Я бы об этом спела, да не умею. Помнишь тот год, когда лето не наступило? В небо летели стаи воздушных змеев, пятки стучали по серой дорожной пыли, птицы летали ниже пятиэтажек, розы помёрзли и яблоки не созрели, мальчик сложил в самолёты пятьсот бумажек. Чтобы был флот. Чтоб они далеко летели. Он забирался на башни и на деревья, на чердаки и опасно косые крыши, он запускал самолёты и свято верил, что адресат, получив их, ответ напишет. Он проверял ежечасно почтовый ящик, дважды в неделю исправно ходил на почту, там его знали, и знали, что этот мальчик ждёт телеграмм, но он их не получит точно. «Вот же судьба!», за спиной у него шептали. Бабы вздыхали, совали ему конфеты. Он собирал самолёты. Они взлетали выше, чем птицы тем странным холодным летом. «Мама» и «папа», два крылышка самолета, будто слезами, чернила дождём размыло. Мальчик ходил на почту, как на работу, только ответов на письма не приходило. Мама и папа, два первых и важных слова, смысл замылило частое повторение. Мальчик писал их, писал их, писал их снова, об самолёты ручки стирали перья, мальчик писал с каждым разом все аккуратней и выходили ровнее и чище буквы. Мама получит, прочтёт, будет ей приятно — сын ее пишет, как взрослый совсем, как будто. Мама прочтет. Обязательно прочитает! Там, где она, доставляют небесной почтой. Выше всех птиц самолёты его взлетают. Мальчик бежит по полю и он хохочет. Он прижимает к сердцу клочок бумаги. Слезы сквозь смех, или может быть смех сквозь слезы, нужно письмо надёжней укрыть от влаги, мама ответила к первым ночным морозам. Мама ответила парой коротких строчек: «мы долетели, но тут тяжело со связью. Мы тебя любим, единственный наш сыночек, ты нам пиши о себе и о всяком-разном, мы не ответим, но знай, что мы всё читаем. Ты наш любимый, наш лучший, наш самый-самый, очень скучаем, целуем и обнимаем, жди нас во снах. До свидания. Папа с мамой.» Мальчик писал им все время, как и просили. Почерк взрослел, самолёты взрослели тоже. Мальчик стал смелым, умным, большим и сильным, вырос в Сергея из маленького Серёжи, мальчик чертил огромные самолёты, те самолёты взлетали с аэродромов, к тёплым морям увозя на себе кого-то. Тенью скользя на высоких сосновых кронах. А почтальон, написавший ответ от мамы в тот странный год непришедшего в сроки лета, думал об этом долго потом. Годами. Был ли он вправе и правильно ли ответил? Ложной надеждой стал, или же нужной верой? Мальчик всю жизнь хранил тот конверт без даты. Я бы об этом спела, но не умею: письма всегда доходят до адресатов. #МальвинаМатрасова
«Война» — это страшное слово становится всё тише. Дни сплетаются в года, года в десятилетия. Чем быстрее и стремительнее течёт река времени, тем дальше от нас страшное прошлое. Сожжённые или заброшенные деревни, когда все жители умирали или уходили, бросив свои дома — уходили в поисках жизни. Холод и голод блокады, звук метронома. Партизаны в лесах и болотах, сотни расстрелянных, замученных пытками и задушенных в газовых камерах. Их предсмертный крик почти уже не слышен в гуле мегаполисов, людей давно волнуют совсем другие проблемы. Мы видим это только в кино, на страницах книг и школьных учебников, всё это нам кажется фантастикой, а чем меньше остаётся живых свидетелей тех событий, тем меньше верится в то, что это было. Но это было, и было с нами. С женщинами, с мужчинами, с детьми. Это было с детьми. Видите того белокурого кудрявого мальчика? Они с отцом стоят на мосту, под ними спокойно течёт Нева. Воды её безмятежны, река молчит, но помнит и бомбы, и метроном, и трупы людей, что коченели прямо здесь на мосту. Мужчина поднял сына, и тот, разжав пальцы, запустил в небо раскрашенный синим бумажный самолёт. Самолётик, покружив в невесомости несколько секунд, то ли скрылся в облаках, то ли упал в воду. Небо над городом синее, солнце ясное, гул бомбардировщиков давно затих, словно этого и вправду не было, а просто приснилось. Мальчик складывает следующий самолёт, чтобы отправить его в небо, которое через несколько часов окрасится залпами салютов в честь очередного Дня Победы, а где-то в далёком прошлом маленькая девочка в платье из синего ситца и с синими лентами в косах так же запускала майским вечером Победы в облака самолёты. Она хотела, чтобы самолёт, достигнув адресата, принёс на своих крыльях ответ. Ответ от папы с мамой.***
Май 1948. Третья годовщина Победы. В этот день все жители маленького двухэтажного дома собирались за общим столом во дворе. Скромно накрытый стол казался самым изысканным, самые простые яства — самыми вкусными. Люди только перестали просыпаться и вздрагивать по ночам от выстрелов и взрывов. Люди только пытались привыкнуть жить без постоянного чувства тревоги за себя и своих близких. Люди заново учились верить в завтрашний день, учились испытывать радость и счастье, которые давно затерялись в дыму бомбёжек и горящих деревень. И в этот майский день, когда повсюду цвели деревья, когда пропитанная кровью земля словно напоминала всем, что ничего ещё не потеряно, сады цветут и жизнь продолжается, люди соединялись в едином порыве. Небо было мирным, но воспоминания ещё хранили весь ужас военных лет, раны были ещё свежи, людям было о чём поговорить и помолчать. За столом пели песни, плакали, поминали тех, кто не вернулся и говорили, как о живых, о тех, о ком нет вестей, надеясь, что они вернутся, ведь дома их ждут. Шестилетняя Маша, съев два пирожка, выбежала из-за стола и, подойдя к соседским мальчикам, попросила соорудить из обрывка газеты самолёт, а после встала на цыпочки, вытянувшись, как молодой росток к солнцу. Запустила бумажную птицу в небо, веря, что на этот раз она долетит. Видя эту картину, две соседки укоризненно покачали головой, мол, бумаги и так мало, а девчонка то и дело её на бесполезные самолёты изводит, а после обе посмотрели на Катю, с которой жила девочка, словно требуя наконец рассказать девчушке правду, что родителей расстреляли ещё в сорок третьем, и её письма-самолёты бесполезны. Игнатьева, уловив на себе взгляды соседок, просто отвернулась и, сложив тонкими пальцами очередную «птицу», подошла к девочке. И самолёты взлетали в небо. Маша забиралась на деревья, не боясь порвать последнее платье или расшибиться, а прохожие лишь качали головой, завидев проказницу на ветке дерева. Она ходила по опасно косым крышам, а ищущая её по дворам Катя сначала чуть не лишалась рассудка в поисках, а затем, остолбенев от страха, уговаривала малышку слезть. Но ей было очень важно запустить очередной самолёт как можно выше — к облакам. Они с Катей ходили на почту, как на работу, каждый четверг, но писем не приходило, ни плохих, ни хороших; каждый раз при встрече почтальон угощал её чем-нибудь, но долгожданного конверта от мамы с папой, которых она никогда не видела, не было. А значит, самолёты — её последняя надежда. Катя говорила, папа — лётчик, и, возможно, где-то прямо сейчас он управляет большим самолётом и, быть может, заметит в облаках её маленький самолёт и прочтёт о том, как они с Катей живут и ждут их. Но все жители маленького города знали: писем не будет ни в этот четверг, ни в следующий. Машины родители, Игорь и Вика Соколовские, были расстреляны.***
Эта история началась в маленьком городке Зареченске, что стоял между двумя большими деревнями, а вокруг лес; за лесом река, куда детвора то и дело бегала купаться. Тихая и безмятежная жизнь маленького мирка шла своим чередом — казалось, беда его не коснётся. Катя Игнатьева и Игорь Соколовский выросли в одном доме, вместе ходили в школу, их отцы были лучшими друзьями. Катя едва ли не с самого детства была влюблена в Игоря и год от года надеялась, что он ответит ей взаимностью, настанет день, и мечта станет реальностью; но настал день, и мечты обратились в прах. За четыре года до войны в их городок на место умершего от сердечного приступа врача приехала молодая девушка Виктория Родионова. Девушка была скромной и молчаливой. Местные красавицы считали её заурядной, но такой она была не для всех. Стоило Игорю только увидеть ясноглазую красавицу с ямочками на щеках и вьющимися локонами, как он забыл о еде и сне. Больше года молодой человек добивался взаимных чувств от Виктории, а люди не понимали — что самый завидный жених городка, красавец-лётчик, в ней нашёл? Но Игорь видел в ней то, что другим не дано. Шумную свадьбу гуляли всем домом во дворе. И только Катерина не могла найти себе места. Девушку изнутри сжигал огонь обиды и ревности. Она не смыкала глаз, пока не пожелает смерти им обоим. Позже Катя долго размышляла над тем, она ли накликала эту беду или так было предначертано свыше… Но однажды в чистом июньском небе прогремел гром, предвещающий смерть. Жизнь поделилась на «до» и «после» — того, что происходило дальше, люди не видели даже в самых страшных снах. Игорь почти сразу ушёл на фронт, Вика осталась в госпитале, что был организован в местной небольшой больнице. Каждый вечер Вика писала Игорю письма, утром по дороге в госпиталь она опускала заветный конверт в почтовый ящик, но ответы приходили всё реже. Каждый раз, когда привозили раненых, она внимательно всматривалась в их лица, боясь узнать Игоря в ком-то из умирающих, истекающих кровью, стонущих от боли солдат. Ей везло — его не было среди них. Дала себе слово ждать и верить, пока своими глазами не увидит его живым или мёртвым, а письма просто могли не дойти, но она всё равно упорно продолжит их слать — хоть какое-нибудь, но попадёт к адресату… Ответа не пришло, даже когда Вика написала о рождении дочки Машеньки. Взрывы, крики, полные боли, пятна крови на полу госпиталя, которые уже не отмывались, и ни одного ответа на письма, а армия терпит поражение за поражением, никто не знает, что будет завтра и настанет ли оно. Хорошего ждать не приходилось, и, казалось, хуже уже не будет, но однажды две соседние деревни оккупировали немцы, и люди, что остались в городе, оказались в кольце врага. Лесные тропы, исхоженные Катей в детстве, были минированы. В стенах госпиталя остались только те, кто идти не мог. В клуб, что был неподалёку от госпиталя, немцы сгоняли пленных, пойманных в лесах, чтобы расстрелять, и теперь там вместо песен и танцев гремели выстрелы. Стёкла в одном из окон Викиной квартиры месяц назад выбило взрывом. Теперь она отчётливо слышала автоматные очереди, и даже зажать уши уже не помогало, звук будто впитался ядом под кожу, она теперь везде его слышала. Он означал, что Родина лишилась бойца, мать — сына, и кто-то кого-то не дождётся домой. К ней домой то и дело приносили раненых немцев. И она должна была их лечить, иначе просто убьют и её, и Машеньку. И Родионова смиренно накладывала повязки, обрабатывала раны и выхаживала тех, кто оказывался на койке в её квартире. Утром они с Катей ходили госпиталь приглядывать за теми, кто был ещё жив, а затем Катерина, рискуя собой, помогала тем, кто хоть немного оправился, уйти в лес к партизанам; по счастью, она всегда возвращалась. Без неё Вика бы сошла с ума. Екатерина забыла былые обиды — к чему нелепая вражда, если враг теперь один на всех? Дни проходили один за другим. Не роптали на судьбу, не плакали; к чему переводить слёзы, пригодятся ещё, если придётся кого-то оплакивать. Молча стиснув зубы, пытались выжить. Если удавалось крепко уснуть, во снах они жили той жизнью, что была до войны, полной радости ожиданий и надежд на будущее, которое обещало быть прекрасным. В реальности всё было совсем иначе: не было ни желаний, ни надежды на победу. Если солнце зашло, а ты жив, то не стоит грезить о большем, но законы Вселенной таковы: если ты думаешь, что хуже быть уже не может, она непременно докажет обратное.***
До заката совсем немного, а значит, кому-то отпущено совсем мало жизни — как только солнце скроется за горизонтом, снова прогремят автоматные залпы. Расстрелов давно не было, но сегодня в клуб привели новых пленных. Вика ёжилась в предвкушении звуков выстрелов, но понимала, что спрятаться всё равно не сможет. В этот момент в комнату вбежала Катя, она никак не могла отдышаться, на её лице отражался истинный ужас. Родионова не могла и представить, что так напугало человека, который и так каждый день видит смерть. — Игорь! — она держалась рукой за живот, выдыхая воздух, — его немцы повели… Дослушивать Вика не стала, а просто выбежала прочь, в чём была, босиком, только и успев выкрикнуть Кате, чтоб последила за дочкой, пока та набрасывала ей на плечи шерстяной платок. Она босая бежала по холодной и мокрой от дождя земле, ноги резали мелкие камни, где-то могли быть мины, но ей было плевать. Солнце почти зашло, она должна успеть увидеть его, хоть мельком, хоть издалека. А Игорь тем временем стоял и ощущал спиной озверевший взгляд врага, он никогда не думал, что война для него закончится именно так, в двухсот метрах от дома, куда он так торопился, чтобы хоть раз увидеть дочурку. Самолёт Соколовского был подбит в пяти километрах от родного дома, он выбросился с парашютом, а после окольными тропами решил добраться до дома и там уже решать, как снова попасть на фронт. И он не дошёл, совсем немного не дошёл. У Игоря была одна надежда, что Вика с Машенькой уже бежали подальше от этих мест и находятся в безопасности. В потайном кармане под формой молодой человек бережно хранил бумажный самолётик: это было то самое письмо, в котором жена сообщила, что у них родилась дочка. Большинство её писем и тех, что он писал ей, затерялись, но это дошло, и Игорь, сложив его в самолётик, сохранил, чтобы потом, когда закончится война, они вместе выпустили его. Пусть уносит на своих крыльях страшное прошлое, летит навстречу счастливому будущему. Но будущего нет. — Игорь! — раздалось за спиной. Это был родной и любимый голос. Соколовский сначала подумал, что он сошёл с ума или уже мёртв, но выстрела ведь не было. Он обернулся. Наперерез немецкому офицеру бежала она. Пряди волос растрепались, щёки красные, лёгкое платье, ноги босы. Вика прильнула к мужу со всей любовью и нежностью, что копила в сердце всё это время, надеясь на встречу всему вопреки, и крепко обняла, сама удивившись, откуда взялись силы, ведь уже два дня ничего не ела. Заглянула ему в глаза. Увидела в этой янтарной зелени весь ужас и боль войны, многочисленные потери в боях и не такие частые, но очень значимые победы. Разглядела его уверенность в том, что ничего ещё не потеряно, и пусть для них всё кончилось, победа будет за его страной, он в это верил! Увидела там всю любовь, которая помогала ему выжить и дойти до неё, пусть даже за секунду до смерти. В зелёных глазах мужа Родионова увидела всю ту жизнь, которую они могли прожить. Долгую и счастливую, если бы не война. Один взгляд, одно мгновение, щёлкнул затвор автомата… Одна пуля поразила обоих насмерть. Мужчина и женщина в луже крови намертво сцепили пальцы, не отпуская друг друга даже после смерти. Словно символ того, что даже когда землю окутал голод и страх, случается любовь, которая сильнее любой смерти. Она даёт силы жить и верить, что ничего ещё не закончилось. Они останутся лежать так, не узнав, что победа была за ними. Что их дочка очень похожа на папу, она теперь живёт с Катей и каждый день пускает в мирное небо бумажные самолёты, точь-в-точь, как тот, что навсегда остался у её отца в кармане. Машенька верит — её весточки долетят, обязательно. А Катя, вопреки советам сердобольных соседок, не раскрывает ей правды, а только помогает складывать самолёты. Она ещё успеет и повзрослеть, и понять всю горечь утраты, и цену победы в войне, а пока пусть в небо летят самолёты. Кто знает, может, один из них перелетит невидимую черту и передаст привет маме с папой, а другой, поднявшись ввысь, преодолеет пласты времён и тихо приземлится на тротуар суетливого мегаполиса, чтобы напомнить уставшим от повседневных проблем горожанам, что это было, и было с нами. Напомнить: повседневные проблемы — решаемы. И как бы мы ни устали от суеты, когда наступает девятый день мая, нам хочется одного — чтобы наши дети, не видавшие ужасов войны, выросли счастливыми людьми. Когда в небе вновь рассыпаются искры салюта Победы, присмотритесь — может, там летит бумажный самолётик…Дети войны, Стали собственной памяти старше мы. Наши сыны, Этой страшной войны не видавшие, Пусть счастливыми будут людьми! Мир их дому! Да сбудется мир!