часто и громко, что кажется, оно не выдержит такой нагрузки и остановится. И приходит новый страх — он погибнет вот так, просто от остановки сердца. Каждую ночь в своих кошмарах Питер видит, как умирает Железный Человек — и просыпается не сразу, только когда сил на слезы не остаётся, когда тело остывает, и весь город превращается в крах. А когда просыпается, начинается снова — сердце в висках, как единственное, что прерывает тишину в комнате, страх, слезы и беззвучная истерика, когда Питер утыкается мокрым лицом в подушку и пытается оставить хоть маленькие крохи контроля себе, чтобы, не дай Бог, не позвонить Старку — просто убедиться, что тот в порядке. Просто... что он жив. Питера колотит так, что метает по кровати в разные стороны, с Питера льётся пот в перемешку со слезами, Питер плачет и делает это максимально бесшумно, чтобы не разбудить тетю Мэй. Он знает, что если расслабиться, отдать контроль пустоте впереди хотя бы на секунду, из груди вырвется вой, отчаянный и громкий — и тогда он не сможет вернуть контроль себе. Уже нет. Все будет хорошо. Но ему не хочется в это верить, потому что это — пустая надежда. Никому не нужная, наивная, и она ударит чуть позже, когда не будешь ждать. Питер до дрожи боится школы. Ровно с того момента, как это случилось на химии. Он почувствовал ужас — и выбежал из класса раньше, чем кто-то сумел это заметить. В забрызганном, грязном туалете паническая атака проходила два урока подряд; слезы и страх душили так сильно, что Питер отчетливо ощущал цепкие холодные пальцы на своей шее. Больше он практически не ходит в школу. Старк звонит несколько раз за последнюю неделю. Все из-за того, что недавно случилось на патрулировании — паническая атака ударила резко, неожиданно и сильно. Именно тогда, когда Питер пытался обезвредить грабителей, а итогом — чуть не погиб сам. Он залез на многоэтажное здание и закричал, надрывая голос и легкие, заплакал и завыл — на такой высоте все равно ничего не слышно, но это было нужно ему. Будто ломка. Будто наркотик. Питер еле стащил с себя маску, но датчики на костюме зафиксировали резкую смену самочувствия. И Старк увидел это. И заволновался не на шутку. Даже приехал на следующий день, правда так ничего и не добился, но звонит теперь почти каждый день с перерывами, может, на день, максимум — на два. Питер ничего не имел против просто потому, что если Старк говорит, значит, с ним все хорошо. Он в порядке. Он жив. Питер начинает курить как-то неожиданно; просто вычитывает в интернете, что это помогает от панических атак и в первый раз выкуривает целую пачку, не обращая внимание на полыхающую боль в горле от этой дряни и на сухой долгий кашель от каждой сигареты. И это и вправду помогает — или ему так кажется — но, по крайней мере, эти атаки прекращают быть такими частыми и сильными. И Питеру кажется, что жизнь налаживается только из-за новой пачки сигарет в кармане потрепанной куртки. Даже синяки под глазами почти исчезают, потому что Питер перестаёт тратить часы драгоценного сна на попытки справиться с паникой. Он снова начинает общаться с друзьями — немного, только совсем капельку. Спросить, сделали ли они конспект по истории или эссе по химии. Но этого уже было достаточно. И Питер был счастлив, выкуривая очередную сигарету возле школы. Потому что ему стало лучше. Потому что ему больше не было так страшно, как раньше. Но... помогало это «чудо-средство» недолго. Ночью, проснувшись от очередного кошмара, Питер не мог сдвинуться с места, ужас окутал с такой силы, что казалось, ещё чуть-чуть, и все — он умрет от страха. Сердце колотилось в груди, мечтая свалить из этого пропахшего сигаретным дымом организма, руки и ноги немели, и он задыхался — просто задыхался, потому что вдохнуть казалось просто невозможной, непосильной задачей. Даже слез не было, и желания закричать, только страх, только удушье и монстры, смеющиеся рядом с кроватью. С тех пор Питер бросил курить. Потому что ни черта не помогает, потому что человек, который написал, что это способ избавиться от страха, ошибался. Это провал. — Ты решил задачу по алгебре? — Нед. Забавный умный парень, и Питеру искренне жаль его за то, что он связался с таким, как он. Питер сжимает телефон в руках сильнее, дышит чаще и говорит: — Нет. — Не понял? Слушай... — Нед, прости, надо идти, — бросает трубку и облокачивается на перекладину высотного здания. Огни города — прямо на ладони, внизу кто-то ругается, спорит и смеётся, ездят машины, а он здесь, совершенно один и разбитый вдребезги. Теперь внутри почти все время страх — такой неприятный отголосок, все время грозящейся взять вверх над рассудком. Питер медленно отходит от края, смотрит в темное небо, пытаясь справиться с новой волной истерики, и просто кричит, не справляясь, — уже привычно, уже даже не больно. Он падает на крышу, больно ударяясь коленями о твёрдую поверхность, бьет кулаками бетон, разбивает костяшки в кровь. И прижимается спиной к перекладине, изо всех сил борясь с желанием прыгнуть, потому что это — уже слишком. Нервы внутри лопаются, словно мыльные пузыри, сердце снова заходиться в диком ритме — Питер сжимается маленьким калачиком, всхлипывая и дрожа, и сжимает волосы — и все тело вновь окутывает паника. Следующей ночью он просыпается от очередного кошмара, почти тут же сжимая зубы до их неприятного скрежета — все, лишь бы не закричать. И почти тут же понимает — снова начинается. Страх медленно, цепкими холодными когтями движется наверх, к горлу. Господи, как же он устал от этого. В какой-то момент захотелось послать все это к чёрту, просто к черту! Потому что слишком страшно. Слишком. Невозможно. Истерика и страх поглощают полностью, словно болото, и Питер впервые не может удержать контроль у себя — его вырывают из дрожащих рук, словно листочек с дерева. Сердце бьет в грудь с внутренней стороны оглушительно, громко, слезы катятся по щекам, снова хочется выть, потому что так страшно ещё не было — так страшно, что Питер вспоминает о таблетках снотворного в ванной комнате — тело... абсолютно все тело пробирает дрожь, в самой глубине, будто все органы трясутся вместе с сердцем в диком ритме. Питеру кажется, что его сейчас вырвет кишками, потому что кишки внутри сжались в маленький комочек оголенных нервов. И он снова видит Тони Старка... мертвого, облитого кровью и копотью, почти багрово-чёрного. Хочется кричать, но крик застревает в горле палкой и рвёт тонкую кожу. Телефон рядом — и Питер уже не думает о последствиях, о том, что он клялся себе не беспокоить Старка по этому поводу, о том, что потом будет стыдно и тоже страшно. Ему просто необходимо услышать, убедиться, что все хорошо. Гудки идут не долго, что само по себе странно, потому что время четвёртый час ночи, но Питеру слишком плохо, чтобы думать об этом. — Питер? — голос. Мягкий, бархатистый. И сейчас немного обеспокоенный. Старк жив! Жив! С ним все хорошо. Но даже от этого легче не становится; Питер сжимается вокруг телефона, будто пытаясь обнять того, кто сейчас на другом конце города, и шепчет, почти скулит в трубку: — Мистер Старк... пожалуйста... сэр... — слезы катятся по щекам с новой силы, сердце бухает громче, почти перекрикивает своим биением голос Старка. — Питер? Что случилось? — Пожалуйста... Вы... Вы можете приехать? Умоляю... мне нужно Вас увидеть... пожалуйста... — лихорадочно шепчет Питер, всхлипывая и дергаясь в разные стороны; горло сжимает новым спазмом, и он уже не может нормально говорить. Телефон падает на пол, и сил поднять его уже нет. Перед глазами мельтешат чёрные круги. Питер теряется в пространстве, будто на американских гонках, ничего не понимает, только вцепляется посиневшими пальцами в мокрое от пота одеяло. Его колотит сильнее, когда кто-то осторожно берет его за запястья и пытается посадить на кровати. Он распахивает глаза, но по-прежнему ничего не видит. — Питер, эй-эй, ну-ка посмотри на меня! — голос... такой знакомый голос. С привычными приказными нотками. Чей он? — Все хорошо, слышишь? Дыши, попытайся просто дышать, о’кей? — Мистер Старк... — удаётся вспомнить Питеру — и он цепляется за его выглаженный чёрный костюм с такой силы, что побелевшие пальцы начинают болеть, будто боится потерять, вжимается в него; живой... живой... — Да, да, это я. Ну же, ребёнок, дыши, — над ухом Питер слышит размеренное, нарочно громкое дыхание и пытается — честно, изо всех сил пытается — подстроиться под него. В комнате наступает тишина; сердце в груди по-прежнему бухает громко и тяжело, но, по крайней мере, не так быстро и часто. Тело постепенно начинает расслабляться, руки перестают так сжимать ткань одежды Старка, и Питер сдавленно всхлипывает. Проходит несколько секунд, чтобы осознать — он обнимает Старка. А Старк обнимает его и покачивает из стороны в сторону, словно маленького сынишку. Обнимает. Их отношения никогда до этого не доходили. От испуга и непривычности происходящего он вырывается из сильных рук, прижимается к стене и шепчет лихорадочно и тихо: — Ой, простите, мистер Старк... я... не хотел... — Эй, — Старк осторожно двигается ближе, заглядывает в глаза и смотрит внимательно и обеспокоено. — Это впервые с тобой? — Н-нет... с... — Питер заикается, возвращаться в тот день слишком сложно и слишком страшно — страшно, перед глазами вновь та картина, но он сглатывает. — Помните, Вы обезвреживали тех бандитов? Я хотел помочь, но... пришёл слишком поздно... и вы чуть не погибли... я... — слезы скручивают горло спазмами. Кажется, ещё чуть-чуть, и паника вновь вернётся, он вновь потеряет контроль. — Мне постоянно кажется, что я вот-вот подведу Вас... не смогу спасти... — Черт... — почти беззвучно чертыхается Старк, отводит взгляд и секундой позже вновь смотрит в глаза Питера с лопнувшими капиллярами и раздражением на веках от слез. — Питер, это было больше месяца назад. Почему ты раньше ничего не говорил? — Я... я не хотел беспокоить... — Питер виновато опускает глаза и прячет руки под одеяло. Рядом со Старком было хорошо — как на отцовских коленях когда-то давно. — Весело, — Старк возмущённо поднимает брови. — Простите... — Значит так, Хэппи мне говорил, у тебя сейчас каникулы начинаются, да? — Да... — Скажешь завтра своей тетушке, что для стажировки ты должен пожить у меня вот эту неделю, — Старк встаёт с кровати и обводит взглядом комнату, пока Питер сдавленно не шепчет у него за спиной: — П-почему? — Потому что у тебя, Паучок, панические атаки. С этим надо что-то делать, ты, думаю, согласишься со мной. — Да, но... — Без «но», — резко перебивает Старк, сжимая зубы — кричать на парнишку с расшатанными нервами сейчас не стоит. Он тяжело вздыхает, садится на стул рядом с кроватью и растягивает пиджак. — А теперь постарайся поспать, хорошо? Тебе это нужно. — А Вы... Вы тут будете? — недоверчиво спрашивает Питер, смущенно алея скулами. — Да. — А как же... — Ребенок, я сейчас передумаю, спи уже, — Старк улыбается. Как-то по-отцовски, тепло улыбается, как может улыбаться только отец своему сыну, и от этого у Питера в груди разливается тепло на местах пустоты и страха. Все будет хорошо. И теперь ему по-настоящему хочется в это верить.