Хвала искаженному миру

Во тьме ночи они приходят к нему. Объятые лихорадкой марева сновидений. Равнины перед ним окутаны лунной дымкой. Древний мир, когда гибельная пустота меж звезд простиралась дальше, лежала глубже. И поверженные лежат у ног его — армии воинов, искалеченных и растерзанных. Сломанное копье, сломанный клинок. Исковерканные доспехи, а под ними — бледность бескровной плоти. Переливы полусвета. Он бродит среди них, не боясь заплутать. И видит он многое. Силуэт его отца. Великий пес его дяди. Гобелены из залов Нарготронда. Все ложно, хотя… Воспоминания перелиты и выкованы вновь. Здесь, недоступный пытливым взорам, он чувствует холод, исходящий от голоса Аннатара. С уст Аннатара падают драгоценности, ковкое тягучее серебро. Руки его из железа, и ими творит он. Звон его молота разит наковальню. Экие вещи он мастерит. Экие знания дарует. Он, кто пришел из благословенных земель, в чьих глазах пляшет пламя, чьи шаги шелестят ночным ветром. — Я покажу тебе все, что знаю, — говорил Аннатар в их первую встречу. Ложь свернулась в изгибе его губ. Гнилостная и пылкая. Ослепляющая всех прочих, пряжа, вшитая в историю о щедрости и благородстве. Зримая только Келебримбору, как и было предназначено. Искусно сплетенная ложь. Теперь Келебримбор бродит в тени забытья. И не ведомо ему, то ли разум Аннатара породил эту тень, то ли его собственный. То ли сплав того и иного, слияние двух. И покуда шагает он, всюду слышен ему голос Аннатара. — Что-то сидит внутри тебя. Голодное, кричащее нечто. И оно жаждет всего. Слова вплетены в туман, свистящие и обугленные. — Ты не знаешь смирения, не желаешь служить… Тобой движет божественная тяга к творению. Келебримбор шагает дальше, все ближе к источнику шепота. Путь лежит через дымку. — Ты истинный творец. Своими руками ты созидаешь, и мне это знакомо — голод, животная жажда, восторг. Биение его сердца подобно эху мира несотворенного, бесплодного, лишенного всего, кроме свободы. Мира, чей ветер кричит подобно тому, как плачет новорожденный. — Это в твоей крови, Келебримбор. Это то, что ты есть. Внезапная ярость обрывает его дыхание, древний гнев бушует внутри него, по инерции ведет вперед. Пока, наконец, Келебримбор не видит его. — Не смотри на меня так, — говорит Аннатар. Обреченный голос его проникает под кожу Келебримбора. Тот замирает и глядит. Аннатар стоит посреди клубов дыма, вихря пепла, копоти и смолы. Он. Он — видение. Сияющий и облаченный в ночь. Так прекрасен. И бледен, как, наверное, первое утро нового мира. — Это все — плод твоего сознания. Как и всегда. И запутавшись в паутине чужого взгляда, Келебримбор изгибается. И стыд, как высохшая капля крови, лежит на кончике его языка. Тогда он думает о своем отце и том, кто был до него. — Да, — говорит Аннатар, — ты тоже пылаешь. — Да, — вздыхает Келебримбор. Аннатар уже близко, и запах его — маслянистый, тягучий сумрак. Аннатар медленно улыбается, обнажая зубы. Пламя извивается в золоте его глаз. И есть еще нечто — тайна, скрытая в глубине, алчущая вылиться наружу. Келебримбор рвется ей навстречу. Оказавшись под ним Аннатар хрипло вздыхает. Они вместе погружаются в дым, в серые волны. Под пальцами его Аннатар — лишь податливый мрамор. Бессмертный. Насмешливый. — Ты никогда не знал его, — говорит Аннатар, — Пламенного духа. И все же вы с ним похожи. Я видел его, когда он жил в Тирионе, меж горой и морем. Океан скребет берега благословенной земли. Зубчатые скалы черного обсидиана. Ветры Манвэ воют и ударяют кнутами волны. Слышны крики чаек. Подобно дыму они возникают на берегу. Аннатар ведет вперед неуловимо, как луч лунного света. Вдоль берега пляжи Алквалондэ крашены мерцанием жемчуга. Они с Аннатаром сворачивают на северо-запад. Свет то вспыхивает, то меркнет, но так и не гаснет до конца. Древа. У Келебримбора перехватывает дыхание, сердце затопляет волна. Они спускаются по правому склону гор Пелори и, подобные облаку, нависают над Тирионом. — Смотри, — говорит Аннатар. Мрамор улиц, белые башни, позолоченные фонтаны, согнувшиеся под тяжестью фруктов ветви деревьев… Зал. Сумерки. Там — шаги его отца. Лицо бледное и суровое, а перед ним — Он. Высокий, ужасный. Лишь проблеск его профиля. Он поворачивается к ним… Аннатар выдыхает ему на ухо, руками скользит по груди. — О, ты не хочешь знать, — шипит он, а потом добавляет мягко: — Оставим это для твоих ночных кошмаров. — Дай мне увидеть, — глухо приказывает Келебримбор. — Нет. Тогда он смотрит на отца своего, и в глазах того появляется отражение Феанора. Пылающее, как маяк. И Келебримбор узнает то дикое существо, жгучее, пожирающее. Ту силу природы, проникшую в его собственную грудь, дышащую, скручивающуюся, подобно пружине. И чувствует он влагу чужих слез. И на языке его — то ли пламя и пепел, то ли поцелуй Аннатара, древний и горький, как зола, плачущий, вопящий. Повелитель Даров лишен украшений, кроме серебра волос, длинных и гладких. Стоит он, подобно сирене, чья песня — о пустоте. И Келебримбор внимает. Погружается в странный шум, услужливый и острый, как лезвия клинков. Не ведает он остроты стали, но знает — пальцы Аннатара бледны, что пыль звезд, взорвавшихся между ними. На вкус Аннатар, что ледяное железо. В груди Аннатара — тайна и алтарь, а на губах — имя древнего бога. Аннатар отравляет. Разгневанный, как темнота, верный разрушению. Искаженный. И Келебримбор жаждет его.