Однажды

Робин в очередной раз затянулся и сильнее чем обычно грохнул стаканом о стойку, жестом показывая бармену наполнить пустой шот. Очередной провал на актёрском поприще - казалось бы, за столько-то лет можно было уже привыкнуть. Однако. Каждый раз как первый. Робин пьяно усмехнулся и затушил окурок в переполненной пепельнице. Дешёвый бар с покачивающимися в воздухе клубами дыма, жирными пятнами на потертой барной стойке, да парочкой пьянчуг за столиком в углу как нельзя лучше отражал самочувствие Тейлора. Жалкая, грязная клоака для никчёмных неудачников. Как раз для таких, как он. Домой идти не хотелось. Да, и зачем? Снова смотреть в глаза Дики, виновато оправдываясь, просить прощения за свою бездарность? Подразумевая, что жить они снова будут на зарплату небогатого танцора. Не о такой жизни мечтал Дик, когда однажды ясным солнечным днём на ферме в Айове сказал ему "я согласен". Совсем не о такой. Робин опрокинул в себя очередной шот. Горло привычно зажгло, по телу поползла волна хмельного тепла. Старый телек в углу зашумел, сквозь помехи оповещая о начале полуночных новостей на CNN. "С днём рождения меня", - буркает Робин, выуживая из кармана застиранных джинсов мятую пачку мальборо и тут же чертыхаясь, когда единственная сигарета сиротливо выпадает на барную стойку. Дрожащими пальцами Тейлор суёт её в рот, прикусывая едкий фильтр зубами, и тянется за зажигалкой, как вдруг его взгляд останавливается на безымянном пальце. Там где красуется его гордость. Его любовь. Дики. «Я гей и горжусь этим!» «А горжусь ли?» Робин горько усмехается. Толстый, коротышка, безработный, гей - хоть что-нибудь в его жизни могло быть правильным? К горлу подкатывает ком горечи, внутренности сворачивает в клубок. "Возможно, не стоило пить на голодный желудок", - проносится в мыслях, и вдруг становится совсем невыносимо. Невыносимо смотреть на яркий, блестящий золотом ободок на пальце. Робин ловит ртом воздух. Словно вместо пальца этот ободок сжимает само горло. «Раз...два…» Робин считает пропущенные удары сердца. Где-то на задворках затуманенного алкоголем разума бьётся мысль о панике. "Точно, панические атаки. Привет, давно не виделись". Тейлор хочет засмеяться, но для смеха нужно сделать вдох. «Три...четыре...кто напустил в бар туман?» Робин пошатывается на высоком табурете, но ещё мгновение - и всё заканчивается. Лёгкие делают сиплый вдох. Инстинкт самосохранения побеждает. А руки спешно прячут сдёрнутое с пальца кольцо в карман. Робин роняет голову на стойку, пытаясь унять гулко стучащее сердце. Стойка пахнет кислым солодом, чужими потными ладонями и никотином. Тейлор шумно втягивает носом воздух, готовый разрыдаться, когда чья-то тёплая ладонь ложится на плечо. "Мистер, с вами всё хорошо?" Обеспокоенные карие глаза заглядывают в лицо Робина. Робину на мгновение кажется, что он умер. Просто в жизни - в реальной жизни - не существует таких невероятных глаз, идеальных острых скул и губ нежно-розовых, таких, что хочется - нет - необходимо коснуться. По земле в реальной жизни ведь не ходят такие - бесподобно стройные, высокие, идеально сложенные. Литые мускулы под тонкой тканью тёмной футболки и руки с пальцами соблазнительно-длинными - таким не место в засаленных барах для отбросов. Рот инстинктивно наполняется слюной, и Робин, наверное, выглядит чересчур пугающе, потому что на лице парня, сошедшего с...откуда? Обложки? Картины? "Небес", - подсказывает изголодавшийся кислородом мозг - отображается беспокойство. На высоком белом лбу пролегает глубокая морщинка, а пухлые губы двигаются - он что-то говорит, но Робин чувствует лишь как уши и горло забило ватой - звуки из внешнего мира не доходят - ах, да, он же умер. В жизни таких встреч не бывает. В жизни не бывает таких. Робин нервно смеётся и цепкими пальцами хватает ладонь незнакомца, соскальзывая с высокого табурета. Ладонь сочится жаром – иначе, почему так жжёт обледеневшие немые пальцы? Секундное замешательство в шоколадного цвета глазах - Робин готов поклясться, что чувствует сладкий привкус во рту - сменяется тёплым блеском. Он улыбается - всё нутро Робина кричит. "Он улыбается мне". Последняя двадцатка в заднем кармане джинсов, пустая пачка мальборо, Тодд Алквист, доставшийся не ему. Жалость к себе, залитая шестью шотами дешёвой водки - всё это - его жизнь. Всё это - позади. Сейчас он мёртв и тянет в сторону туалетов парня-божество, а тот, улыбаясь, просто идёт следом. Это - его награда за мучения, за жизнь, в которой неправильно ровным счётом всё? Это согревающее чувство - счастье? "Алкогольная эйфория", - Робин знает. Знает, но это неважно, потому что захлопывается обшарпанная дверь, и руки - откуда в онемевших конечностях столько силы - толкают идеальное тело к стене и тут же хватают за ворот футболки и тянут, тянут ниже - пока розовые губы не впечатываются в его собственные. Податливые - открываются навстречу. Доверчивые - пускают язык Робина хозяйничать у незнакомца во рту. Мешают - мешают кислый вкус водки и сладкую жвачку. "Клубничная", - мысли в голове Робина летят со скоростью пуль. Он не знает - не помнит, когда дал рукам команду так жадно гладить подтянутое тело, скользя по бокам, сминая футболку, ложась на узкие тёплые бёдра, что вздрагивают в такт прикосновениям. Вздрагивают в тот самый момент, когда звякает ловкими пальцами расстёгнутый ремень, а пьяные губы разрывают поцелуй, оставляя дорожку слюны тянуться, пошло поблёскивая в тусклом свете пыльной лампы. Воздух - плотный - сковывает движения, не даёт вдохнуть полной грудью - оттого, наверное, колени подгибаются, и Робин падает на грязный кафель. Стаскивая брюки незнакомца, взору открывая аккуратный длинный член. Без лишних раздумий - "Да, мыслей же вовсе нет," - Робин берёт розоватую головку в рот. Незнакомец обрезан, приятно пахнет мылом, его член уже сочится смазкой, и Робину нравится. Нравится даже грязь и спёртый воздух уборной. Нравится - так, что, втянув щёки, он начинает сосать. Губами скользит выше, вбирая глубже, пропуская длинный член в самую глотку - в желудке пусто, а жар и теснота горла пускают сладкую дрожь по телу незнакомца. Робин поднимает глаза и тут же рвано выдыхает - прикрытые глаза, длинные ресницы бросают тень на залитые румянцем щёки - и без того красивое лицо молодого человека светится изнутри. "Ангельским светом," - мысль всплывает на грани сознания и лопается, как мыльный пузырь, когда взгляд Робина падает на алые губы. Яркие - они оттеняют тёплый свет. Сладостно-пошлые - со стоном он закусывает нижнюю, и Робин заглатывает член полностью. Он хочет - хочет ещё, больше, всё, что может взять сейчас. С упоением скользит языком по тонкой нежной коже, натягивая, заставляя подрагивающий член увеличиваться в размерах. Робин сосёт, причмокивая, языком вырисовывая на возбуждённой плоти немыслимые узоры, почти выпускает изо рта, дабы сделать глубокий вдох, и снова заглатывает, пропуская ещё глубже. Ниточка слюны скользит по подбородку и падает на грязный пол, а Робин жмурится от удовольствия - кажется, он мог бы продолжать бесконечно эту сладкую грязную пытку, но член в его рту уже каменно-твёрдый, и Робин знает - незнакомец вот-вот кончит - и выпускает его изо рта. Пошло мазнув сочащейся головкой себе по щеке, отодвигается в сторону, позволяя тому излиться на засаленный кафель уборной. Несколько секунд Робин смотрит на дрожащее в оргазме тело, напряжённые бёдра и руки, всё это время бессильно сжимавшие края раковины. Смотрит, пока взглядом не встречается с затуманенными похотью глазами на порозовевшем - "ангельском" - лице. Грязно. Рывком поднявшись, Робин делает шаг к двери. Лампа на потолке противно гудит. Колени саднят. Собственное дыхание сиплое и обжигает вмиг ставшие сухими губы. Воздух загустел. В воздухе пахнет сексом – Робин чувствует. Снова. Робин срывается с места. "Я - Кори, а..." летит в сторону хлопнувшей двери. Робин не слышит, вмиг преодолев задымлённый зал, выбегает на улицу.