пусто.

Антон курит пятую сигарету. Его перерыв почти подходит к концу, и он нервно надеется, что времени хватит и на шестую. Удивляется, что легкие его все еще не предали — на сцене то и дело приходится бегать и без умолка говорить. Тело его не подводило никогда. А вот разум проебался с этим года два назад. На сцене он крутой — Антон и сам в это верит. Импровизирует на ура, шутки палит моментально. Кричит, заводит толпу, улыбается. Улыбается. Вне сцены и вдали от ребят улыбка — сказка. Вне сцены все его счастье — сказка. Он не помнит, когда последний раз искренне смеялся. Не помнит, когда последний раз не боялся выходить на сцену, когда последний раз не волновался о том, что проебет целый сегмент программы. Внутри пусто и холодно. Он сутулит плечи и смотрит на время — шестую сигарету он зажечь не решается, делает последнюю затяжку и глухо кашляет. Как же он заебался. Коридор по пути в гримерку выглядит невыносимо длинным. Прокуренная куртка теперь валяется на диване в пустой гримерке. Браслеты на руке спешно поправлены. Антон смотрит в зеркало и пытается улыбнуться. Выходит жалко и откровенно хуево. Даже улыбка натянутая пальцами выглядит более искренней. “Долбоеб”. Единственное, что пронеслось в голове перед тем как Шастун влепил себе пощечину. Освежиться, очистить голову. Шастун выпрямляет плечи и смотрит прямо себе в глаза. “У тебя еще сорок минут программы. Соберись, клоун”. Антон ненавидит все это. Он хотел бы сейчас выйти на шокеры, отгадать букву и выстрелить себе в голову. Охуенный был бы спецэффект. Люди пришли бы в восторг. Или в ужас. Он приходит в отчаяние. У него нет права быть мертвым согласно контракту. Там, конечно так не сказано, но он прекрасно понимает — импровизация исчезнет, если он неожиданно для других сдохнет. И это будет его ответственностью, даже если он будет в гробу. Но он не уверен, как сильно его это волнует.       — Антон, поторопись, — Сережа махнул в его сторону, — нам выходить через три минуты, где ты шлялся-то?       — Я покурить вышел.       — Весь перерыв курил что ли? — Позов косо посмотрел.       — Бля, да. Весь перерыв. У нас сейчас что?       — Э-э.. — Дима на секунду задумался, —То ли опции, то ли дальний родственник. Потом шокеры. Антон больше не любил сцену. Не любил взгляды зрителей и операторов. Все это теперь ощущалось как рутинная офисная работа, а не как когда-то любимое хобби и дело. Пришел, пошутил, съебался. Теперь это все, чем для него являлась импровизация. Антон ничего не помнит. Ни один выпуск за последние несколько месяцев, порой даже забывает имена звезд на программе и как-то нелепо отшучивается, чтобы не попасть в неловкие ситуации, когда надо обратиться к звездным гостям. Он не кайфует как раньше во время программы. На дальнем родственнике он вкидывает хуйню похуже Арсения и тот даже удивляется неожиданным шуткам Шастуна. На шокерах он угадывает буквы почти сразу — слишком стало очевидно, да и хочется закончить скорее. Позов с ним в паре удивленно таращится. “Похуй. Главное на сегодня наконец блять закончили” Обычно последний рабочий день недели все дружно отмечают в баре недалеко от студии. Там все свои и нет надоедливых фанатов. Но Антон не идет вторую неделю подряд, хотя пить хочется безумно. Просто не в компании. Шастун напивается в своей однушке, не удосуживаясь наливать даже в стакан. Меньше надо будет мыть посуды. Из еды доставка из Мака, из выпивки — полупустая банка пива и дешевая водка в холодильнике. Пить одному стало новой нормой. На ноутбуке играет рандомный плейлист, в руках почти разряженный телефон. Он лениво листает истории в инстаграме, наблюдая в “Лучших друзьях” у Матвиенко как компания ребят дружно пьет и смеется. Сегодня вечером он сослался на то, что неважно себя чувствует.       — Во время перерыва замерз наверное, пойду домой посплю, пацаны. Не хочу откладывать съемки из-за того, что я заболел.       — Ну ты это, — Арсений хлопнул его по спине, — напиши нам, если что не так или что надо. И не болей давай!       — Ага, повеселитесь в баре. Артему привет кстати, — Антон припомнил местного бармена. Из динамика раздавался непонятный скулеж. То ли звук у макбука был невыносимо хуевым, то ли сама песня была больше похожа на писк. Из окна дуло, на полу становилось холодно. Внутри Антона было еще холоднее. Водка уже не согревала. Под градусом находить причины для дальнейшего проживания становится как-то труднее. Антон пялится в стену, представляя как было бы удобнее сдохнуть, без особого шума и пафоса. “Бля”. “Как же все трудно”. В голове вдруг появляется осознание (не совсем понятно, правдивое или ложное), что ребята погорюют и забудут. Фанаты будут плакать и переживут. С семьей он общается редко, на похороны деньги есть. Его смерть не доставит много проблем. Правда? “Да всем похуй будет”. Они найдут нового актера. Он в этом уверен — ребята работают над новым проектом, туда придут много новых ребят и кто-то явно сможет занять место Шастуна. Он не такой уж особенный, его юмор простой и легкий, не специфичный как у того же Попова к примеру. Он высокий нелепый мальчишка. А таких очень много.

“Ты легко заменяем. Ты жалок. Ты слаб. Твои шутки давно себя исчерпали. Ты никудышный ребенок, сын, друг. Ты лишь пустая трата места и времени.”

И Антон решает побыть эгоистом. Антон решает больше не жить для других. Шастун решает исполнить главное свое желание. Антон решает вообще больше не жить. Бутылка водки практически пустая — парня начинает подташнивать. Он пытается поставить ее на пол, но даже эту задачу благополучно проебывает. Половина ковра залита спиртным, но Антону как-то глубоко похуй. В пепельнице минимум пять окурков. Комната выглядит как утро после дешевой вечеринки в средней школе — водка за двести рублей и недорогие сигареты, которыми пропахла вся квартира. Ему надо заботиться не об этом. Ему надо вырвать желательно не на ковер и заснуть не в собственной блевотине. Ему надо решить откуда прыгать, писать ли записку и попросить ли, чтобы его кремировали. Но сейчас ему все равно. Телефон разрядился. До ванны слишком много шагов и Антон даже не пытается встать с пола. Заснуть посреди пролитой водки и собственной блевотины больше не кажется таким плохим планом. Антон устал. Он блюет на ковер и понимает, что эта никчемность — его вина. Но смысла изменить это он не видит. Он вымотан, исчерпан. Физически и морально. Он кладет голову на пол и смотрит на опрокинутую бутылку. Пусто. Не осталось ни водки, ни чувств. Ему ничего не снится. Шастун еле открывает глаза в четыре часа дня, тянет руку к глазам и болезненно реагирует на звон собственных браслетов. От похмелья у него есть доширак и аспирин. В комнате стоит невыносимая вонь. Решение выбросить ковер становится очевидным. Антон поворачивает голову, опирается локтями в пол и пытается себя поднять под звуки собственных стонов боли. Первым делом телефон на зарядку. Умыться. Поставить чайник. Завернуть ковер. Вытереть остатки засохшей блевотины на полу. От самого себя становится еще противней. Ближайшие три часа в тумане. Антон выбрасывает ковер, кушает, убирает последствия прошлой ночи, курит, ходит в душ, курит. Проверяет инстаграм. Коллеги веселились практически до раннего утра — по крайней мере на то оно похоже по их историям. В общем чате пару сообщений с вопросами нормально ли все добрались и положительные ответы на них. Наверное, они все спят у себя дома. В обнимку с любимыми. Антон заливает историю в инстаграм, пишет “доброе утро” на пол экрана и надеется, что этого будет достаточно для того, чтобы ему не писали с вопросами о его самочувствие. Он вспоминает свои планы. Хотелось бы, чтобы это были планы на отпуск или что-то такое. Но он вспоминает, что так и не запланировал как будет уходить. Как даст знать, где будет его труп. Где его хоронить и хоронить ли вообще. Хотя какая разница? “Остальные позаботятся об этой хуйне. От тебя нужно только одно”. “Сдохнуть”. И так Шастун решает написать отдельные записки для друзей и для родных. Он пишет всему продакшену импровизации, извиняется и благодарит их за все. Пишет отдельное письмо для ребят и Паши со Стасом. Желает им хорошей жизни, успехов. Просит извиниться перед фанатами. Просит не горевать долго. Для семьи он дает пару инструкций, по классике просит прощения, что стал таким неудачником и за то, что делает больно. “Эгоист”. Но другого выхода у него нет. Он больше не видит смысла. Он не знает, почему оно так и не хочет знать. Он не хочет помощи. Он просто хочет отдохнуть. Антон так чертовски устал. Он держит свою голову, сжимает волосы между пальцами и молча кричит. Он не издает звука, чтобы не спугнуть соседей. Но вот это молчание звучит невыносимо громким. По лицу текут горячие слезы и все его лицо начинает гореть. Он бьет кулаками по собственным ногам, пинает стул, стены. Себя. Шастун падает на колени и упирается ладонями в пол. Он слаб. Плечи трясутся. Вены на руках напрягаются. Глаза жжет. Антона больше нет. От него осталась пустая оболочка. Шастун не понимает реальность, теряется в ней, не верит ей. Реальность для него стала непрекращающимся кошмаром и днем сурка. Он наконец решает поставить на паузу. Еле вставая с пола, он идет к домашней аптечке. Он берет много разных лекарств, слепо, без чистого понимания, что сейчас происходит. На тумбе оказывается горсть цветных, но в основном белых, пилюль. Он на секунду думает, как дать знать ребятам или скорой о том, что в квартире будет труп. Как сделать так, чтобы они не нашли его раньше чем надо. И он решает. У Паши есть рабочий телефон, который он включает только в понедельник, чтобы тот не волновал его в выходные. Он напишет туда. Он отправит сообщение. Скажет где его искать. Где его вещи и все остальное. Скажет, что передать матери. Он запишет голосовую. Со сломанным голосом, говоря совсем медленно и без сил. Он запивает таблетки вчерашней полупустой бутылкой пива. Он выключает телефон, удостоверившись, что все отправилось и ложится на пол. Через некоторое время его тело охватывают судороги и у него случается припадок. Его снова тошнит и он начинает захлебываться. Зрелище будет не из приятных. Его руки холодные. В горящих глазах темнеет. Его скручивает и он начинает задыхаться. И через время, эта агония прекращается. Он не дышит. Захлебнулся. Тело лежит сломленное, руки в неестественном положение. Глаза застыли и в них вместе с ужасом смешалось спокойствие. Он наконец-то свободен.

***

Утром понедельника Паша приходит на работу и заходит в гримерку к ребятам. Он только достал свой рабочий телефон из кабинета и включает его по пути к актерам. Смотря на уведомления и открывая дверь, он недоумевая говорит:       — Антох, а чего ты мне на этот телефон писал-то… — он поднимает глаза и понимает, что Шастуна нет в гримерке. — А где он?       — Он в пятницу говорил, что простыл вроде. Ну он нам ничего не писал кстати на этот счет, довольно странно. Ты это, — говорит Позов, — посмотри, что он там написал. Может номер просто перепутал. На фоне Попов тихо усмехнулся.       — Да, это же Антон. Дима прав, наверное правда перепутал. Воля открывает сообщения и прикладывает телефон к уху.       — Привет, Паш. Ты можешь, ам-м, — в динамике раздается судорожный голос Антона. “И правда, заболел что ли? Чего он так дрожит то?”        — Ты можешь.. Знаешь, Паш. Прости. Прости, что тебе приходится это слушать, — Воля напрягается от этих слов. Что-то явно не так, — Мне очень жаль. Правда. Я не приду в понедельник. Я-я… — Паша слышит тихий всхлип на фоне. — Я вообще больше не приду. Пашу как будто ударили под дых. Он не понимает, что имеет в виду Шастун. У Воли лицо перепуганное и запутанное. Ребята смотрят на него в недоумении.       — Ну че там, Паш? — Дима пытается звучать спокойно, но даже его напрягает такое выражение ведущего. Паша не отвечает.       — Вызовите ко мне скорую. У Димы есть ключи от квартиры. — голос Антона совсем ломается, — Я оставил для вас записки на тумбочке в кухне. И Паша понимает. Антон сделал что-то ужасное. Антон… Антон что-то сделал с собой. Глаза у Паши злые и в них слезы. Ни Дима, ни Арсений, ни Сережа не понимают, что происходит.       — Я там все написал. Мне жаль, Паш. Я… я пытался, честно. Но я так больше не мог... — Антон усмехается и сдерживает всхлипы, — Я так больше не мог. Я знаю, что доставлю этим и так много хлопот, но у меня одна последняя просьба. Передайте все, что я оставил для матери. И… — Шастун замолкает, — Простите. Голосовая заканчивается. Паша дрожащими руками опускает телефон.       — Вызовите скорую в квартиру Шастуна… — Воля говорит совсем тихо.       — Чего? Паш, погромче. Что там с Антоном? — Дима взволнованно смотрит на ведущего.       — Говорю, — Он поднимает глаза на Диму и прочищает горло, — вызовите скорую в квартиру Антона. Бери ключи от его дома, нам всем надо ехать. Голос Паши ломается и по лицу течет первая слеза.       — Да че за хуйня, Паша?! — орет Матвиенко, — что с Шастуном?! Зачем скорая?!       — Паш, да объясни ты, что происходит, ей богу! — перепугано добавляет Арсений.       — Он… — Паша смотрит на пол, а потом поднимает взгляд обратно на ребят. — Антон, кажется, убил себя.

Комната замолкает.