Часть 1
16 мая 2019 г. в 00:01
Герр министр-президент, граф Эдуард фон Тааффе, не был хорошим человеком. Майснер знал это прекрасно, но всё время вёл торг насчёт этого вопроса. Ну, а что если всё-таки… Ну, а ведь… Ну… «Да, Господь,» — говорил он, стоя на коленях, защищённый от холода пола только ночной рубашкой, положив локти на низкую кровать, — «он, конечно, полон пороков. Но он ведь больше. Он ведь что-то больше».
Почему Майснер чувствовал, что должен оправдывать своего начальника перед Господом Богом, он и сам не мог объяснить. Может быть, потому, что ему казалось, что Тааффе в итоге некому будет защитить на Страшном Суде.
А может быть, потому что Тааффе сам собой приходил на ум, когда Майснер стоял на коленях.
О, граф фон Тааффе действительно был полон пороков. За его выглажено-новым костюмом, обручальным кольцом и исправными походами в церковь чавкало глубокое болото. Майснер в нём тонул, наглотавшись тины и почти лишившись воздуха. Тааффе говорил ему глотать так, как будто давал очередное поручение, и Майснеру хотелось привычно щёлкнуть каблуками после. Потом Тааффе снисходительно улыбался ему и отправлял работать. Это если днём.
Если вечером, то Майснер мог получить привилегию дрожащими пальцами расстегивать холодные пуговицы у него на жилетке, а потом начать их расстёгивать уже у себя, а там пуговиц было больше, потому что снимать нужно было больше. И Тааффе хотел больше, и говорил небрежно: «На стол».
И Майснер делал всё, что он скажет, естественно. Было в нём что-то гипнотическое. Майснер в нём запутался и даже сам не понял, как всё так получилось. Когда они в первый раз встретились, Тааффе посмотрел на него, и его взгляд был как… как утюг. Он выгладил Майснера в струнку и заставил выпрямить спину до хруста. Потом он как-то взял его за локоть, ну и всё, в общем-то.
Он не был хорошим человеком. У него было что-то с кронпринцем Рудольфом, о чём сам кронпринц Рудольф, скорее всего, не подозревал. Майснер читал ему результаты слежки, бесконечные «20:45. Его высочество отправился в бордель», и Тааффе загадочно их слушал. «Шлюха,» — сказал он однажды, и Майснеру осталось только опустить глаза в блокнот, чтобы дочитать очередное «Его высочество остался у фройляйн до 21:30».
Когда доходило до редких связей кронпринца с мужчинами, Тааффе мрачнел, а Майснер начинал позорно заикаться. «И как им всем не противно к нему прикасаться,» — тихо говорил Тааффе, а Майснер с опаской смотрел на толстый стаканчик чего-то высокоградусного у него на столе. — «У него ведь целый букет… от всех его похождений. Вот ты, Майснер, хороший чистый мальчик, да?» Он гладил его по щеке. «У тебя даже жены нет. Иди сюда. Иди сюда… Как ты там, говоришь, его звали? Кто там с его высочеством в 19:50?» «Андраши». «Венгр. Ясно. Не дрожи так, Виллигут. Майснер. Я имею в виду Майснер». «Простите, герр министр-президент». «Прощаю».
Видит Бог, граф фон Тааффе не был хорошим человеком. Но Майснер всё равно был готов лично затащить самого кронпринца ему в постель, только чтобы его порадовать. Тааффе был погрязшим во лжи, в грязных желаниях, во власти, но это не значило ничего, абсолютно ничего. «Прости его,» — говорил он Богу, в своей скромной спальне, обновляя ссадины от дорогого паркета на коленях. — «Он единственный, кто… Кто стоит между нами и ними». Под «ними» Майснер понимал, наверное, тех, о ком он читал отчёты — о кричащих толпах, пока маленьких, толпёнушках, но уже чем-то его пугающих. Майснера пугали любые лозунги, и снисходительное спокойствие Тааффе по отношению к ним его восхищало. В этом было что-то от героической уверенности в себе перед превосходящим по силе противником.
Почему Майснер считал Тааффе последней надеждой, а не императора, он вполне понимал. Император не был человеком. Император даже с любовницами только переписывался, немногословно, но подробно рассказывая, как провёл день. А Тааффе ставил Майснеру засосы на шее и тянул за волосы, когда тот был не слишком усерден. Тут выбор очевиден.
А ещё после аудиенций Тааффе всегда становился резко уставшим. Выходя из кабинета его величества, он мрачнел, прямо как когда слышал о любовниках кронпринца. Когда он мрачнел, он начинал придираться и слишком едко шутить, «Боже мой, Майснер, ты и сосёшь-то плохо, не пытайся этим ртом ещё и говорить,» — рявкал он, опять куда-то спеша. Майснер по привычке соглашался, и только это поднимало Тааффе настроение.
Майснер не был глуп, он всё понимал. Тааффе едва видел в нём человека, едва ли даже учитывал, как пешку. Он воспринимал его преданность, как должное, и смотрел на него, как на услужливую мебель, но это не значило ничего, абсолютно ничего.
Если преданность Майснера хоть чуть-чуть помогала Тааффе вести его бесконечную партию против всех, он был бы счастлив. Как оруженосец для рыцаря. Ну или как слуга для рыцаря, который ещё иногда помогает рыцарю снять стресс на работе. «Он очень грешен,» — признавал Майснер, не произнося это вслух, но шевеля губами. «И он лучшее, что со мной было».
Граф фон Тааффе не был хорошим человеком, но это не мешало Майснеру его любить. Он любил его вкрадчивую властность и уязвимую нервность. Моменты, когда он затихал и клал голову на руки на стол, когда думал, что его никто не видит. Или когда он случайно говорил то, что думает. Такое редко, но бывало. Майснер любил его серебряные запонки, его театральные ужимки и его пухлый живот. Всё любил. И молился за него пусть не каждый вечер, но достаточно часто.
«Он сильно расстроился из-за его смерти, правда,» — говорил Майснер в особенно тёмный из вечеров. «Я вижу, что он переживает».
Тааффе переживал по своему, никак этого не показывая, но Майснер, как опытный шпион, всё видел и подмечал. Тааффе стал тяжело ходить, несмешно шутил и меньше приказывал Майснеру запереть дверь в кабинет изнутри. Хотя, возможно, что он просто так старел.
«Подай мне мой пиджак,» — скомандовал он однажды, привычно протянув за ним руку. «Да, герр министр-президент». «Герр минис… Сколько я уже герр министр-президент, интересно?» — вдруг заинтересовался Тааффе, поправляя галстук, снова куда-то спеша, хватая со стола папки. «Почти четырнадцать лет, герр министр-президент». «А кажется, всю жизнь... Уже не могу себя представить не министром-президентом,» — Тааффе улыбнулся вдруг, случайно сказав правду, — «поэтому я никуда не собираюсь».
«Он не был хорошим человеком,» — шептал Майснер, уверенный в том, что сейчас его показания были нужны как никогда, — «но он был самым лучшим». Он не смог сказать ничего больше и так и остался стоять на коленях, уткнув нос в белую простыню.