***
День стоял ясный. Солнце ярко светило, согревая своими лучами землю. Я гоняла куриц возле нашего дома. Несушки прятались в тени тополей и пытались отыскать оставшиеся зерна с прошлой кормежки. Мне нравилось их ловить. Они разбегались в разные стороны и смешно хлопали крыльями. Глупые и забавные. — Ника! — из окна первого этажа выглянула мать. Женщина выглядела достаточно сердито, но на самом деле я знала, что сердиться она не умеет. — Доминика Брайтвуд, оставь кур в покое! С грустью взглянув на «товарищей» по игре, произнесла: — Да, мам. Я уже собиралась идти в дом, как вдалеке послышался топот копыт. Отец возвращался из города. Когда он подъехал ближе, я увидела, что к его лошади привязана еще одна. — Ну как, нравится? — гордо спросил папа, спрыгнув с мерина и потрепав меня по макушке. Я во все глаза уставилась на нового коня. Он был черный, как уголь и высокий, даже выше отцовского Шамана. Смотрел на этот мир так, словно был волен делать все, что угодно. Словно весь мир — его дом. — Свободный… — прошептала одними губами. — Он прекрасен, — обернулась к отцу с широкой улыбкой. На шум и ржание вышла мать. Она долго смотрела на коней, а потом сказала: — Хорошая лошадь. Но для работы не сгодится. — Хех, у нас Добрыня тащит хозяйство, а это верховой, неужто не видишь? Теперь он твой, — произнес отец и снова потрепал меня по голове. — Разбалуешь ее, Джон, — маме эта выходка с покупкой верхового коня явно не пришлась по душе. — Молчи женщина, иди лучше накрывай стол, я подарки привез. Жили мы на ферме в чертоге стены Роза, оттого и не бедно. Мясо, молоко всегда свое. Хозяйство у нас было большое, вели вместе с еще несколькими домами, расположенными недалеко от нашего. Почти весь провиант всегда поставляли в город, но остатков хватало с лихвой. Семья у нас не большая, только отец с матерью и я. Других детей не было, как-то не получалось, поэтому меня баловали и многое спускали с рук. На следующий день я с интересом ошивалась возле конюшен. Отец тоже был здесь, подбирал новому коню снаряжение. — Прокатишься, Ника? — усатый старик взглянул на меня. Я не торопилась с ответом. Конь был великолепен, но вот его размеры… Папин Шаман имел гораздо меньшие габариты, но мне он все равно казался великаном. — Неужели трусишь? — в глазах отца читалась добрая насмешка, но меня это задело. — Нет! Ничего я не трусю, — надула губки и отвернулась. Отец поседлал и вывел вороного красавца, а после, вручил повод мне, мол, дальше сама. Стоит ли говорить, что надо мной откровенно издевались? Девчушка ростом чуть выше метра ведет огромного коня, который по непонятным причинам еще не избавился от мелкого недоразумения в моем лице. Мне было страшно, но совсем чуть-чуть. Ладно, ладно, я жутко его боялась. Оглядевшись по сторонам в поисках того, что бы могло помочь мне взобраться на эту махину, я не нашла ничего лучше деревянного забора. Зрелище было забавное. Я пыталась взобраться, но у меня никак не получалось, лошадь то и дело отступала от забора и моих коротких ножек не хватало даже для того, чтобы дотянуться до стремени. Наконец конь встал смирно. Он повернул свою огромную голову и с интересом следил за тем, что я делаю. Если бы животные могли выражать эмоции, клянусь, он бы выражал бесконечную насмешку. Волей судеб моя ножка дотянулась до стремени, но в этой жизни не все так просто. Вороной отступил всего на шаг, но этого хватило, чтобы я рухнула вниз. Отец и конь ржали в один голос, а я, помятая и обиженная, растеряла всю уверенность, которой и так была жалкая щепоть. В папане проснулись родительские чувства, и он посадил меня наверх. — Спасибо, — тихо буркнула, все еще выказывая вселенскую обиду. — Давай до полей и обратно, а я тебя здесь подожду. Сказать было просто. Если кто-то вдруг подумал, что я великий всадник, то можете это раздумать. Те разы, когда отец радушно садил меня на Шамана, можно было пересчитать по пальцам двух рук. В седле я конечно держалась, с трудом, но все-таки. Могла передвигаться и на рыси, и на галопе, но честно, лучше на шагу. Несмотря на это, собрав остатки храбрости в кулак, я пришпорила коня, и мы помчались навстречу ветру. От развитой скорости хотело кричать. Ветер резал глаза и из них текли слезы. Руками вцепилась в гриву, молясь, чтобы я просто не рухнула. Конь мчался вперед, не замечая ничего. Его мышцы перекатывались под седлом, он с силой выбрасывал длинные, тонкие ноги. Перед нами показались посевы, а мы неслись, грозясь истоптать все поля. От одной мысли о том, что может сделать с нами отец из-за истоптанных всходов, мой рассудок вернулся обратно. Я перебрала повод и потянула его на себя. Нехотя животное остановилось. Я с трудом переводила дух, а нам еще предстояло вернуться обратно. Мы могли бы это сделать шагом, но я не хотела ударить в грязь лицом. Поэтому, в следующее мгновение, конь подо мной сорвался с места в галоп и поскакал обратно. Когда мы уже приближались к конюшням, веселый, разгоряченный жеребец решил подыграть и сильно взбрыкнул. Я не удержалась и полетела на землю. Учитывая скорость и высоту, приземление не было мягким. Меня потрясло от боли, казалось, что абсолютно каждая кость моего тела была сломана. В глазах потемнело. Я неистово закричала, корчась в пыли, чем перепугала животное. Конь понесся прочь от конюшен, а на мои крики прибежали отец и мать. Папа аккуратно поднял меня, и я уткнулась носом в его рубашку. Через минуту она стала мокрая от моих слез. Он бережно передал меня матери, а сам пошел ловить коня. Мама постоянно причитала о том, зачем же он купил мне молодую лошадь. После падения, я еще долго боялась сесть на лошадь. Моего духа хватало лишь на то, чтобы общаться с лошадьми с земли. Каждый день, вставая на старую табуретку, я чистила Свободного, так я назвала коня, разговаривала с ним и таскала для него яблоки. Отмывала белые носочки на всех четырех ногах и ярко белую звезду во лбу. Я его полюбила, не смотря на взбалмошный характер. На Свободного ни раз пытался сесть отец, но животное никак не поддавалось ему. Он гарцевал, извивался, вставал на дыбы, подкидывал зад. В итоге папа плюнул на это дело, сказав, что эта лошадь отныне моя головная боль. Спустя недели две, я все-таки переборола страх и взобралась на коня. Он был спокоен, словно чувствовал свою вину и не хотел меня спугнуть. Мне разрешалось ездить лишь в окрестностях хозяйства, но этого было мало. Мы всегда заезжали намного дальше, в лес, к озеру, бывало даже доезжали до соседних деревень. Так, день за днем я все больше проводила времени в седле и все меньше дома, на то были свои причины. Отец любил выпить и в эти моменты себя не контролировал. Он словно превращался в другого человека, жестокого, злого, раздражительного. Часто избивал мать, иногда меня, если я не успевала спрятаться. Поводом для удара могло послужить что угодно: недосоленные щи, чуть помятая скатерть, не так сложенная одежда, а временами и просто, твое существование. Я верила, что он не такой, что папа — добрый старик не способный обидеть нас с мамой. Но увы, отец безбожно пьянствовал, а синяки неустанно сменяли друг друга. Надо сказать, я его любила. Любила и боялась. Именно по этой причине старалась проводить как можно больше времени вне дома, появляться под вечер и скрываться в своей комнате. Мама так сделать не могла. Прислонившись спиной к двери, зажав уши руками я слышала ее крики и мольбы. Всегда плакала. Мне было жаль ее, но еще больше мне было жаль себя за то, что такая беспомощная, что не могу помочь родному человеку, что сижу, заперевшись в комнате, что просто-напросто боюсь. Я испытывала отвращение к себе самой, но знала, если появлюсь на глазах у отца и предприму хоть что-то, он меня ударит, и мама будет плакать. Плакать и кричать, чтобы я запиралась в комнате. Мне не хотелось разочаровывать ее еще больше, но сейчас понимаю, что так я оправдывала свою трусость. Однажды я все-таки собрала волю в кулак и сбежала вниз по лестнице туда, где был слышен плач матери и яростный смех отца. Он с силой ударил ее по лицу, от чего раздался звон, и она упала. — Не тронь ее! — завопила я, сдерживая слезы. — Ника, — удивленно прошептала мать, поднимая голову. — Что ты здесь делаешь? Немедленно иди наверх, прошу. — Нет, — твердо заявила. Отец усмехнулся и направился в мою сторону. Он замахнулся, но рука так и не достигла своей цели. Мама заслонила меня собой и сдерживала натиск мужчины. Своими тонкими руками она держала тяжелую руку отца, но он откинул ее как какую-то щепку. — Только посмей, — шипела женщина. — И что ты мне сделаешь? Ударишь? — вызывающе бросил папа, раскидывая руки, показывая, что он открыт для атаки. В этот момент я решила действовать. Побежала, подпрыгнула и вцепилась в его ладонь. Из-за отсутствия четкого плана пришлось импровизировать. Со всей силы укусила его, до крови впиваясь зубами в его плоть. Отец закричал от ярости и боли. — Ах ты маленькая дрянь! Да я тебя пришибу! — свободной рукой схватил за шкирку и отбросил к столу. Я перевернулась, сбивая собой вазу с цветами и ломая стул. Было ужасно больно, некоторые ребра, возможно, были сломаны. Но боль ушла на второй план, уступая место страху. Мать схватила кастрюлю и ударила отца по голове. Он отшатнулся, но устоял. Схватил ее за горло, замахнулся и ударил кулаком в солнечное сплетение. Она начала кашлять и задыхаться, жадно глотая воздух. Я зажала рот руками, чтобы не закричать от ужаса. Тем временем мужчина бросил маму на пол, пнул в живот. Из ее глаз текли слезы, с губ стекала струйка крови. Она лежала и корчилась, не в силах издать звук. — Мама! МАМА! Вставай, прошу тебя! — я истошно кричала, надеясь, что отец отступит. — Заткнись, — прорычал он. — До-Доминика, — начала мать запинаясь. Слова давались ей с огромным трудом, но она упрямо продолжала говорить. — Уходи. Пожалуйста. — Я сказал всем заткнуться! — прокричал отец. Он находился в таком бешенстве, что мне было страшно даже смотреть в его сторону. Он схватил тесак, которым разделывают мясо и вонзил его в шею матери. Родная фигура вздрогнула и навсегда замерла. Кровь потоком стекала на пол. Я закричала от ужаса. Моя истерика дошла до того момента, когда уже нет слез, есть только неровные всхлипывания. Дрожь сотрясла мое детское тело. Я чувствовала пустоту, боль утраты, безысходность и… ненависть. Смотрела и не могла поверить. Мама, которая всегда помогала, мама, которая так любила, которая рассказывала сказки, нежно гладила по голове и целовала на ночь, мама, которая была для меня целым миром. Мама… Сейчас ее фигура замерла в расслабленном, но не естественном положении. В глазах запечатлелась боль, уста были полураскрыты. Образ матери навсегда врезался в мое сознание. Мужчина распрямился и направился ко мне. Нетвердой походкой, опираясь на все, что попадалось под руку, шел не спеша. Я замерла, ожидая дальнейших действий. Ноги от шока были ватными, подняться было невозможно. Мне оставалось только ждать. Он подошел вплотную, присел на корточки и протянул лапищи, выволакивая из-под стола. С замиранием сердца забилась в угол и схватила самый большой осколок разбившейся вазы. Как только он схватил меня за руку и потащил к себе, я быстро вонзила острый предмет ему в шею. Его рука разжалась, и я выбежала из кухни, бросив последний взгляд. Отец вытащил осколок, но это ничего не решило. Стекло задело артерию и сейчас бардовая, почти черная кровь с силой пульсировала наружу. Он бился в агонии, катался по полу. Его глаза встретились с моими. — Доч-ка, — из последних сил прохрипел отец, в надежде протягивая свою руку. Я зажмурилась, борясь с желанием остаться. Его жизнь была решена. Не в моих силах было помочь ему. Отвернулась и поспешила убраться из этого дома. Не взяв ничего, наспех поседлала Свободного. Пришпорила коня и помчалась в неизвестном направлении. Слезы слетали с моих глаз, но не из-за ветра. В эту звездную ночь я осталась сиротой. Лишилась сразу и отца, и матери. Осознание того, что кровь одного из родителей теперь на моих руках пришло не сразу, но когда пришло, то ударило сразу по всем болевым точкам. Хотелось умереть. В этом большом и жестоком мире остаться одному — страх не только ребенка, но и взрослого человека. Меня некому защитить, некому дать мне совет. Мне даже идти некуда. Да и кто я теперь? «Убийца» эхом отражалось у меня в голове. Нет, нет, нет! НЕТ! Я… я этого не хотела. Не хотела. Руки подрагивали, грозясь выпустить повод из рук. Мое тело отяжелело, стало казаться, что оно весит две сотни. Впереди показались стены какого-то замка и зеленые флаги с изображением двух крыльев. Развед-корпус, догадалась я. Мы остановились. В голову закрались печальные мысли, описывающие будущие реалии. Я приняла твердое решение спасти хотя бы одну жизнь. Спустилась с коня, с трудом удерживаясь на ногах. Заглянула в глаза животному и с теплотой заговорила: — Вдвоем нам не выжить. Мы не найдем ни дома, ни пропитания. Будет лучше расстаться здесь, — погладила морду и отвела взгляд. — Обещаю, мы с тобой еще встретимся, только живи, прошу… — ласково поцеловала коня и привязала к дереву возле замка. Он склонил голову, будто все понял. Мне было больно терять последнюю родную душу, но я изо всех сил старалась не оборачиваться. Так у него хоть будет шанс на жизнь. Шла вперед, надеясь добрести до населенного пункта. Мне было десять, когда я потеряла все. Дом, семью, себя. Жизнь не имела смысла. Я была никому не нужна, и мне никто не был нужен. Проскиталась около недели по небольшому городу, пока под вечер не упала обессиленная к чьему-то порогу. Волей судьбы это оказался дом доброй швеи и ее мужа. Они приютили меня и воспитали, как родную дочь.***
— Я пообещала себе, что моя новая жизнь будет безопасна. Больше не буду испытывать страха за нее и тем более не переживу убийство близких, — закончила я свой рассказ. — Что ж ты тогда в разведке забыла? — усмехнулся сидящий рядом капитан. Вопрос был больше, чем логичным. Спасибо блять. Сейчас снова начнется моя бездарная актерская игра. — Однажды я уже сделала выбор, принесший лишь смерть. Больше не хочу выбирать и ошибаться. Это как две стороны одной медали, — начала с видом заправского философа. — С одной стороны хочешь не подохнуть, а потом задумываешься: «зачем?». Для чего я вообще живу? Чтобы не испытывать к себе еще большего отвращения, решила, что могу быть полезна людям. Все равно, если умру, о таком говне никто и не вспомнит, — постаралась состроить вымученную улыбку. Ривай не ответил. Поверил? Или же что-то заподозрил? Он молчал, но неожиданно уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. Что?! Нет, что он, мать вашу, только что сделал?! Улыбнулся?! Капрал, наш капрал, непроницаемый, жесткий, без эмоциональный?! Да ну нахер, тушите свет, я в мир иной. Бесстыдно смотрела на него в упор, не веря своим глазам. — Мы чем-то похожи, — выдохнул он, повернув голову ко мне. Он не смотрел мне в глаза, его взгляд был устремлен куда-то дальше, к звездам. — Знаешь, я тоже однажды ошибся. Но не пожалел, — после этих слов он немного помолчал, потом встал и ловко перебрался обратно в номер, оставив меня в одиночестве. Людям свойственно ошибаться. Лейтенант услышал мою историю и теперь, наверное, сможет объяснить себе причину большинства моих действий. Глупо было надеяться, что он поверил в туфту про пользу людям. Главным во всем этом было стремление выжить, и, если он не дурак, а на кусок дебила он похож не был, то понял, что в случае чего я не помогу «товарищам», не спасу начальника, я просто убегу, поджав хвост, спасая свою шкуру. Поразмышляв еще некоторое время, я решила вернуться. Увиденная картина меня немного удивила. На пустой кровати лежала новая, аккуратно сложенная одежда. Уж не знаю, где он ее раздобыл, но мне она пришлась в самый раз. Да и вместо рубашки здесь была обтягивающая водолазка. Неужели коротышка заметил, что я не ношу их? Сам автор сюрприза мерно дремал на кресле, свернувшись в три погибели. Я охуефигела, а потом заржала. Пришлось прикрыть рот ладошкой, чтобы не разбудить мужчину. — Обязательно было меня трахать, капрал, если вы все равно уступили? — не смогла подавить истерический смешок. — У нас теперь все проблемы будут решаться сексом? В таком случае, готовьтесь быть моей сучкой, ибо я вас еще успею заебать во всех смыслах, — сидела на кровати и откровенно ржала. Полторашка, разумеется, мне не ответил. Спал, или же притворялся, но даже сейчас его лицо было хмурым. Мне оставалось только залезть под одеяло и отдаться Морфею. На следующее утро мы сели в экипаж, запряженный двумя лошадьми. Капитан разместился возле двери, я же предпочла противоположное сидение, подальше от него. — И что это значит? — спокойно спросил мужчина, поднимая одну бровь. — Мне мама в детстве говорила опасаться людей маленького роста, у них говно близко к голове, — улыбнулась капралу и склонила голову набок. Он смотрел на меня пару секунд, а потом отвернулся, никак не отреагировав на мою выходку. Тряслись в экипаже мы в полной тишине, но неожиданно, как титаны в Шиганшине, капрал спросил: — Так сколько лет назад, говоришь, ты оставила коня в разведке? — равнодушно спросил мужчина. Складывалось впечатление, что ему просто было скучно. — Семь или около того, — продолжала смотреть в окно на одинаковые пейзажи. Ривай о чем-то задумался. — Он жив, — я повернулась и с широко распахнутыми глазами уставилась на сильнейшего воина. — Мы долго не могли понять, кто привел к замку лошадь, но в итоге я оставил его себе, — вот сейчас меня прошибла ярость. Мой конь, мой Свободный вынужден возить эту чертову капитанскую задницу?! Пусть и прекрасную, но все же! Как только прибудем в штаб, это недоразумение нужно исправить. После, казалось бы, вечной поездки вместе с личным тираном, который еще и моего коня присвоил, мы вошли в замок под удивленные взгляды сослуживцев. Он шел впереди молча, но я точно знала, куда мы направляемся. К Эрвину, мать его, Смиту, на мою персональную порку. Я улыбнулась своим мыслям, представляя, как два командира спорят о том, кто же из них шлепнет меня первым. Наверняка они считают меня дезертиром, который трусливо унес свою задницу по направлению ветра, но мы-то знаем, что я чудо, которое, конечно, могло бы так сделать, но, увы, имеет вескую причину тут оставаться, и сейчас идет подставлять свои булки под их ремень правосудия. Если честно, объяснять большим боссам с не очень-то большим достоинством, где я шлялась столько времени, вообще не хотелось. — Может я смогу тебе помочь, ммм? — я почувствовала призрачное присутствие холодных рук на своих плечах. Опять она, то есть я, то есть она, вот же черт, уже запуталась. Нужно всего лишь выбросить ее из головы, ну же. Все? Удалось? Ну неужели. — Малышка, ты так хочешь от меня избавиться? — она надула губки в моей манере. — Иди на хер! — прошипела еле слышно, но не так тихо, как хотелось бы. — Что прости? — Ривай обернулся и посмотрел с нескрываемым удивлением. — Что слышал, — прошла дальше, оттолкнув его плечом. — Урод, — буркнула себе под нос. В кабинет Эрвина Смита я вошла раньше его любимого капрала. Гребанные педики. Зачем мне вообще изгаляться и плясать для них танец шамана, рассказывая о том, что произошло на самом деле. Должна ли я? Пожалуй. Хочу ли я? Нет. Смит услышит только то, что нужно ему, перевернет информацию и подомнет под себя. Ханджи ничего не решит, в такой ситуации ей остается только принять сторону командира. Про мелкого ублюдка вообще молчу. Я прикрыла глаза и улыбнулась сама себе, передавая штурвал корабля сознания, наконец соблазнившей меня демонессе. Развлекайся, детка. Командор распахнул свои ярко голубые глаза и уставился на меня. За его спиной уже стояла Ханджи. Мимолетно улыбнулась подруге, давая знать, что рада ее видеть и плюхнулась в кресло у стены. — Скучали, командир? — приторно улыбнулась своей фирменной улыбкой. Как только в кабинет зайдет карлик, начнется мой допрос. — Доминика, — Эрвин чуть улыбнулся уголками губ. — Нет, блять, Иисус Христос, — усмехнулась, царапая ногтем кожаную обивку кресла и с вызовом глядя на командора. Дверь распахнулась, оповещая о прибытии его высочества. Теперь все актеры в сборе. — Сука, — выплюнул капрал. — Которую ты трахал, — послала ему воздушный поцелуй. Все собравшиеся, включая моего альфасамца, застыли в немом шоке. Подахерели другими словами. Эрвин выронил перо из рук и вопросительно посмотрел на Ривая. — Забудь, — бросил коротышка, желая скорее замять эту тему. — А вот я не смогу забыть столь печальный опыт, — мое лицо озарилось наигранным сочувствием. — Может вы поможете своему другу набраться опыта? — подмигнула Смиту. — Обязательно, — лучезарно улыбнулся командор. — Ты совсем ахерела, дрянь?! — не выдержали нервы полторашки. — Ты не в том положении, чтобы огрызаться, — мужчина схватил меня за руку и рывком поднял с кресла. — Вы же не предохранялись, капрал, откуда мне знать, в каком я положении? — закусила нижнюю губу. — Уже представляете, как меняете пеленки? — Заткнись, пока я… — Пока вы что? Снова меня не изнасиловали? — ядовито прошипела ему в лицо. В этот момент что-то упало, надеюсь это была не Ханджи. — Успокоились, — холодно произнес Смит. — Оба. Несколько секунд мы еще испепеляли друг друга взглядом, пока Ривай нехотя не разжал мою руку. Я по-королевски устроилась уже в родном кресле. Малыш с садистскими наклонностями встал возле окна, скрестив руки. — Почему ты сбежала? — задал командор всех интересующий вопрос. Этот блондинчик такой предсказуемый. — Вы правда хотите знать? Эрвин сцепил руки в замок и опустил на них подбородок, смотря на меня своим пронзительным взглядом. — Доминика Брайтвуд, по статье номер сто сорок три воинского закона, ваш поступок расценивается, как дезертирство, а вы считаетесь преступницей высокого уровня, нарушившей клятву солдата, и в соответствии с законом вы приговорены к смертной казни, без шанса на помилование по решению суда. — Растыдыть твою тыдыть, — только и смогла проговорить я. — Это что получается, — посмотрела в глаза капралу. — Я всю жизнь убегала от смерти, а ты привел меня прямо к ней? Ах ты говно титанское, — перекинула ноги через подлокотник, устраиваясь поудобнее в последнем в моей жизни кресле. Ханджи не смогла сдержать смешок, и мы обменялись красноречивыми взглядами. Вот с кем всегда можно поиздеваться над недомерком. — А последнее желание? — хлопая ресницами, кинула невинный взгляд на голубоглазого палача. — Ты сейчас не в той ситуации, чтобы ерничать. Я могу пристрелить тебя прямо сейчас, и никто не будет против. — Ханджи будет, — я обиженно надула губки. Эрвин прикрыл глаза и устало потер переносицу. Тяжело вздохнув, он сказал: — Нам нужен расходный материал на новое задание, не связанное с титанами и теперь, дорогая, ты в первых рядах. От успеха этой миссии будет зависеть твоя жизнь. Все равно в твоей ситуации уже без разницы, как с ней распрощаться, — не оставил мне выбора Смит, надевая привычную маску добродушного командира. Лицемерная сволочь. Капрал швырнул мне в ноги папку с делом, от которого теперь зависело мое жалкое существование. — Бляди, — выплюнула я, поднимая чертову папку и покидая кабинет Смита. Выпоренная, но не сломленная.