Under the warehouse of memories

И на сцене: тщᴇслᴀвиᴇ уныниᴇ гнᴇв   Блуд, сᴘᴇбᴘолюбиᴇ, пᴇчᴀль, чᴘᴇвоугодиᴇ, гоᴘдость: ...Моё хвалёное молчанье проклятьем стало, Уста сцепило тонкой стальной нитью. В беспамятстве, давая мне забыться. Я говорил сквозь эту боль, Кричал, рвал нервы. И это было эхом всех утерянных эмоций, Запрятанных как можно глубже в сердце. Тем временем они твердели пуще лучшего цемента. И неустанно делали меня лишь холоднее. Чего добилися я, несчастный, поддавшись отреченью. Решив, что чувства порождают слабость. Я трус. И слабости других моя награда. Теперь же не смогу напиться, моля других о подаянии. Они мой хлеб. Они мое спасенье. В глазах чужих не должен стать я тенью. Я вновь обязан их сердца завоевать, Коль в холоде мое совсем не бьётся, Я буду все удары принимать, пока под натиском не треснет лёд, безжалостно открыв растерянную душу. 1# ...О что же отдать мне за это признанье Бездушен я боле Тщедушен Влюбленные песни петлю повязали Твоими устами бечевку связали Кому я теперь уже нужен Безмолвный писатель, Ты боли испив Стремился открыть её миру Но что же твой мир, снова нос воротив Ответил, судя так строптиво Кому нужна боль, о безмолвный писатель Её не продать по дешёвке Ценитель твой канул А с ним и вся вера Что воспевала без счету Твой начинанья Все мысли и чувства Основ эгоизма фундамент. Безмолвный писатель, ты уж не искусство Ты моя клятва на память #0 ...И что же укроет Вас мантию темною И что же по лезвию Вас проведёт. И сердце моё Вам давно уже отдано, мой юный поэт, Коль прощанье придёт Я буду молиться за строки бесценные, Которыми Вы всех влюбляли в себя. По нити на Вашем запястье повязанной, Я отыщу без труда. В объятиях Анны, Снежаны, Арсения. На сцене, в Подвале бродячего пса Вы пели, Вы пели, Вы пели всё песни мне. Как музой своей называя, вы ждали приезда трамвая... Вы лгали, Вы лгали, Вы лгали мне Играли на чувствах, Марали Вы душу столь чистую, светлую, Ласкали и делали грешною. Хочу я напиться, насытиться От рук Ваших боли познать. Вы снитесь, Вы снитесь ночами мне Вы ложь на правдивых устах. Как Кайн я пропитан весь завистью. Вы Авель мой, мой паладин. Я жду всё, когда же падёте вы! Чтоб навсегда стать моим. #2 ...Так больно, пусто, эмоционально. Я убеждаюсь в правоте себя убивших, они не мучались, не драли глотки в кровь, доказывая правду. Они боролись вновь и вновь, хватаясь за идею смерти, А их свобода. Но как мне передать ту боль, что ночью плакать заставляет, Что душу мою рвёт годами, Глаза мои она туманной пеленой всё застелает. Я так ничтожен? Лишь плакать и скулить, Да водку хладную в стакан налить. Подобно зверю жалобно завыть, Свои переживанья воплощая. И не понять уж никому, столь одинокие страданья. Всё близкие тебе по духу далеки, все чужаки уж слишком рядом. В своей семье приюта нет, Они как волки для овечки. Готовы лишь добить, разгрызть и кости для утехи. Ты одинок. И сколько бы любовь не возносили, она тебя погубит. Ты так страдаешь. Ты хочешь ласки, пониманья, Но этот дар находит людей редко. О, боже, кто мы? Почему фальшивы. Мы кажемся жестокими, нас всех ломают в детстве. О мама, почему лишь ненависть в твоих глазах? О папа, почему мы не знакомы? Любимая, и как убить мою любовь сумела? И ты разбит, ты вымолил пощаду, Твоя душа мертва. Отрада А тело будет жить. И вот мы кто, убитые любовью люди, лишённые своих сердец Глупцы. И #3 Закутайся в мою чёрную рубашку. Сейчас будет неожиданно холодно от слов. Они неумолимо отдают могилой, в которую их зарывали с такими завидными усилиями. Кашляя прокуренными лёгкими. С семью десятками процентов алкоголя в худощавом теле. И лишь будучи настолько отравленным, я их зарывал в сырую землю. В тебе же говорило отчаянье, страх. Надеюсь, это был страх. Было бы менее жалко. А кто искренне любит жалких? Я хочу представлять в темную ночь, как тогда у камина, как ты глотал слезы, плевал на идеальный снег тёплой кровью, что скользит по задней стенке твоей глотки. О этот чудный ротик... Сколько удовольствия он приносил в своё время. Сейчас ты в панике, слезах, закрываешь голову руками и падаешь на прогнивший пол. Метафора. Твоя жизнь словно игрушка в моих ласковых руках. Но я ненавижу такие игры. Падаю на колени перед тобой. Холодные ладони на мокрые щёки. Мальчик мой, я вывел бы тебя к свету. Притягивая к себе. – Смотри только на меня. В мои глаза. Твои зелёные в мои серые. Накрываю дрожащие твои губы своими. И необходимо мне привести в порядок разум твой. Будь со мной – Всегда. Ты сотни зубов, десятки дарующих лишь боль пастей. Жертвы больного воображения и гениального ума. И сколько этих чудовищ бегает в сырости и тьме твоих фантазий? Кожа их бледна, зубы и слух остры. Глаз нет, а если бы были – черны и малы. Пугающие, гибкие и вечно голодные. Пожирающие друг друга. Эти звери – ты один, мой бушующий предвечный. Страхи твои. И я же казался безнадежно влюбленным, и сердце моё в рыданиях находило утешение. Почему я ненавидел и любил тебя в искусстве настоящего садиста. Жаждал причинить боль, боясь навсегда потерять из-за этой боли. Ведь жизни моей без тебя уже не будет. Ты – спасительное тепло после морозов. Ты – лучшее детское воспоминание. И я едва сдерживаю слезы, когда в голове идёт плёнка тех моментов. Они пришиты к тебе нитями бытия. Сёстры судьбы, чем он покорил вас. О Мойры, ослабьте узлы жизни трепещущей. Встретив тебя угасающим августом я и подумать не мог, что нашел новую зависимость. Баловаться можно любым ядом, но с любовью тебе стоит быть осторожным. Удушающее вещество, пленка на глаза. Грудная клетка сдавлена. Плотный шарф тоски. И этот шарф не колется. Он мягко укроет тебя, выдавливая всё ранее любимое. Тихий вздох одинокого человека. Бессильный. Моя любовь всегда была мазохистом. Она жаждала себе боли. А сейчас же она твоя, мой предвечный палач.