Фетиш

       Темнота позволяет отбросить тяжелые мысли на потом, расслабиться, забыться и с головой погрузиться в болезненное удовольствие. Тэхен буквально идет по лезвию ножа, скользит по тонкому льду, сует пальцы в розетку, как маленький несмышленыш, и не заботится о том, что будет дальше, после того, как эта ночь подойдет к концу, а на горизонте появятся первые всполохи рассвета. Ему повезло, в Сеуле поздняя осень, и ночь достаточно долгая, чтобы успеть сделать все запланированные глупости.        Тэхен совершил самую огромную ошибку в своей жизни буквально полгода назад, когда пошел на выставку современного искусства в каком-то дорогом антикафе, где толпилась куча надменной молодежи из Сеульского института искусств. Там он буквально на секундочку, ничего не подозревая, задержался у странной черно-белой фотографии. Красивая безликая девушка, на половину погруженная в воду, лежала боком на мягком песке. Её кожа сияла, волосы развивались на слабых волнах, по упругой, загорелой коже бежали мелкие мурашки, никакой статики, сплошное движение. Округлые идеальные бедра, плоский живот, каждое ребро четко очерчено темно-серой тенью, грудь маленькая, но такая притягательно красивая, изящные тонкие запястья и острые ключицы, что почти полностью скрыты за прозрачностью морской воды. Тэхен тяжело сглотнул подступивший ком, но не смог отвести взгляда.        — Нравится? — нежный, но достаточно низкий голос с шипящими хриплыми нотками. Собеседник стоял где-то сбоку, на достаточном расстоянии. Тэхен хотел сохранить анонимность, напустить ореол загадочности, не смотреть ему в глаза, не знать, каков он.        — Я думаю, нравится — это не про искусство. Эта работа необычная, да, она выделяется на фоне всех этих бабочек, кустиков и девушек во фриковских нарядах. Она будто несет в себе какой-то смысл, что-то значит среди множества просто прикольных кадров, что я видел ранее.        — Я польщен, — собеседник тихо усмехнулся и подошел совсем близко, Ким буквально чувствовал его теплое дыхание, оседающее на голой шее. От него пахло чем-то приторно-сладким, какой-то концентрированный женский спрей для тела, как те, что выпускает Victoria's Secret.        — Вы автор? — в тот момент Тэхену уже очень хотелось повернуться, но он продолжал впиваться в гладкое бедро девушки взглядом и слегка дрожать при каждом выдохе молодого человека позади себя. Тэ чувствовал сильную, пожирающую его заживо ауру, сжимал пальцами рукава широкого, черного кардигана и был как никогда рад тому, что одежда скрывает все его неидеальности от человека за спиной.        — Да, я сделал это фото давно, на последнем году старшей школы, когда еще жил в Пусане, — собеседник буквально мурлыкал каждое слово, у него изо рта пахло легким и свежим ароматом какого-то странного сорта винограда, как если бы он только что выпил бокал Просекко. И о да, Тэхен просто убийца вина, и этот запах заставлял его ноги слабеть, а колени слегка подкашиваться. Как же он слаб. — Мне нравится море, все старые работы связаны с ним. Я буквально считал себя маринистом.        Море, Пусан, много солнца и загорелых иностранок с кучей замысловатых тату. Люди говорят, что в Пусане рождаются самые горячие парни. Тэхену не нужно было смотреть, он даже спиной ощущал это напряжение, парень позади источал секс и уверенность, воплощение самых порочных мыслей, демон с его древним разрушающем естеством. Точно такой же искусил Адама и Еву, прошептав на ушко что-то пошлое своим дурманящим голосом.        — Эта девушка не против, что каждый может увидеть ее такой, голой, раскрытой, соблазняющей, какой она была только для Вас? — собеседник вновь усмехнулся, обдавая нежную кожу своим дыханием, но ничего не ответил. А Тэ нужно было слышать его голос, хоть что-то, только не тишину. — Она Ваша девушка или просто подруга?        — Честно? — Тэхен прошептал тихое «угу». — Я даже не помню, кто она и как ее звали.        Тогда Ким не знал, что ему нельзя оборачиваться и смотреть в черные, глубокие глаза этого парня, не знал, что нельзя соглашаться на прогулку и поход в какой-то милый ресторанчик с кучей старых книг и китайской эротикой на стенах, где под мягким, теплым светом раритетных подвесных ламп Чонгук, так зовут художника, будет трепетно оглаживать косточку на его запястье. Тогда Тэхен еще не знал, Чон — долбанный фетишист, который будет без ума от всего, что Ким пытался скрыть за мешковатой одеждой и отросшим маллетом почти всю свою сознательную жизнь.        Тэхен — один сплошной комплекс. Слишком женственный для парня, но слишком брутальный для девушки. Он сочетает в себе оба начала: плавные изгибы и широкие плечи, острый кадык и манящие пухлые губы, что отлично смотрятся с пастельной помадой, широкие ладони с длинными пальцами и аккуратный маникюр на них, по-мужски широкие скулы и изящные пирсинги в обоих ушах. Находка для любого дизайнера — объект для насмешек в обществе глупых людей. Тэхена трясло в эйфории от осознания, что Чон выбрал его моделью для своего проекта, что художник считал прекрасными все грани его внешней красоты. И перекаты сильных мышц на руках и спине, и тонкие щиколотки с блестящими браслетами на них.        Чонгук — человек искусства. Он меланхоличный, с ним тяжело общаться, потому что Чон буквально может разглядывать ореховые глаза Тэхена на протяжении пары часов, потягивать горький кофе и молчать. Он не носит с собой скетчбук, как все эти девчонки с тамблера, а рисует исключительно на холсте, под классическую музыку у себя в студии, где всегда светло, просторно и пахнет масляными красками. За время их общения, Тэхен не решается назвать это дружбой, Чон устроил ему больше десятка фотосессий. Настоящих, с идеей и образами. Теперь в художественной галерее в Намсане есть целая выставка, посвященная только ему. Его телу, лицу, душе. Тэхен еще никогда не чувствовал себя настолько прекрасным.        В первую очередь Чонгук — художник, не фотограф. Тэхен часами бездвижно сидит в студии Чона, голый, в шелковых простынях и в сочных лепестках цветов: роз, лилий, маков. Это новый концепт, нежный и приторно-сладкий, как сам Тэхен, и ему нравится. Его восхваляют, боготворят и обводят жадным, возбужденным взглядом. Ким ощущает себя странно. Будто Чонгук — его корейский Рафаэль Санти, а он его милая Форнарина. Глупая, маленькая девочка, над которой сжалился мастер, разрешив полюбить себя, но не дал обещание любить взамен. Ты просто личный фетиш, прекрасная муза.        Чон никогда не давал ложных надежд. При первом их совместном ужине в том милом ресторанчике, парень предупредил, что ни с кем не работает дважды. Тэхен не верил в богов, но буквально каждый вечер молился, чтобы Чонгук рисовал дольше. Ему нужно было закончить серию работ, состоящую из трех портретов. Иногда он отвлекался на фото, они ехали за город или на необычные арендованные фото-площадки, где Чон жадно разглядывал его через объектив камеры. А вечерами они лежали всё в той же студии. Художник гладил его стройные ноги, прорисовывал кончиками пальцев рельеф груди, с упоением разглядывал черты лица, считал родинки. Казалось, он сходит с ума.        Одним таким вечером, еще в начале их знакомства, Чонгук упомянул, что спал со всеми своими натурщиками. Так обыденно, между слов, но с очевидным намеком. Только так работы были живыми, когда девушки и парни окончательно раскрывались перед ним, отдавали всех себя, становились максимально откровенными, и только тогда он был способен наполнить портреты смыслом. Зрители касаются плавных изгибов взглядом, но понимают, что художник сдавливал их крепкими руками по ночам. А теперь Чон не помнит даже имен, стер историю каждого из своего гениального мозга, вычеркнул из жизни. Тэхен рыдал ночами, не мог позволить так пользоваться собой, но отчаянно желал, чтобы им воспользовались.        И сегодня, в ночь перед выставкой, в их последнюю ночь, Тэхен отпускает себя. Он не помнит, как Чонгук раздевал его, не помнит, как сам раздевал художника. Его трясет в эйфории, пока он плавно покачивается на чужих бедрах. Парень под ним горячий, до предела возбужденный и желающий всего Тэхена съесть, целиком, с костями, чтобы никому не достался. Он нежно, с наслаждением гладит его узкую талию, сдавливает аккуратно песочную кожу упругих, округлых бедер, проводит пальцами по гладкому животу к рельефной груди и смыкает руку на шее. Не душит, просто чуть давит на пульсирующую венку и тянет к себе.        — Иди ко мне, малыш, — Чонгук дышит часто, его крепкие бедра слегка дрожат, пока Тэхен скользит по ним выше, а фактурные мышцы пресса сокращаются. Ким сам бы его нарисовал, потому что Чон нереален. В огромных глазах галактики и сверхновые, кометы и гигантские черные дыры, там огни мегаполисов, парады китайских фонариков и масштабные салюты Дня независимости. Тэ видит в них зарождение жизни и гибель человечества, пока медленно тонет.        Всё, что на нем осталось, — скинутая с острых плеч, белая рубашка в ярких пятнах от краски и серьги ручной работы в ушах. Одна в виде хрупкой бабочки, другая — сочный бутон дикой орхидеи. Внизу влажно, липко и горячо, но он беззастенчиво ложится Чонгуку на живот, склеивая их воедино. Не навечно, но на ночь хватит. Чон целует чувственно, с трепетом, оглаживает скулы, перебирает мягкие длинные прядки и горячо дышит. Тэхена ведет, он стонет громко, как девчонка, трется о чужое тело и вновь теряет счет времени.        В следующий раз Тэхен находит себя над головой Чонгука с широко расставленными коленями. Он цепляется пальцами за кованое изголовье кровати и, не отрываясь, смотрит вниз. Художник сминает его ягодицы почти болезненно, держит бедра в тисках и сам направляет, пока Ким любуется тем, как его член каждую секунду размеренно погружается в чужой блестящий от слюны рот. Парень плавится, его вены опаляет лава, а в голове самое настоящее извержение Этны. Только от него никто не погибнет, изнутри сгорает сам Тэхен.        — Сядь мне на лицо, детка, я хочу попробовать тебя всего, — Ким давится от этой просьбы, дергается и почти заваливается на кровать, но Чонгук крепко держит за талию. Он приподнимается сам и помогает Тэ поменять позицию. Перед глазами теперь красота чужого тела: крепкие мышцы торса и ног, под тонкой, блестящей кожей красивые перекаты, крепкое, влажное возбуждение, кругом вздувшиеся вены. — Держись за колени.        У Тэхена никогда не было так интимно, когда сливаешься воедино, не понимаешь, где свое, где чужое. Все приятно, все правильно. И руки, придерживающие сзади, правильные, и язык, мокрый, горячий, внутри него тоже правильный, и чужой член, на котором он фактически лежит своим лицом в жалких попытках цепляться за колени, правильный. Чонгук приглушенно стонет, когда Тэ слишком сильно съезжает бедрами вниз. Его просили сесть на лицо, он выполняет. А после сильной пульсации в висках опять отключается от мира, абстрагируется, отдает себя во власть мастера.        Чонгук терпит, берет его не сразу, Тэ устает считать оргазмы, когда в него проникает чужое возбуждение. И это край, ближе некуда, фактически один организм, но разные души. Тэхен знает, что всего Чона никогда не получит. Его хватают за талию, пока он сам продолжает упираться в чужие колени, и буквально насаживают, как какой-то реалистичный, но весьма непрактичный флешлайт. Он не может издать ни звука и просто распахивает свои пухлые, обкусанные губы в немом стоне. Чонгук что-то шепчет, когда переворачивает на спину, мокро лижет шею и набирает скорость, быстрые, отрывистые толчки. Но Ким ничего не слышит — просто прикрывает глаза и взрывается в новой волне эйфории. Там разноцветные искры, огни ночных городов и тихая классическая мелодия, там он видит, как Чон смеется, пока разглядывает что-то в объективе камеры, там они одни среди красок, мольбертов и кистей болтают на старом футоне, там хорошо.        Утром Тэхен собирает свои вещи раньше, чем Чонгук просыпается. Он не пишет записок, не устраивает сцен, не целует в щеку на прощание. Ким просто уходит, оставляя запасные ключи от студии на тумбочке в крохотной прихожей. По дороге домой Чон быстро отправляется в черный список, а его номер и все контакты стираются. Тэ рвет билет на выставку с собственными портретами и молча выкидывает кусочки обесцененной бумаги в мусорку. Слез нет, он выплакал их за все те месяцы, что был до сумасшествия, до адской боли влюблен в прекрасного мастера.        Вряд ли Тэхен узнает, что Чонгук никогда не давал билеты на выставку предыдущим натурщикам, не разрешал им валятся в студии на старом футоне и обсуждать оттенки фиолетового, не позволял нежно перебирать свои непослушные вихры волос за совместным просмотром шедевров Ларса Фон Триера. Чон просто никогда не испытав элементарных человеческих чувств, действительно никогда до встречи с идеальным парнем, у которого живые глаза цвета ореха, карамельная кожа и широкая сумасшедшая улыбка. Тэхен запомнит лишь одно — у художника нет любви, просто фетиш на все прекрасное, и он не работает ни с кем дважды.