Chi, Ase, Namida

      (bts — blood sweat & tears (japanese version))       — Хен, мне плохо...       — Чонгук...       Они не успевают закончить разговор — мальчишка вываливается из комнаты бегом — едва не собирает полы носом, из последних сил добирается до туалета и падает пред ним на колени. Собственная желчь горькая, зеленовато-противная.       — Что с тобой?       Черт, ему так плохо...       Всего 17 лет, молодой, ещё зелёный альфа, который должен раскрыться не раньше, чем через пару-тройку месяцев. Его рвёт, у него озноб и ломота в теле — тугие мышцы плавятся под кожей, обоняние остреет с каждой секундой, заставляя почувствовать запах срезанных в вазе цветов из соседнего дома.       Чонгук мутно смотрит на кафельную стену перед ним. Залипает.       — Чонгук, мать твою! — Юнги рычит перед тем, как дать затрещину мальчишке. Трясёт за плечи, стоя на коленях рядом. — Ты что-то пил? Траванулся какой-нибудь херней что ли... — Он предполагает единственно верное, заглядывая в мутнеющие глаза, пока воздух вокруг тяжелеет.       — Намджун-хен... — шепчет Чонгук, прикрывая глаза. Мин закрывает глаза, шипя сквозь зубы фактурное «блять». Намджун... этот гребанный искатель приключений.       Брюнет подтаскивает младшего к себе за ворот толстовки, вжимает носом в свою шею, пока тот, ничего не понимая, кашляет и глотает вязкую слюну, стекающую по глотке вниз.       — Что чувствуешь? — Голос Юнги требовательный, жесткий. И не дай боже его догадки подтвердятся сейчас. Чонгук вдыхает, чуть приоткрывая рот — замирает на долю секунды.       — Хен, это... охуеть, — сдавленно-восторженный шёпот отбивается от кафельной плитки, пока Чон вдыхает глубже, хватаясь за миновы плечи.       — Блять...       У Юнги нет слов. Намджун, помилуй Господи, ебанная скотина. Чонгук дышит нагло, громко, выдыхает со свистом из лёгких, едва ли не скуля по-собачьи и — Мин уже видит — поджимает ноги.       Что за дрянь дал ему Нам непонятно, но ясно одно: первый гон у мальчишки будет намного раньше. Приблизительно сейчас. Брюнет слышит, как младший громко глотает, облизывает губы, как случайно касается ими его шеи, ведя носом под ухо, где запах особенно сильный, в суматохе собственных чувств сжимает крепкое мужское бедро Юнги, раскрывая губы от ускоряющегося пульса.       Мин опасливо опускает голову вниз — ширинка на чонгуковых джинсах уже, сука, просто на максималках оттопыренная — Юн фыркает, отводя взгляд — разумеется, только почувствовавший омегу альфа, тем более такой молодой, только раскрывшийся, среагирует молниеносно. Дерьмо... вот просто, блять, дерьмо, ведь у самого Юнги даже не течка, а этот ребёнок сейчас полетит по наклонной в самый низ.       — Юнги-хен... — шепчет, облизывая свои уже липкие от слюны губы, — хен...       Изнывающий высокий голос, жмущиеся коленки и ныряющие под толстовку омеги ладони. Он не может держаться. Нет. Нет. Нет.       — Пойдём, — сдаётся брюнет, помогая мальчишке подняться, пока его самого накрывает медленно, но неотвратимо. У Чонгука, как выясняется, терпкий мускусный запах. Тяжёлый и густой, как блядство.       — Хен, ты пахнешь... я...       — Да знаю я, как я пахну, бля… отъебись, — он медленно начинает выходить из себя, прекрасно понимая, что положение у них, мягко сказать, незавидное: Чонгук, идущий за ним, сшибает все углы на своих негнущихся от возбуждения ногах, он сам постепенно доходит до точки, когда на все будет плевать, поэтому уже сейчас ищет по карманам хоть что-то, что напоминает презервативы. Черт, ну, он же знал, что мелкий уже скоро, так какого...       — В моём столе, — шепчет шатен, оттягивая толстовку вниз, чтобы как можно меньше светить крепким стояком. Юнги лишь усмехается подготовленности малого, сразу же раскрывая всевозможные ящики.       Они познакомились два года назад: Чонгуку тогда пятнадцать было, а Юнги уже прекрасно чуял и знал, что они, мать их так, истинные, и даже с нераскрытого до конца запаха Чона перся, как мартовский кот, а сейчас, когда мальчик стремительно взрослеет... это не течка, нет, но очень похоже — Юнги по носу ударяет внезапно загустевший "взрослый" запах молодого альфы, который, собственно, достиг возраста, пригодного к зачатию — получите-распишитесь. Мин очень верно предполагает, что расписываться придётся, скорее всего, спермой.       Он сам тогда подошёл, сам все объяснил и Чону, и его родителям, которые сейчас, так кстати, уехали в Рим отдыхать. Потому что они с Чонгуком, похоже, не отдохнут вовсе.       — Ебанный свет, да где же они... — себе под нос ругается Юнги и шарит по полкам, как вдруг сзади наваливается сильное тело, вжимает его в столешницу и обдает затылок горячим выдохом.       — Здесь, — Чон достаёт из самого крайнего ящика пару конвертов фольги.       Юнги медленно кроет. Гук пахнет действительно охуительно — впервые в отсутствии течки у старшего мелко трясутся коленки.       — Я убью Намджуна, когда узнаю, чем тебя опоил этот чёртов урод, — рычит взбешенный Юнги, распутывая двадцать пять ебанных кофт, надетых на макнэ, пока тот тыкается то в шею, то в висок Мина, как слепой котенок, нашедший свое.       — Поч...       — Потому что за неделю я хотел сесть на контрацептивы, чтобы потом мы с тобой вьетнамские флешбеки по беременности не ловили, — Юнги злится, острит, высвобождая мальчишку из остатков толстовки.       — А как же рез...       — А ты у нас молоденький и больно резвый — порвешь как нехер делать.       Чонгук краснеет, отводя взгляд. Такой милый, ей-богу, ребёнок прямо, вот только стоит у него совсем не по-детски, а Юнги чувствует, что и сам мокнет, как чёртова блядь. Уже сейчас в комнате стоит плотный запах назревающего секса.       Одежда летит в разные стороны, на кровать они падают сцепленными в клубок живых и голодных друг до друга тел.       — Лови, — оказавшись сверху, Мин кидает на грудину мальчишки рыжий конвертик фольги, стоя на прямых коленях и попросту боясь сейчас опуститься вниз со своей мокрой задницей в опасной близости от паха альфы, который максимально теряется в ощущениях уже сейчас.       — Хен, я...       Конечно, они уже пробовали руками — оргазмы у мелкого были, знает, что и как, но, понятное дело, это ни в какое сравнение не пойдёт с тем, что он получит в ближайшее сейчас. Как и Юнги.       — Что ты? — предполагая первый попавшийся вариант, вполне частый для молодняка, который, порой, получает оргазмы даже при первом «взрослом» обнюхивании, Мин спрашивает, — уже все?       — Н-нет... — альфа густо краснеет, словно автоматически, ища контакта с кожей, хватает Юнги за бока, бедра и задницу, тянет вниз, неосознанно пытаясь посадить на себя, и сопротивляться каждый раз становится все сложней. Он закрывает глаза, шумно сглатывая густую, прозрачно-вязкую, — я не умею...       Юнги тупит несколько секунд, залипая на искаженное возбуждением лицо юноши и только потом, заметив невскрытый презерватив, догоняет. Вот же повезло... альфа, который не может натянуть на себя резинку... вот блять.       — Значит, научишься прямо сейчас, — брюнет хватает упаковку, осторожно надрывает и раскрывает её, доставая пальцами скользкий кусок резины, хотя и сам уже настолько скользкий, что никакая смазка не нужна.       — Смотри сюда, — Мин чуть сдвигается назад, дожидаясь, пока мальчишка приподнимется и отпустит глаза на него. — Просто наблюдай, усек?       Парень сквозь красные щеки и плывущий взгляд кивает в сотый за пару минут раз облизывая свои блядские губы.       Чуть прохладными пальцами омега скользит по напряжённому, почти горячему члену шатена — чувствует, как у младшего напрягаются ноги — до предела сдвигает крайнюю плоть и медленно раскатывает резинку по стволу вниз, вздрагивая каждый раз, когда альфа издаёт вздох, похожий на стон. Перевозбужден и отзывчив к каждому прикосновению — Юнги думается, что таким образом им не хватит и пачки презервативов, которая «на всякий» лежит у него в рюкзаке.       Чонгук, кажется, даже от дуновения ветра по чуть смуглой коже готов просто сходить с ума. Комната наполнена запахом его самого, который он отчетливо чувствует впервые, и сносящим чердак ароматом омеги, предназначенного ему с самого рождения. У него стоит каменно, почти больно — тонкие пальцы Юнги касаются его снизу, и теперь это совсем не так, как было раньше. Словно до этого он находился в глубокой коме и спал мёртвым сном.       Мальчишка залипает на лице истинного, толкается в ладонь, когда пальцы брюнета доходят до основания — Мин чувствует, что скоро сорвутся они оба и это совсем, совсем не хорошо, потому что хоть кто-то должен остаться в своем пресловутом уме. Он тянется к мелкому, целует неспешно, пресекая любые попытки свалить его на лопатки — как бы там ни было, в первый раз контролировать ситуацию должен сам Мин, как старший, опытный и думающий той головой, которая сверху. Он хватает руки мальчишки, сплетая их пальцы на левой, а правую медленно уводит на поясницу, пока Чон растворяется в поцелуе, пока тихо скулит и выдавливает из себя упоительное «хен, я так тебя хочу...». А хена самого уже трясёт, как лист осиновый — как будто он не хочет.       — Чон, давай, — брюнет облизывается, упираясь освободившейся рукой в крепкий пресс пока ещё мальчишки, — помоги своему омеге. Я не резиновый, а член у тебя... — Мин усмехается, видя, как смутился его мелкий, — дай боже.       Чонгук понимает просьбу на удивление быстро: осторожно скользит ладонью вниз, опуская её между ягодиц, и легко давит на уже мокрое кольцо сжатых мышц, без труда проникая вовнутрь. Он неопытный, совсем юный и знатно получит, когда вернутся родители, потому что 17 лет — несколько рановато для начала взрослой жизни, по мнению его семьи. Но сейчас это не мешает ему действовать инстинктивно, толкать сразу же два пальца внутрь текущего, как тварь, Юнги и умирать от того, как впервые так сладко и порочно-восхитительно выглядит его в первый раз полностью обнаженный, всегда недовольный жизнью хен и омега.       Мин податливый — не может сказать себе «нет» и глубоко прогибается в спине, подстраиваясь под погруженные в него длинные фаланги. Стонет тихо, почти неслышно, но Чонгука от этого дёргает разом, побуждает работать усерднее, набирать обороты и впихивать третий палец, пока по запястью начинает течь чёртов концентрат сладко-острого запаха темноволосого парня. Он сдохнет прямо тут, если ничего не сделает сейчас — он почти на грани, чтобы сойти с ума: ему кажется, что собственное тело не способно вынести столько, что он в эту секунду попросту сойдёт с ума и капитально отъедет.       — Хен, можно я уже... я так хочу... не могу, — Чонгук жмурится, выгибая шею на мягких простынях его кровати — пальцы покидают сочащийся смазкой сфинктер, а Юнги так и не может прийти в себя. Тяжело дышит с отставленной задницей, чувствует, как сильные и мокрые от собственной смазки пальцы альфы хватают его за задницу, растягивая в разные стороны, буквально заставляя раскрываться перед ним.       — Только осторожно, Чонгук, — Брюнет опирается на его плечо, придавливая парня к матрасу, тянется рукой вниз и ухватывает твёрдый крупный член, фиксируя в своей руке под умоляющий всхлип.       Насаживается медленно, слегка раскачиваясь по ходу, чтобы у Чонгука одномоментно не сорвало крышу, слышит захлебывающийся стон, чувствует, как каменеет сильное под ним тело, как до синяков вжимаются в его задницу чонгуковы пальцы. И наконец, когда старший принимает в себя до конца, мальчишка впервые в своей жизни резко и рвано толкается, хватая Мина за талию, ведомый инстинктами. И, пока брюнет шипит от проникновения внутрь столь немалых размеров, у Чона в голове разрывается фейерверком целый гребанный мир. Он толкается ещё и ещё до громкого надрывного вскрика собственного дрожащего голоса.       Тело напрягается до состояния натянутой струны и обмякает — на шее проступает горячая испарина. Юнги тяжело дышит, ощущая крепкую пульсацию внутри. У Чон Чонгука первый взрослый оргазм.       Чонгук громкий, слишком чувствительный и сошедший с ума от своего первого, но не последнего гона — Юнги уже знает, что они не выйдут из дома, как минимум, до следующего дня.       После первого оргазма член у альфы не опадает — кажется, становится только крепче — чуть осмелевший шатен увереннее хватает сидящего на нем Юнги за бедра. Теперь наступает очередь омеги отъявленно громко стонать — альфа совершенно не осторожничает, как просил его Юнги, толкается грубо и размашисто, разнося по комнате пошлые хлюпающие звуки и громкие шлепки.       — Юнги… х-хен… - он мешает чужое имя со стонами, вбивается в горячее тело, выгибая поясницу и напрягая ноги до судорожных скручиваний мышц икры.       — Заткнись… — едва ли может выговорить старший, понимая, что медленно улетает в простое никуда. Ему пиздец, как охуенно и охуенно, как пиздец — даже при всей своей неопытности мальчишка умудряется выкладываться по полной, доводя его так, как, пожалуй, никто не доводил. Чонгук у него не первый, но оно, наверное, и к лучшему, потому что с таким же девственником мальчик бы наломал просто неебических дров.       — Мягче… Ч-чонг… мягче… — едва ли собирая мысли в кучу, Юнги отчаянно пытается контролировать глубокие толчки на срывающихся молодых голосах. Он умирает по новой уже сотню раз, скребет ногтями по крепкой груди малого и трясется, чувствуя, что скоро дойдет и Чонгук, очевидно, тоже, за ним.       Оргазм, первый для Юнги и второй, в этот раз одновременный, для Чона — громкий, настолько яркий, что на секунду отключает свет. Омегу колотит, он дергается в приступе надуманной эпилепсии и чувствует, как грудина ходит ходуном от часто вдыхаемого воздуха. Мальчишка под ним держит крепко — держит так, что Юн не соскочит, даже если припрет, даже если почувствует еще более сильную пульсацию внутри себя самого. Да как же…       Мин не может разлепить глаз — он вымотан настолько, насколько это вообще возможно в условиях сексуальных игр: один акт сделал его обессиленной тряпкой, медленно соскальзывающей с альфы и валящейся рядом с ним.       Комната пахнет сексом. Нет, не так. Из комнаты просто прет. Дай блять, сука, Боже, чтобы родаки Чонгука не вернулись раньше положенного срока, потому что их смешанные запахи въелись в простыни и даже в, мать их, стены. Они мокрые, с них почти течет, белье под ними — смятое и влажное.       Но альфе все мало — он опять лезет к нему, сваливая на лопатки и заставляя свесить голову с изножья кровати вниз, путаясь ступнями в бесконечных ебучих подушках и одеялах.       — Чонгук, нет… — едва ли собирает слова в кучу отходящий от оргазма Юнги, тяжело дышит и отпихивает от себя слетевшего с катушек мальчишку, — тайм-аут, Чон… иначе я сейчас сдохну…       Мальчишка и правда отшатывается, стаскивает с себя и связывает в узел резинку, переводит дыхание, но все равно не может отстать до конца: толкается лбом в плечо легшего на бок Юнги, давит на это плечо, переворачивая на лопатки, трется кончиком носа между ключиц, обнюхивая парня, пока тот слабо, но отпихивается от юного альфы.       — Нет, малой, на меня такое не работает… — усмехается брюнет, хоть мурашки и ловит, вздрагивая от каждого мимолетного прикосновения губ.       — Юнги-и… — он почти ноет, рассыпая поцелуи по плечам и плоской грудине, едва уловимо касаясь влажными пухлыми губами сосков, скользя по впадениям и костям кончиком носа.       — Садист… — фыркает Мин, коленом толкая нависшего сверху парня в живот, — отвали.       Но в этот раз очередного отступления не происходит: Чонгук отшатывается только с тем, чтобы перевернуть охреневшего Юнги животом вниз и приподнять, ставя на чуть покрасневшие с последнего раза колени.       — А у вас так же? Ну… во время течки, — а у Чонгукки к сексу явно живой интерес: он едва уловимо шутливо прикусывает под лопатку старшего под его неодобрительный бубнеж, чем-то шуршит сзади и, к большому сожалению, Мин понимает, чем именно, слишком поздно. Через плечо, приподнимаясь на локтях, он косится на парня, замечая уже натянутый презерватив.       — Быстро же ты учишься, когда тебе надо, — хмыкает парень, чувствуя, как от густого запаха теперь уже взрослого альфы подкатывает к горлу и низу живота. — Но если я завтра не встану, ты будешь носить меня на руках, усек?       Чонгук улыбается, поглаживая широкими ладонями случайно оставленные на светлых миновых ягодицах синяки.       — А сколько у тебя длится течка?       — Дней пять обычно, — пожимает плечами Юн, — зачем тебе?       — У истинных циклы похожи: если у тебя период составляет пять дней, то и у меня тоже, так чт…       — Нет, Чонгук. — Жестко отрезает Юнги, а мальчишка сзади лишь тихо смеется, — через три дня приезжают твои родители, и я не буду тут с тобой тусить до победного — иди нахер.       — Хен? — Улыбаясь, зовет шатен, утыкается носом в позвонки на взмокшей спине брюнета и медленно целует.       — Ну, чего еще?       — Не хочу показаться навязчивым, но… — он молчит несколько секунд, будто мнется, — у тебя тоже эрекция.       Юнги молчит, не двигаясь с места. Юнги готов убить себя за то, что собственное тело куда сговорчивее, нежели собственный мозг, который диктует прекращать трахаться и убираться отсюда, например, к нему, но, кажется, сегодня они и впрямь из дома Чонгука не выйдут.       Чонгуковы стоны высокие, мелодичные — куда-то ему прямо на ухо. В четвертый раз Юнги, обессиленно уложенный на лопатки, готов сойти с ума — какого хрена этот малолетка такой выносливый, черт бы его побрал?       Юнги клянется себе, что в следующий гон Чона уедет куда-нибудь в ближайшее нахуй, но, скорее всего, с вероятностью в четыреста сорок процентов попадет на хуй малолетнего темноволосого школьника, который уже вытрахал из него какой-либо на это протест.       С истинностью не поспоришь, хули.