Мастер на все руки

      Пыльные улицы, сухая, абсолютно не летняя трава и пот, льющийся, как с крана. Обычное лето. Ничем не примечательное.              Офисный кондиционер едва работал. Вентилятор гонял спёртый воздух, делая его чуть менее спёртым. То, что можно было назвать свежим воздухом, дующим с окна, чудесным образом превращало пространство вокруг в газовую камеру.              Даже бумажная работа давалась с огромным трудом. А начальница не успокаивалась. Не сдашь проект — не видать отпуска. Оставленные надеждой после такого ультиматума, мы молились хотя бы на рабочий кондиционер. Но что-то сидящее наверху показало неприличный жест всем прошениям. И просителям тоже.              Если кто-то и устал от бесчисленных проектов и ниагарских водопадов из пота, то точно не наша начальница. Например, потому что у неё вся техника работает исправно. И это бесит. Ведь, игнорируя этот немаловажный факт, она вечно просит посмотреть «ту штуковину, которая почему-то не работает». И при этом натурально хлопает ресницами, покоряет бровями вершины лба и зарабатывает морщины на оном. Что ж. Попытки состроить жалостливую мордашку. Получается откровенно плохо.              Но за прибавку к зарплате и возможности уходить на полчаса раньше положенного приходится выносить это. Чёрт! Как же бесит.              И это ещё проблемы до того, что я понял, что может быть ещё хуже.              Третье июля не должно было стать чем-то особенным. Не должно. Но каким-то лешим стало.       Я как обычно встал в семь утра. Собрался. Поел. И ушёл на стоянку, предвкушая очередную пробку. К тому времени, как начал заводить машину, уже успел потренировать убийственный взгляд для тех придурков, которые орут на своих соседей по полосе, чтобы те двигались быстрее. Как будто это зависит от них! По пути со стоянки встретил ещё немного такого же образца планктона, как и я, спешащих на свою любимую работу.              Отстояв положенные сорок минут в пробке, добрался-таки до офиса. Загнал машину на стоянку, предвкушая встречу с коллегами. По пути в кабинет потренировался в убийственном взгляде для тех придурков, которые посмеют подойти ко мне «поболтать». Как будто я не знаю, что они все крысятничают за моей спиной, обсуждая мой бурный роман с начальницей. Видимо, им доставляло бы удовольствие лицезреть это расфуфыренное и наштукатуренное нечто каждый раз у себя перед экраном монитора.              Пока загружался компьютер, тренировал вежливую улыбочку и сочувствующий взгляд для начальницы, у которой обязательно что-нибудь сломается за первые пятнадцать минут рабочего дня и впоследствии ещё и прыгать научится. Как будто она не видит, что в гробу я видел все её поползновения. Видимо, о предназначении кольца на безымянном пальце она не осведомлена. Или этот оберег работает только при наличии жены или хотя бы девушки.              Открыл почту. Скривился от осознания всей той бодяги, которая свалилась на наш отдел. Лицо перекосило в точности так, как лицо Алана Рикмана, когда тот глядел на Дэниэла Рэдклиффа во время съёмок того самого фильма. Послышалось вежливое покашливание ехидного рода со стороны коллег. Задёргался глаз. Приступил к работе.              Понял, что что-то не так, когда дорогие сослуживцы уже порядком задолбали пялится на циферблат грёбанных часов. Причём с течением времени интервал между «смотрениями» уменьшался. Решил всё-таки пожертвовать собственным молчанием и нервами, дабы вернуть их внимание к экранам, ибо появились опасения по поводу гипнотических часов, незакрытых проектов и отсутствия рабочего кондиционера.              Поинтересовался вежливо.       — Какого, блять, хера, вы все уставились на эти часы, когда надо батрачить, как не в себя, чтобы нам хотя бы кондиционер сменили!       Предельно вежливо именно для этой ситуации.              Дорогие коллеги заулыбались друг другу. Мои зубы опасно заскрипели.       — Уже одиннадцать утра, а нашего дорогого мужа-на-все-руки до сих пор не вызвали на приватную беседу, — тянет один из этих придурков, якобы случайно оговариваясь. Идиоты.              Но он подал мне прекрасную мысль. Смотрю на часы. Действительно, одиннадцать ноль две. Счастливая улыбка растягивает губы. Сегодня всё-таки прекрасный день. Как же хорошо!       И в тот самый момент, когда я только решил воскликнуть во весь голос свою оду высшим силам, приправленную особыми словами благодарности (читай: отборным матом), выпорхнула Она. Начальница.              — Энтони~, — этот писк, больше похожий на звук радиоактивной летучий мыши, чем на голос, скоро взорвёт мои барабанные перепонки.              Обречённо поворачиваю голову на источник моего кошмара. Нечто с распущенными лохмами и настолько неприлично-жизнерадостной улыбкой, что захотелось повеситься.              — Ты бы не мог мне помочь с принтером, — она выучила это сложное название! — Пожалуйста, — тянет бедную «А» так, что становится за её голосовые связки. Того и гляди порвутся. И хлопает своими выкрашенными опахалами.              — Конечно, Жасмин. Сейчас подойду, — и это панибратское обращение. Чёрт. Как же бесит.              Под ехидные, а у некоторых индивидуумов и завистливые взгляды поднимаюсь со своего насиженного чудесно-прекрасного места. Наманикюренные когти, которым позавидовал бы любой коршун, уже готовы вцепиться в мой локоть. Засасывание в пучины ада неизбежно. Но в этом аду хотя бы кондиционер работает на полную мощность.              Кабинет начальницы представляет собой отдельную тему для разговора. Выполненный в стиле минимализма и затыканный различными яркими, никак не сочетающимися между собой вещами, он просто ужасен. На всех шкафах стоят мелкие статуэтки с собачками и кошечками. Скопление розового и жёлтого доходит до критической отметки. Блестит всё, что может блестеть. Страшно и тошно от концентрации духов в воздухе.              Вцепившись мне в руку, начальница заводит меня в свою безвкусную обитель. С максимально приветливым лицом я втиснулся мимо её молочных желез в дверь, попутно шибанувшись плечом об косяк.              Комната встретила меня дуновением свежего ветра со щедрой примесью тошнотворных духов. Только в этот раз к этому запаху примешался отчётливое амбре дорогого курева.              Затянувшись через нос и прикрыв глаза, я одновременно возблагодарил и проклял гада, решившегося распустить эти флюиды. Возблагодарил за мизерную, но дозу никотина и проклял за свой прерванный бойкот табаку.              Опомнившись, чертыхнулся. Открыл глаза. Сверху-вниз меня оглядывала сволочь. И, зуб даю, что эта сволочь источала насмешливое снисхождение каждой своей порой. Но собой хорош. И формы — позавидуешь, и одёжка — явно не на те крохи куплена, что у меня, да и причёска — лёгкий беспорядок, который либо дан от природы, либо создаётся только спустя три часа кручения перед зеркалом.              Сглотнул. Очнулся от наваждения. Напомнил себе, что не гей. По легенде для начальницы, меня, вообще, ждёт дома жена. Пришёл в себя… Чёрт! И всё это время этот убийца-спаситель потягивал дымок от сигаретки. И улыбался. И лупала свои на волну полнейшего снисхождения настроил. В общем, неважно кем является этот тип, но мне он не понравился. С первого взгляда. С первого взмаха своими слишком длинными ресницами. С первой ухмылки. Гад.              Но все мои возмущения будут аннулированы, если это существо — парень/жених/муж начальницы. Тогда я его расцелую. И даже не вспомню, что не гей.              Но и эта надежда на чудесное избавление от вездесущего внимания и опеки особо любвеобильной осыпалась прахом. Тем же прахом осыпалась ещё одна надежда: на нормальные отношения с этим типом. Причём почётное аутодафе случилось после первых же реплик.              — Энтони, это мой брат — Александр, — надеюсь, что время, когда она будет с тем же энтузиазмом заглядывать мне не в глаза, а в штаны, не настанет.              — Это тот самый мастер на все руки, о котором ты говорила? — растягивает гласные, но не настолько противно, как сестрица, — Сомневаюсь, что он мастер именно в том случае, которые необходим тебе, — теперь растягивает не гласные, а рот. В ухмылке.              А голос глубокий. Чёрт. Энтони, ты не гей. Тебя не интересуют ублюдки. Стоп. Он сейчас меня оскорбил или что?! С таким же успехом он мог говорить про дантиста или психиатра. Но слишком пошло ухмыляется. Стрельнул глазами в начальницу. Залилась пятнистым, как яйца у перепелов, румянцем. Непропорционально толстые брови сложились домиком. Губы растянулись в такую идеальную «О», что срез трубопровода позавидовал бы. Ещё одно подтверждение своей незавидной участи.              — Не проверите на себе — не узнаете.              Шутка, угроза, замечание — думай сам. А улыбку напяливаю жизнерадостную, будто обдолбался в ближайшем притоне. Не меня одного посетила эта мысль. Повеяло таким снисхождением, в пору самому сдаться псих бригаде. Но понимание собственной оплошности пришло слишком поздно. Меня уже три минуты пронзали восхищённым взором. Как много пафоса, а суть одна. Мне жопа.              — Ну, давай проверим. Не зря же Жасмин тебя оторвала от работы.              Всё та же высокомерная мина. Ладно, хотя бы вспомнил, что я не по своей воле здесь оказался. Ублюдок. Слишком манерный. Слишком холёный. Слишком правильный. Слишком много слишком на одного смертного. И делиться он явно не намерен.              Подхожу к принтеру. Гадаю, что на этот раз случилось. Стараюсь не хихикать от воспоминаний. В прошлый раз начальница заставила лезть меня в системный блок. И чего я там только не нашёл! Удивительным оказалось другое. Несчастная руководительница действительно думала, что для лучшей работы компьютера необходимо засунуть туда всю ту ерепень, что я вытащил. Без сарказма не вспоминается. Ещё с десяток таких выходок для привлечения моего внимания, и рапорт об увольнении будет лежать у неё на столе.              В этот раз фантазия начальницы подвела. Никаких садовых гномов, зубных фей и домовых. Зажёванная бумага. Изрезанная зажёванная бумага. Интересно, как же так получилось? Но выслушивать бредни Мисс Самые-Подходящие-Брови-К-Причёске-Особенно-По-Цвету я не намерен. Слишком устал.              — Ну и как успехи у нашего мастера? — едва прикрытая издёвка. Бесит.       — Уже всё, — сминаю в руках остатки листа, представляя в руках голову братца. Прошло всего лишь минут пятнадцать, а этот напыщенный хмырь уже меня взбесил. Просто рекорд. Рекорд напыщенного, сексуального хмыря.              Стоп. Энтони. Ты. Не. Гей.              — Наш мастер также хорош и в других сферах, ммм, — якобы замялся, — обслуживания?       — Смотря, что вы имеете в виду. Не бывает человека, который мог бы всё и сразу, — несмотря на прямые намёки, отвечаю вполне миролюбиво. Надеюсь, лицо не выражает всех тех обещаний глубин ада, что я успел мысленно надавать братцу за крышесносный табак, который тот ещё курит.       — Базовые функции. Скажем так, привычные для каждого мужчины, — сизая лента тянется от сигареты к потолку, рассеиваясь так же, как и моё самообладание.       — Никто не жаловался.       Коротко. Отрывисто. Максимально невежливо. В надежде на спасение. И свежий воздух. Хоть какой-то воздух, чтобы не чувствовать выворачивающей ломки.              Окурок падает в пепельницу. Едва не вздрагиваю. Осознаю, что пялился на грёбанную сигарету слишком долго. Но смешков не слышно. Возможно, этот хмырь окажется нормальным мужиком.              — Жасмин, я могу идти? — тошнит от слащавости тона и улыбки. Особенно от того, что этот кошмар извлекли мои голосовые связки.       — Ох, конечно же! Энтони, ты же мне ещё поможешь, — зуб даю, что эти опахала в скором времени сдуют меня куда-нибудь в Африку.       — А как иначе, Жасмин, — лицо сейчас потрескается от прущей наружу язвительно-спасительной кислоты.       — Кстати, Энтони. Вас же так зовут?       — Как Вы могли заметить.       — Само курение намного приятнее, чем мечты о курении. Это я из своего собственного опыта говорю! — смеётся поганец одними зеньками. Так и наставил бы под ними фонарей, чтобы выделялись лучше!              Выхожу из кабинета. Тихо претворяю дверь. Не смотрю в сторону коллег. Иду до туалета. Глубоко вздыхаю, и… Шарахаю дверью так, что вопль бедных петель, которые ни разу не менялись со времён постройки здания, слышен и на первых этажах. Сучара.