***
Мрак слепил, а уши, особенно кошачьи, агонизировали от невероятного рокота. В добавок вокруг бесновался ураган, швыряя Возлюбленного со стороны в сторону. Но с этим ещё можно справиться, а вот понимание того, что к телу что-то липнет — что-то мелкое, хрустящее, удушливое — ввергало в панику, столь несвойственную Аояги, привыкшему держать под контролем всё, включая себя. — Агатсума! — завопил Сеймей, от стресса позабыв о ментальной связи, силясь перекричать рёв. Мерзкая песочная масса тут же набилась в рот. «Я здесь, Сеймей» — прозвучало тихим шелестом в мозгу, и Возлюбленный стиснул зубы, невероятным усилием воли заставляя себя успокоиться. «Твои выкладки, Боец» «Думаю, чувства обманывают. Физически мы всё ещё в Системе» «Соби, мой наивный взрослый, чувства обманывают всегда. Разве я не разъяснял тебе это? — с нажимом думает Возлюбленный, приправляя слова воздействием по Связи. — Почему мы до сих пор здесь?!» «Я стараюсь разбить заклина…» Внезапная тишина обрушивается на барабанные перепонки, причиняя нестерпимую боль. Сеймей рухнул на пол, зажимая гудящую голову руками. Дыхания отчаянно не хватало. Неизвестная субстанция окутывала плотным облаком, лезла в глаза, отчего те немилосердно слезились, продиралась в горло, царапая, вынуждая хрипеть и кашлять. «Со-би, по-мо-ги…» Спустя пару мгновений Боец оказывается рядом, но от его прикосновений передёргивает новой волной отвращения — Агатсума также покрыт непонятной субстанцией. Громкий щелчок заставляет вздрогнуть обоих. Вокруг начинает светлеть. Сначала это тонкий луч в стороне, льющийся откуда-то сверху. А потом над головами распахивается огромное окно, освещая окружающее пространство. Соби озирается, стараясь определить где они и какова потенциальная угроза, Сеймей же смотрит только на свои руки. Трясущиеся руки, почерневшие от облепивших их грязи и пыли. От вопля Возлюбленного вновь закладывает уши. Агатсума старается удержать Жертву, но Сеймей — с полностью безумным взглядом — пинается, визжит и безостановочно, как и безуспешно, пытается отчиститься от так ненавистной ему пыли.***
Младший Аояги недоумённо щёлкал кнопку на крышке пылесоса. Рицка затеял уборку, дабы отвлечься от переживаний об одном взрослом придурке, и вот когда практически завершил её — рычащий недруг пыли внезапно заглох. — Перегрелся что ли? — буркнул Рицка, ощупывая тёплые пластиковые бока. — Странно, — и нахмурился сильнее: не хватало, чтобы сломался — мама за такое не только синяками наградит. — Что могло с ним случится? Может, засорился? Но я же недавно чистил. На всякий случай Аояги проверил отсек пылесборника. Действительно, пыли и мусора было совсем немного, но этого хватило, чтобы, переплетясь с волосами и шерстью с кошачьих атрибутов, образовать непонятный большой клубок. — Однако… — протянул Рицка и решился потрогать образование. Под слоем пыли обнаружилась цветастая ткань. Не веря глазам, Рицка вытянул весь кусок. Это оказалось… флажком… с изображением Сеймея и Соби! Младший Аояги впал в прострацию. Он не помнил, чтобы у брата была подобная фотография, но как тогда сделали принт? И откуда вообще взялась эта вещь?.. Но погодите-ка! Это что же получается? Это либо Агатсума так ни-и-пически крут, либо братец особо ядовит, или же всё разом, но именно из-за них заглох электрический монстр, подавившись. Повисшую тишину нарушило похрюкивание, что через десяток секунд отчаянных попыток сдержаться всё же прорвалось истерическим хохотом с тонкими, срывающимися нотками. Спустя несколько минут, держась за болящие от смеха бока и утерев слёзы, Рицка потянулся за мобильником, дабы и Зеро не миновала эта история. Однако походя мелькнувшая мысль враз убила весёлый настрой: Соби и Сеймей идеально сочетаются вместе. Оба элегантные, изысканные, харизматичные, властные. Сила и уверенность Соби бросаются в глаза, сколько бы он на словах ни прикидывался несчастным. А ушастый Сеймей никак не выглядит ребёнком, даже на фоне взрослого Стража. Король и его рыцарь. Гроссмейстер, способный выиграть любую партию одним лишь ферзём. Рицка смотрит и понимает: он — не такой. Ему нечего предложить Соби. Их пара выглядит нелепо, что в Системе, что в жизни: несостоятельный мальчишка, глупый ребёнок, держащийся за, а не удерживающий, поводок огромного сильного хищника. Соби говорил, что рука хозяина должна твёрдо держать оружие, без колебаний направляя в цель, иначе клинок принесёт беду самому владельцу или вовсе сломается. Рицка понимает, что не может так. Неудивительно, что Агатсума никогда не слушался его, что он ушёл. Оставил позади, даже не обернувшись на прощание. Но видеть Соби вместе с братом больно. Не раздумывая, Рицка взял ножницы и аккуратно отделил Возлюбленного от Бойца. Часть с Сеймеем отправлена на полку, нервным движением заткнутая в первую из попавшихся книг. С Агатсумой же Рицка устроился на постели, положив отрезок перед собой. — Соби… Рицка ещё раз тщательно отряхивает ткань, сцарапнув ногтем пылевое пятнышко с щеки Агатсумы. Слёзы, после ухода Стража ставшие неизменными спутниками Нелюбимого, вновь начинают капать из глаз. — Соби… Надеюсь, ты там счастлив. Вряд ли брат относится к тебе хорошо, но если это именно то, чего ты хочешь… Несколько минут Рицка рассматривает принт в тишине, но злость на противного взрослого вспучивается в груди, заставляя изливать обиду. — Знаешь, что?! Вот если бы ты слышал меня, если бы я мог вытащить тебя из этой картинки, знаешь, чтобы я тебе сказал?! Что вы с Сеймеем друг друга стоите! Ты такой же садист, как и он! Вот зачем тебе понадобилось влюблять меня в себя? Наверняка радуешься сейчас, прислуживая Возлюбленному, что здесь есть я, который из-за тебя страдает! Что не ты один такой несчастный, что кому-то тоже может быть больно по твоей вине! — Не радуюсь, Рицка. — Лжёшь! — Я не лгу тебе, Рицка. — Подлый взрослый, да ты только и делаешь, что… — полный возмущения крик обрывается резко. Нелюбимый захлёбывается воздухом, осмысливая. — С-с-соби?.. Агатсума — весь измятый, пыльный, жалкий — сидит меж разведённых ног младшего Аояги, нервно кусая нижнюю губу и с болью во взгляде всматривается в лицо дорогого сердцу человека. Рицка — любимый, желанный Рицка! — так близко, что невозможно дышать, что страшно пошевелиться и спугнуть, так ярко, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Соби, это и вправду ты? — с мольбой шепчет Рицка, и от этих интонаций в груди Стража всё обрывается. Как же он посмел причинить своему чуду боль? — Но как? Откуда ты здесь? — Был поединок, — ведёт плечом Агатсума, невербально предлагая оставить эту тему. — Так получилось. — Соби, — Рицка резко подаётся вперед, буквально заковывает Агатсуму в объятие, — ты же можешь остаться? Хоть ненадолго. Хоть на чуть-чуть. И Агатсума обнимает в ответ. — Прости меня, Рицка. Аояги вздрагивает: он ведь знал! Знал, что Страж ответит именно это. И должно было уже притерпеться, но больно, словно удар хлыста по раненной коже. Руки слабеют, пальцы хотят разжаться, но Рицка одёргивает себя. Он хочет быть с Соби, хочет сейчас обнимать его, и Агатсума не сможет так просто свалить в этот раз! Объятие становится крепче, пальцы стискивают плащ до побелевших костяшек. — Прости. — Прекрати извиняться, противный взрослый. Одна морока с тобой. Не разнимая рук, Рицка вскидывает голову и тянется за поцелуем. Агатсума — так предсказуемо и обидно! — отворачивается. — Я грязный, Рицка. Аояги тяжело вздыхает. Он привык к поцелуям со вкусом сигарет, но вот пробовать пыль однозначно не готов. — Идём. Рицка на буксире тащит Соби в ванную, помогает избавиться от грязной одежды, пофыркивая и чихая от поднявшегося облака пыли. Но Агатсума сдаёт без боя только плащ и обувь. Попытка расстегнуть пуговицы рубашки мягко пресекается. — Я не выйду, даже не надейся! — рычит Аояги, сверля Соби злым тяжёлым взглядом. — И Рицка не прочь остаться в тесной жаркой комнатке с обнажённым мужчиной? — Агатсума игриво вздёргивает бровь. Щёки младшего Аояги мгновенно пунцовеют. — Я глаза закрою и отвернусь! Нелюбимого трясёт, и Соби осторожно опускает руку на его макушку. — Я не исчезну, обещаю тебе, Рицка. — Не верю ни единому твоему слову! Стоит мне остав… — Тш-ш-ш! — Соби так хочется прижаться к манящим губам, но он не хочет испачкать своего драгоценного котёнка. — Я останусь. Я останусь с тобой. Да, я должен буду уйти, но не раньше, чем он призовёт. Время есть, Рицка. Подожди меня в своей комнате, прошу. Аояги колеблется, нервно прядёт ушками, хвост и вовсе хлещет по ногам. — Если вздумаешь исчезнуть, то я… я притоплю тебя в ванной! — Я согласен, если ты же потом сделаешь мне искусственное дыхание. Спустя несколько тяжёлых вздохов, Рицка выскальзывает в коридор, плотно прикрывая дверь. Соби стискивает зубы. Конечно же, он солгал. Хотя непонятно как, но он не имел права оказаться здесь. Возлюбленный запретил приближаться к Нелюбимому. И Страж должен был уйти. Только так он может защитить Рицку. Сеймей способен на всё, и пусть лучше он практикуется на Страже, чем на младшем брате. Да, он должен уйти, но… Тёплые струи приятно оглаживают тело. Приказ на удивление легко игнорируется — Сеймей вообще никак не даёт о себе знать — и Страж боится, что находится в отключке. И что Рицка ему грезится. Такое уже случалось, когда поединок или уроки Хозяина изматывали до беспамятства и нескольких дней в состоянии овоща, тогда Агатсума видел Рицку. Не так ярко и детально, как сейчас, но пробуждение разрывало разочарованием и безысходностью. Что же будет после такого?.. На полке дожидается комплект чистого белья. Рицка завёл привычку не только оставлять открытую на балкон дверь, но и хранить для Стража, что мог заявиться в лучшем случае промокшим, чистые вещи. Эта трогательная забота всегда заставляла сердце Агатсумы трепетать. Вот и сейчас, сжимая новую рубашку, Соби вдыхает поглубже и чувствует, как в груди мерцает так и не разорванная Связь с Нелюбимым. Рицка же мечется по комнате, искусывая губы в кровь. И почему, как он мог опять поверить этому подлому взрослому?! А что, если в ванной и нет никого? Что, если он ушёл, едва Рицка закрыл дверь? Оставшись, у Рицки было бы хоть несколько минут рядом с ним. А теперь что? Пустая надежда? Рицка вновь смотрит на часы — только десять минут прошло, но Аояги кажется, что за это время можно было на соседний континент сбегать, а не только душ принять. Ещё тридцать секунд, и Рицка не выдерживает — стремглав бросается к двери, но не успевает вылететь в коридор, врезавшись в Агатсуму, и обмякает, от облегчения не в силах слова сказать. Соби всё понимает. Он боится не меньше, поэтому кутает Рицку в бережное объятие, закрывая дверь на засов. Агатсума поднимает Рицку, и тот впервые не протестует, лишь плотнее охватывает ногами и руками, не желая терпеть холод расстояния. Соби слизывает капельки крови с искусанных губ Нелюбимого, и Рицка тихо стонет от охватившей тело исцеляющей магии Бойца. — Рицка, — сипит Агатсума, — не делай так, прошу… — Вот так? — невинно моргает паршивец, потираясь о взрослого. Соби зажмуривается, призывая всю выдержку, пытаясь вспомнить мантры или утопленных щенков, но в голове только Рицка. Его тепло провоцирует в теле Агатсумы пожар. Нос улавливает только его запах, побуждая мозг биться в экстазе. Его дыхание щекочет щёку. Его наглый язычок скользит по скуле, а острые зубки находят мочку. — Ри… Хватит, — жалобно скулит взрослый. — Что же… ты делаешь?.. — Соби! — возмущенно вскрикивает Аояги. — Я достиг возраста согласия полтора года назад, а ты все тянешь! Я не прошу тебя… лишать меня ушек прямо сейчас, но ты же можешь! — Рицка краснеет и тушуется. — Целовать меня… подольше. И у Агатсумы заканчиваются аргументы против. Зато есть множество «за»: за поцелуи, за ласки, за бархатную кожу, за нежность, за сбившееся дыхание и за слепящее возбуждение. «Я так скучал, Рицка! Я так хотел вернуться к тебе!» — Я тоже, Соби. Я тоже… Россыпь поцелуев расцветает на теле. Нетерпеливые пальцы путаются в одежде. Стянуть, отбросить, чтобы кожа к коже, чтобы поскорее окунуться в пылающий жар соприкоснувшихся тел. Так долго мёрзли в одиночестве, вдали друг от друга, что кажется — согреться будет невозможно. Но оглаживающие руки стирают корку льда, словно весна, устилающая цветущим ковром изголодавшуюся землю. Соби пьет эти прикосновения, почти скулит, захлёбываясь в любви и нежности. Это невозможно, слишком остро, слишком откровенно. И Соби наваливается на мальчишку, вжимает в кровать, забывая про разницу в росте и весе. А Рицка лишь сильнее цепляется за плечи, судорожно гладит исчерченную шрамами спину и дышит, дышит коротко и быстро, словно загнанный мышонок, и доверчиво жмётся к партнеру, наслаждаясь окутавшей тяжестью, срывающимся дыханием, хаотичными поцелуями и прикосновениями. — Со-би… я… Со. Разум отказывает, импульсы удовольствия прошивают мозг электрическими разрядами, тугой узел внизу живота стягивается сильнее, так, что почти больно, и Рицка хнычет, притираясь к телу партнёра, моля о помощи. Поцелуи опускаются ниже, ласки становятся требовательнее, контроль сбоит, на короткие мгновения приоткрывая голод взрослого мужчины. Но Агатсума всегда мог подчинить себя, и нежность возвращается в действия. Соби пристально следит за реакциями любимого, покуда языком плавно обводит ствол и головку, а после позволяя ошалелому Рицке самому толкаться в жадный рот. Неопытного мальчишки надолго не хватает, но Соби не думает отстраняться, проглатывает до последней капли и укладывается рядом, прижавшись взмокшим лбом к бедру Рицки, стараясь обуздать дыхание и страсть, зажмуриваясь до пляшущих красных точек. — Соби, — спустя несколько минут зовёт Рицка, впутывая пальцы во влажные пряди. — А ты?.. — Всё хорошо, малыш, — глухо отвечает Агатсума, хоть сердце всё ещё бешено бьётся. — Ну нет! Так не годится! Аояги с трудом удаётся завалить на спину сопротивляющегося Стража. — Рицка, не надо. Всё хорошо, правда. Мне не обязательно… — Нет, — твердо произносит Рицка, умащиваясь меж разведённых ног смущённого, напряжённого Агатсумы. — Я хочу этого, Соби. Хочу, чтобы ты принадлежал мне. И у Стража вновь перехватывает дыхание — это же самые желанные слова для чистого Бойца! И услышать их от любимого… Аояги забирает руку Агатсумы в свои ладони, медленно, словно изучая, оглаживает кисти и тонкие, гибкие пальцы художника, греет дыханием, освящает поцелуями. — Я много думал, Соби. О всём случившемся с самого начала, о нас, о том, какие мы и что нам нужно. И я кое-что понял. О себе. И о тебе. Рицка выдерживает паузу, пристально вглядываясь в бурлящие чувствами глаза партнёра и скользя рукой по его ноге, от колена вверх по внутренней стороне бедра. Он ощущает желание Агатсумы, кончиками пальцев чувствует подрагивающие мышцы. Он видит, как Страж задерживает дыхание и закусывает губу, чтобы сдержаться, не толкнуться навстречу, не попросить о более решительных действиях. — Я понял какую Жертву ты жаждешь. И я могу дать тебе это так, как ты не знал ни с кем прежде. Ты ведь мазохист, Агатсума Соби. Я сделаю это для тебя. Я… — на мгновение Рицка запинается, но он не может позволить себе отступить. Только не сейчас, когда Страж — наконец-то! — ему доверился. — Я заставлю тебя забыть о Возлюбленном. Я заставлю тебя стонать. Ты потеряешь контроль. И ты закричишь. Соби тяжело сглатывает. От уверенности в голосе Рицки — такого незнакомого Рицки — пробирает дрожью: испуга и дикого возбуждения. И сотнями иголок прошивает понимание того, что Рицка всё знает, что прекрасно замечает состояние Стража — и как заволокло взгляд, и как он резко взмок, и как дёрнулся в предвкушении потяжелевший член. От этого стыдно и более желанно, а чувства мечутся, тщетно надеясь зацепиться за разумные мысли, но телу всё равно — тело желает этой ласки, тело хочет принадлежать. — Хороший. Мой. Рицка вновь проходится ладонями по ногам Агатсумы, оглаживает бёдра. Выписав узоры на подрагивающем животе, смещается чуть выше, легонько царапая и сдавливая соски. Соби вздрагивает и шипит, ещё не позволяя себе податься навстречу, но вдыхая глубже, чтобы хоть так увеличить силу контакта. Рицка понимающе улыбается. — Отдай себя мне, Соби. Отдай мне себя всего. Очередная волна дрожи прошивает тело. Весь контроль Агатсумы уходит на то, чтобы оставаться лежать и не подмять мальчишку под себя. Соби закрывает глаза и откидывает голову, а юркий язычок Рицки тут же начинает танцевать по беззащитной шее. Боец напрягается, вспомнив о шрамах, но Аояги не позволяет уйти от контакта. «Мне неважны оставшиеся на тебе следы прошлого. Ты нужен мне весь, полностью. Потому, что люблю тебя, Агатсума Соби» — Рицка! Растерянный и счастливый взгляд небесных глаз. Остановившееся было дыхание вновь срывается в бешенную гонку, отчаянно не успевая за колотящимся сердцем. Нежные пальчики первыми несмелыми касаниями исследуют твёрдую, горячую плоть. Соби не выдерживает, подаётся бёдрами навстречу и тихо шепчет: — Пожалуйста. И Рицка обхватывает смелее, усиливает нажим и вариации движений. Он вынуждает Соби развести ноги шире, самому раскрыться, прогибаться под ласкающими руками. Агатсума то зажмуривается, то неотрывно смотрит на любимого. Он пропустил момент, когда начал стонать, испугался, когда осознал, что с губ срываются томные тягучие звуки, но был поощрён поцелуями и требовательным язычком, проникающим в рот в одном ритме с ласкающей внизу рукой. — А теперь, — Рицка отстраняется, медленно обводит языком припухшие губы, смотрит жарко и лукаво. — Теперь я накажу тебя, Боец. Агатсума шумно хватает ртом воздух, но сердце не падает в пятки. Соби не верит, что его котёнок способен на жестокость. И даже если он решит ударить или отшлёпать Стража — это, скорее, будет пикантно и более возбуждающе. Но Рицка недаром носит фамилию Аояги, а талант к изощрённым пыткам оказывается наследственной чертой. Пушистый кончик пойманного в ладонь хвоста многообещающе оглаживает внутреннюю сторону дрожащих бёдер, неспешно подбираясь к поджавшимся яичкам и истекающему смазкой члену. Соби приподнимается на локтях, чтобы лучше видеть, но рефлекторно начинает отползать от щекочущего тело и нервы прикосновения. Рицка же шипит, выражая недовольство, и Агатсума покорно возвращается на место под пристальным взглядом Жертвы. — Ри… Рицка, прошу… Я больше… не могу… Хватит, — взмаливается Агатсума спустя пять минут сладкой пытки. Задыхаясь, выталкивает из пересохшего горла. — Молодец, — Аояги улыбается довольно, стремительно перетекает наверх, накрывая горячее тело собой. Руки Соби тут же овивают любимого. — Видишь, Соби, можно не только терпеть муки, но и попросить не поступать так с тобой. Рицка трётся кончиком носа о щёку Бойца, и эта ласка, после всего происходившего, кажется такой невинной и такой родной, по-настоящему Рицкиной, что у Соби наворачиваются слёзы на глаза. И Рицка слизывает их, запечатывая поцелуями. — Тебе положена награда, Соби. И ты ещё не получил ее, — Аояги неумолимо выпутывается из объятий нежелающего отпускать партнёра. — Теперь я хочу, чтобы ты не закрывал глаз. Я хочу, чтобы ты внимательно смотрел. Хорошо, Соби? Агатсума судорожно кивает, вновь поднимаясь на локтях. Он понимает, что собирается сделать Рицка, и путается в словах, чтобы его остановить. Рицка же вновь приникает в поцелуе: медленном и таком необычном, непохожем на всё, что было между ними. Они соприкасаются губами, трутся, не разнимая, и дышат одним воздухом на двоих. Покалывание в кончиках пальцев усиливается, а волосы едва не встают дыбом, электризуясь, ведь Жертва начинает вливать свою Силу, всего себя в Стража. Скользнув ниже, Рицка ведёт кончиком носа по шее, а дойдя до груди, начинает тереться и лбом, как кот, ластящийся к человеку. Так он опускает до низа живота и отстраняется, лизнув напоследок. Он не прячет взгляд, позволяя считывать все свои чувства. Ладонь вновь сжимает крепкий ствол, прогоняет вверх-вниз кожицу. Соби сглатывает, глядя во все глаза, а Рицка демонстративно скользит язычком по кругу, увлажняя свои губы. — Я люблю тебя, Соби. Всегда помни об этом. Для Агатсумы время замирает. Звуки уходят на дальний план, даже набат сердца в ушах перестаёт замечаться. Рицка склоняется, тычется носом в головку, дразня, дует, играя на нервах Стража как ветер на бамбуковой флейте, и вот, наконец, прикасается языком. Соби кажется, что в него попала молния. Аккурат между глаз, в которых потемнело. О, ками! Рицка! Это же делает Рицка! Впервые! И с ним! Для него — безымянного, никому ненужного Бойца. Агатсума и представить не мог… Соби комкает в кулаках простынь, стараясь не толкаться в неумелый, но такой желанный рот. Стоны уже не срываются, они льются вместе с заполошным дыханием. Аояги помогает себе руками, быстро работая языком и головой, подводя партнера к финалу. — Ри-ц-ка, я!.. Аояги отбивает попытавшуюся отстранить его руку, смотрит в глаза, забирая в рот так глубоко, насколько способен, чтобы в следующее мгновение ощутить тёплую вязкую струю, услышать полноценный, громкий крик своего любимого и кончить следом, даже не прикоснувшись к себе. — Рицка… — выдыхает Агатсума, едва переведя дыхание. — Ты как, Рицка? Вытянувшийся рядом Аояги поворачивает голову, позволяя Стражу увидеть усталую, но счастливую улыбку. — Я бы никогда… Я не ожидал, что ты решишься… — Я тоже. Было немного страшно. Нет, было очень страшно. Но я рад, что смог сделать это. — Рицка… — Меня… словно перемкнуло. Такое странное чувство, не могу объяснить. И я не мог, и не хотел сопротивляться этим импульсам. Просто следовал, — последние слова Аояги произносил, отчаянно зевая. — Спи, моё сокровище. Всё хорошо. Я рядом. — У-угу. Соби… мама скоро… с работы… надо… — Тш-ш-ш… — и мягкий, успокаивающий поцелуй, отпускающий в сон. Агатсума устроился на боку, притянув Рицку, укутав объятиями. Лёгкое дыхание спящего щекотало ключицу, а Соби согревал тёмную макушку, зарывшись носом в волосы и плавно передавая истощенной Жертве энергию. Страж дико боялся и отчаянно желал проверить то, о чём начал догадываться едва появился в комнате младшего Аояги — вместо апартаментов старшего — но что давил на корню, не смея и надеяться. Но то, что только что произошло между ним и Рицкой, не могло быть ничем иным, кроме как инициацией: Боец, принявший Жертву; Жертва, подчинившая Стража. И, мысленно отвесив себе подзатыльник за то, что трусит при такой отчаянно храброй Жертве, Соби погружается на энергетический уровень, раскрывая внутреннее зрение. И слепнет первые мгновения от яркости активной Связи, от мощи клубящейся вокруг их станов Силы. А следом приходит успокоение, щемящая нежность и благоговейный трепет от созерцания переливов Имени, от тёплого ощущения его на телах обоих. И на глаза вновь наворачиваются слёзы радости — ведь свершилось невозможное: чистый Страж по-настоящему обрёл Имя. Прежняя же, насильственная, нить истаивает, а регенерация Бойца, щедро напитанная энергией Жертвы, исцеляет тело, убирая с него все следы чужого воздействия. Соби подцепляет пальцами остаток нити Возлюбленного, удивленно рассматривая: нет боли, не оборвана с той стороны, когда Жертва уходит, и нет ужасных рваных краёв, когда пёс вырывается из ошейника, оставляя на нём и собственную плоть. Нет, просто ровный, бесчувственный край. Словно отрезали. Это странно. Как такое возможно? Агатсума обязательно спросит об этом Рицку, а Аояги вспомнит, как разрезал флажок, отделяя Соби от Сеймея, но это позже, ведь ничто больше не сможет разлучить их, не сможет заставить покинуть любимого. Сейчас же Агатсума позволяет и себе окунуться в сон, накинув на комнату полог тишины, чтобы никто не нарушил покой обретённой Пары.***
В небольшой ванной комнате плотные клубы пара скрадывали обстановку и надёжно кутали скорчившегося в воде человека. Сеймей ожесточённо тёр грубой мочалкой руку, не замечая кровавого следа: эта боль ничтожна пред поставленной целью — очистить себя. Он очнулся дома, но Возлюбленному глубоко наплевать как он там оказался, а также что и почему вообще произошло. И он едва ли замечал мельтешащего рядом Акаме. В голове Сеймея набатом звучала единственная мысль: грязь! И Аояги прикладывал все усилия, чтобы устранить её. Он методично намыливался, стирал пыль вместе с кожей, но этого было мало. Сеймей не мог избавиться от мерзкого ощущения стягивающей тело корки. Казалось, пыль повсюду — пропитала поры и въелась под кожу, набилась в ушки, заполнила лёгкие. Сеймей расцарапывал грудь, не зная, как забраться внутрь себя, как вымыть себя и там. Он отчаянно выл, бросался на стены, пытался нахлебаться воды. Он бы точно убил себя, если бы не бдительный природный Страж, успевающий перехватить руки, отобрать бритву, вытащить за волосы со дна ванны. — Сей, ну что ты? Сеймей, прошу, успокойся. Нисей вновь и вновь ловил руки Аояги, прикасался губами, слизывал кровь, залечивая магией Бойца. — Оставь меня, Акаме. Я грязный… — Ёб… кх. Ты чище стёклышка! Посмотри — ни единого пятнышка! — Ты не понимаешь! Ты — ничтожная свинья, вечно лазящая по задворкам! Что ты можешь знать о чистоте?! Акаме пропускал оскорбления мимо ушей — не впервой слышать такое о себе — а вот вид беспомощного, поддавшегося панике Возлюбленного тревожил. И не возможностью жестокой расправы при неконтролируемом припадке ярости Жертвы — Нисею давно нет дела до собственной жизни — Акаме боится за Сеймея. Что его сдвинувшуюся «крышу» не удастся вернуть обратно, что дальше у Сея будет только такая — полная отчаяния и безумия — жизнь. И что Страж проморгает, когда Жертва навредит себе непоправимо. — Так, довольно! Подъём! — Пусти! Отстань! Сеймей вопит и брыкается, но — что удивительно — не пытается воздействовать ментально. Поэтому его слова приказом не считаются и успешно игнорируются Бойцом. — Чёрт, с-с-с…! — впрочем, царапается и кусается Возлюбленный не менее болезненно. — Всё! — выдыхает Акаме. — Прости, милый, но ты меня вынудил. Поток Силы проникает в сознание Жертвы. Аояги медленно обмякает, подергиваясь по инерции. Через десяток секунд он мирно спит, а Нисей, сопя и матерясь сквозь стиснутые зубы, волоком тащит Жертву к постели, с завистью вспоминая, что Агатсума своего Рицку носит на руках за нефиг делать. Наверняка, и Сеймея смог бы поднять. Но белобрысой твари нет ни в доме, ни на горизонте, и Нисей всем сердцем надеется, что тот где-то сдох. — Подумать только… — выдыхает Страж, удобно устроив переодетого Аояги средь подушек и одеял. — Я вырубил самого Возлюбленного! Вот проснётся и закопает меня, эх. Бойцу бы уйти, заныкаться в уголок, не усугубляя ситуацию, но Нисей укладывается рядом, обнимает размеренно дышащую Жертву и делится Силой, исцеляя телесные раны. И Акаме очень хочется верить, что лечебная магия поможет и мозгам Возлюбленного, и что Сеймей проснётся в своём уме. Но чуда не случается. Проснувшийся следующим утром Аояги первым делом трёт руки о простынь и озлобленно стонет от отсутствия желаемого результата. И ему плевать, что в постели — святая святых, куда мог быть допущен разве что младший брат — обнаружился несанкционированный элемент. — Сей… — Мне нужно в душ. — Не нужно, милый. Пойдем, я тебе чайка заварю. — Акаме! — рычит Аояги. — Что мне твой чай?! Он не поможет смыть грязь! — Ещё как поможет! Ты вон, в интернете почитай, чай — прекрасный антисептик, а я тебе травяной сделаю. Очищающий. Возлюбленный молча хмурится, взвешивая полученную информацию. — Предположим, — неуверенно соглашается он, откидываясь обратно на подушки, но не переставая потирать руки. — Я мигом, любимый! — и Акаме сдувает на кухню. «На литр кипятка всю пачку ромашки засыплю, а в чашку ещё и сорок капель валерьянки добавлю. Чтоб уж наверняка!» — думает Страж, заливая чайник, но руки трясутся так, что вода больше разливается, чем попадает вовнутрь. Возлюбленный не реагирует ни на сокращение имени, ни на ласкательные прозвища — вот это и есть армаггеддец. Как жить дальше — неизвестно. Парующая чашка чая летит на пол, когда возвратившийся в спальню Нисей видит Сеймея с окровавленными ножницами. Жертва сдавленно стонет, но продолжает пилить кошачье ушко у самого основания. — Ты что, мать твою, творишь?! — орёт Страж, набрасываясь, сбивая Аояги с ног. — Пусти! Отпусти меня! Они грязные! Шерсть невозможно вычистить! Я должен отрезать их и хвост! Они переносчики заразы! Аояги трясёт, а кровь заливает половину лица и течёт по шее. Нисей давится воздухом от такого зрелища — Возлюбленный! Возлюбленный, который даже в Системе ни разу не ощущал оков, теперь весь измазанный в собственной крови — и спешит исцелить. И каждый раз, применяя Силу, Акаме боится, что его резерва не хватит, что он не успеет восстановиться до очередного ранения Жертвы, и тогда… — Сеймей, послушай, — произносит Акаме сухим, надтреснувшим голосом. — Посмотри на себя — сплошная рана! А ты знаешь, что грязи легче всего попасть в тело через повреждённые кожные покровы? Ты вот сейчас берёшь и буквально втираешь микробы в себя! А дальше что? Заражение крови? Хочешь сгнить заживо? Ошарашенный Аояги испуганно замирает. — Не подумал об этом, а, великий стратег? — криво усмехается Страж. — Заткнись, Акаме, — всё же огрызается Жертва. — И не подумаю! Ты меня зае… Короче, ушки мешают, да? Так я тебе помогу! И Нисей взгромождается сверху раскинувшегося на полу растерянного Аояги, зло тянет за ворот ночной рубашки, вырывая пуговицы с мясом. — Ты… ты чего это делаешь? — лепечет Сеймей, ёрзая, стараясь выползти из-под озверевшего Бойца. — А что не так?! — рявкает Нисей, удерживая руки Жертвы. — Ты же сам хотел от них избавиться. Вот счаз-з и организуем! — Акаме! — Ну срежешь ты их ножницами, и что? Оставшаяся в теле часть воспалится, загниет и… Короче, сдохнешь ты, Сей. То-то в Гоуре праздник будет. Возлюбленный замирает — похоже, такая перспектива его не радует. Ну что ж, значит, хоть что-то он соображает. — Я помогу тебе. Доверься мне, Сеймей. Хоть раз доверься, прошу, — сжавшись, обречённо шепчет Акаме и резко, неверяще, вскидывает голову — Аояги перестал сопротивляться, расслабляясь в цепкой хватке Стража. Сдавшись, Возлюбленный лежит безучастной, изуверски искромсанной куклой, равнодушно глядя в сторону. — Ками, за что это мне? — неосознанно шепчет Нисей, мазнув кончиками пальцев по щеке любимого монстра. Акаме не понимает, как при такой боли в груди сердце может продолжать биться, но оно отсчитывает удары, сейчас и потом, покуда будет жив тот, ради кого оно существует. — Всё будет хорошо, Сей, — продолжает шептать Нисей, осторожно стягивая ночную рубашку с Аояги. — Я помогу тебе. Я… я сделаю тебя чистым. Вылижу всего, как мама-кошка, — и невесомо, на пробу, касается языком поднесённой ко рту безвольной руки. Аояги чуть хмурится, но протестов не выказывает, и Акаме начинает действовать смелее, увлекаясь и пьянея от происходящего. Когда губы впервые касаются желанных губ, Нисею кажется, что он — вспыхнувшая сверхновая, стремительно расширяющаяся от вскипевшей крови. — Сей… Сеймей… Акаме шепчет и стонет, повторяет имя любимого снова и снова, бормочет милые глупости, будто успокаивая партнёра. Он ласкает, гладит, целует, и пусть Аояги никак не отвечает, продолжая лежать бревнышком, но Страж прекрасно видит и учащённое дыхание, и расширившиеся зрачки, и однозначную реакцию пока невинного тела. И Нисей выполняет обещанное: вылизывает от кончиков ушек до кончиков пальцев на ногах, оставив возбуждённое естество напоследок. Когда же наглый рот накрывает головку, Сеймей словно отмирает: его тело пробивает крупной дрожью, а сам он вскидывается на локтях, ошарашенно вылупившись на вовсю работающего языком Акаме. Нисей не знает, был ли Возлюбленный полной «ледышкой» или всё же дрочил себе, но вот минет ему точно никто не устраивал, и Акаме горд собой и тем, что он может сделать для своей природной половины. Сеймей дышит загнанным зверем, сомневается, несмело тянет руку, но вполне уверенно надавливает на голову Стража, принуждая к более тесному контакту, требуя себе большего наслаждения. И Нисей подчиняется, успевая облизать себе пальцы и, неспешно, не привлекая излишнего внимания, оглаживает яички и ныряет к сжатому отверстию. Палец танцует вокруг, надавливает с постепенно нарастающей силой, покуда языком Акаме выписывает пируэты, концентрируя всё внимание Жертвы на удовольствии. Но незаметным проникновение сделать не удаётся. Аояги вздрагивает и зло рычит, отталкивая Стража. И вновь возникает возня, вновь партнёра приходится удерживать силой, уговорами и нелепыми баснями. Прежний Возлюбленный на такое никогда бы не повелся — да он бы в принципе подобной ситуации не допустил! — но нынешний Сеймей опять уступает, нехотя расслабляется, грубо подталкивая голову Акаме обратно к прерванной ласке. — Тебе понравится, Сей. Обещаю. Нисей очень старается, как никогда прежде в своей жизни, и с удовольствием слышит изумлённый стон любимого, когда палец находит нужную точку. — Вот так, вот так. Ведь тебе хорошо, милый? Акаме и сам задыхается: от того, что нужно успевать и говорить, и усердно ласкать, от дурманящего голову возбуждения, от буксующих попыток мозга поверить в реальность происходящего, но больше от вида взмокшего, одуряюще порочно выглядящего, так провокационно раскинувшегося под ним Сеймея. Возлюбленного, растерявшего лоск и надменность, чувственно и так маняще облизывающего припухшие губы, выгибающегося, стонущего и жадно толкающегося бёдрами навстречу удовольствию. — Сейчас… Я… сейчас… Сеймей мечется и шкрябает ногтями пол, заполошно дышит и разочарованно мычит, когда ласка внезапно прекращается. — Подожди, сейчас будет ещё лучше, — обещает Акаме, покрываясь мурашками под мутным, жаркий взглядом партнёра. Нисей умащивается на бёдрах Аояги, направляет, помогая себе рукой. Больно. Ещё бы — он же практически не подготовил себя, лишь спешно растянул и этого, конечно, недостаточно. Но это и неважно. Главное, чтобы Сеймею было хорошо. Да, Акаме хотелось, чтобы случилось по-другому, но Страж, при всей наглядности мерзостных поступков Возлюбленного, не мог так поступить со своим любимым. Поэтому сейчас и потом больно будет только ему. Аояги замирает, оценивая новизну ощущений, и Нисей почти благодарен ему за передышку, но он заставляет себя опускаться, запрокидывая голову и до крови закусывая губу, душа болезненный всхлип. — Тебе же больно, Нисей, — тихо произносит Аояги, мягко скользя ладонями по дрожащим от напряжения бёдрам партнёра. Акаме вздрагивает, в шоке распахивая глаза, резко насаживаясь до конца, но даже не замечая этого. Это что же? Это как? Возлюбленный назвал его по имени? Прикоснулся с лаской? Пожалел? Когда Страж успел умереть и за что его распределили в рай? — Почему… меня беспокоит это? — хмурится Аояги. — Почему мне не нравится, что тебе больно? Акаме дрожит не переставая и пылает от жара не только распирающего нутро члена, но и неведомого ранее качества прикосновения — Жертва размеренно вливает в Стража свою Силу, исцеляя, снимая боль. Нисей окончательно перестает верить в реальность происходящего. Очевидно, что и у него поехала крыша, а сам он, окоченевший, валяется где-то в глухом переулке, заходясь предсмертными судорогами и глотая розовые сопли, покуда лишающийся кислорода мозг транслирует самую смелую и желанную фантазию. — Хватит! — вдруг зло рычит Аояги. — Надоел дурь всякую думать! — и резко поддаёт бёдрами, выбивая из Стража последний дух. А дальше всё теряется в чувственном водовороте, фиксируясь в памяти Нисея обрывками фраз, взглядов, действий. Он помнит, как скулил и кричал «Люблю!». Помнит, что Сеймей заботился о нём, что ласкал и целовал, а не только утверждал своё право обладать и получал удовольствие. А ещё Акаме чувствовал вибрирующую, раскалившуюся до бела нить Связи, впервые активированную на полную, в двустороннем режиме. И волна Силы Жертвы, льющаяся неудержимым потоком, а не привычными скудными порциями, сносит сознание мощнее всякого оргазма. В себя Нисей приходил долго, то и дело срываясь в дрёму. Голову вело от переизбытка гуляющей по телу Силы, и очень трудно давались попытки собраться с мыслями. Лишь осознание исчезнувшего из-под бока теплого тела запустило беспокойство и активизировало Стража. Искать Сеймея долго не пришлось: он обнаружился тут же в комнате. Привычно опрятно одетый, он сидел за письменным столом и привычными жестами перебирал бумаги. Непривычным был лишь его взрослый вид — отсутствие ушек и пушистого хвоста царапало взгляд и напрягало. Акаме со стоном откинулся обратно на подушки — сказка закончилась. И Возлюбленный подтвердил его догадки, ментально придавив за шею. — Поднимайся и приготовь поесть. Подашь сюда. Не хочу отвлекаться, я много времени потерял. Акаме покорно поднялся и молча поплёлся на кухню. Что ж — Возлюбленный вернулся, и это, конечно, неплохо. Не так хорошо, как хотелось бы… Но Нисей одернул себя от подобных мыслей. Произошедшее надо забыть. Он не сможет служить Возлюбленному, тоскуя за нежностью Сеймея. Нисей сам загнал в свою грудь тот нож, теперь лишь остаётся заставлять себя дышать. Поднос с едой аккуратно опускается на край стола. Яичница, тосты, крепкий чёрный чай — всё, как любит Аояги Сеймей. Возлюбленный. Во всех смыслах этого слова. — А где твоя порция? — вздёргивает бровь Сеймей. — Хочешь позавтракать отдельно? А я хотел кое-что обсудить с тобой. Акаме не находится, что ответить. Под пристальным взглядом Хозяина он нервно переминается с ноги на ногу. Спустя десяток секунд Возлюбленный недобро прищуривается. Дернув Стража за руку, внезапно усаживает себе на колени, засунув в удивлённо распахнутый рот гренку. — Так, смотри, — он, притираясь щекой к плечу Акаме, берёт несколько бумаг со стола. — Это пока наброски. Зарисовал общую концепцию. Мне понадобятся сведения, чтобы всё детально просчитать, и я надеюсь, что ты сможешь добыть их для меня. — Что это? — мычит Нисей, судорожно прожёвывая пищу. — О, это будет величайшее изобретение человечества! — с гордостью произносит Сеймей. — Это нечто, название чему я ещё не придумал, но суть заключается в полном очищении физической оболочки. Что-то наподобие стиральной машины, но для людей. Чтобы полноценно избавить себя от любого загрязнения и пагубного воздействия внешней патогенной среды. Как тебе, нравится? — Н-н-невероятно! Возлюбленный довольно улыбается, свободной рукой поглаживая живот Акаме. — У меня в планах ещё паровой утюг для тела, проникающая щетка и… — Погоди-погоди! — Нисею кажется, что вот теперь его мозг взорвался. — а как же твой великий План? Тот, где уничтожение Семи Лун и тотальное мировое господство. Возлюбленный насмешливо фыркает: — После того, что я пережил, я осознал, как мелочны и недостойны настоящего гения были мои желания. С подобным планом справится любой удачливый стратег. Я же родился, чтобы создать нечто большее, — в голосе Сеймея плескалась великая гордость. — И это… вот это? — Нисей ткнул пальцем в замысловатые линии на бумаге. — Да. Я очищу человеческую расу. Я смогу создать новый мир — чистый и безопасный. Стерильный. Вот моё истинное предназначение! И Акаме Нисей молча кивает, не в силах охреневать ещё больше. Впрочем, какая разница, что поменялось в планах его Хозяина — Страж как исполнял приказы Возлюбленного, так и продолжит, и неважно какими они будут. Куда важнее сейчас рука Сеймея, скользнувшая вниз и сжимающая враз заинтересовавшуюся плоть Нисея через ткань спортивных штанов. Похоже, Возлюбленный проникся не только новой жизненной миссией.***
Они встретились внезапно, спустя пять месяцев полного неведения друг о друге, и не к удовольствию троих из них, точно. Акаме глазел волком, готовый в любой момент сцепиться с противником насмерть. Агатсума излучал холодное спокойствие, но явно не упустил бы шанса свернуть шею прежним соратникам. От младшего Аояги аж искрило, шёрстка на кошачьих атрибутах стояла дыбом, а сам Рицка сжимал кулаки и сверкал глазами, собираясь отстаивать своё любой ценой. Один лишь Сеймей ничего не замечал, поглощённый своими научными изысканиями — вокруг был супермаркет бытовой техники, а они находились в отделе микроволновых печей. Нелюбимые пришли потому, что Зеро таки напортачили с газовой плиткой, чуть не отправив дом Агатсумы на орбиту, и было решено приобрести специально для них микроволновку. Возлюбленные же были здесь ради нового изобретения — Сеймей хотел создать микроволновку для людей, чтобы иметь возможность уничтожать паразитов и на внутриклеточном уровне. С предыдущими замыслами пока не получалось, отчасти от новизны поставленной задачи, отчасти от того, что Акаме как мог перетягивал внимание Аояги в горизонтальную плоскость, но Возлюбленный не придавал неудаче значения, твердо веря в свою миссию и что нужные алгоритмы отыщутся. О чем и сообщил — радушно и с подробностями грядущих великих открытий — младшему брату. Когда же Возлюбленные мирно отбыли в другой отдел, пообещав сразу же известить о новинке, Соби и Рицка — в прострации — расплатились за первую попавшую под руки микроволновку и неспешно двинулись домой. — Рицка… что думаешь? Такого мы не предполагали. Шагая по улице, Соби одной рукой обнял любимого. — Уж точно! Я думаю о произошедших с братом изменениях. И о том, сколько ещё есть их — вот таких тиранов, завоевателей или же творцов и гениев, что оказывают погребены элементарными бытовыми неурядицами. — Возможно, это и к лучшему. Фильтр реальности, чтобы не могли с такой лёгкостью перекраивать не ими созданный мир. — Сомнительно, что у брата получится с этими изобретениями. Хотя, это же Возлюбленный. Мне главное, что он никаких претензий на тебя не имеет. — Заметил, что у него больше нет ушек? — Именно! Никогда бы не подумал, что он расстанется с ними, но даже он сделал это! А я почему всё ещё выгляжу как ребенок, не расскажешь мне, а, Соби?! — Но Рицка… — Молчи! Хватит оправдываться, подлый Взрослый!***
Где-то в далёкой Гоуре, в извечно погружённом в сумрак кабинете директора, Ритсу-сенсей дочитывал отчет, позволяя себя едва заметную довольную усмешку: Возлюбленный обезврежен, воспитанник пристроен наилучшим образом, да и операция прошла успешно и кибернетические глаза служат лучше настоящих. Осталось выписать премию Слепящим и стребовать долг с в чистую проигравшей спор Нагисы. Да, жизнь определённо налаживалась.