...так кто ж ты, наконец? — я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. гёте. «фауст»
глаза джорно всегда напоминали бруно стеклянный мрамор: при создании внутри него была сделана трещина, и всякий раз, когда на мрамор падал свет, дарованный богом солнца, с которым так часто хотелось сравнить самого джорно, — его поверхность загоралась множеством невероятных оттенков, греющих сердце и душу. очень красиво. но особенно прекрасно это зрелище становилось лишь в моменты, когда этого мрамора — глаз джорно — россыпью своих лёгких поцелуев касался свет селены. возникающие переливы голубых и зелёных оттенков блестели, идеально контрастируя с золотом волос, плавно растекающимся вдоль контуров лица и шеи. глаза джорно всегда радовали сердце бруно, ведь в них он видел умиротворённую синевато-бирюзовую гладь родного моря, у которого пережил немало счастливых событий давно минувших детских лет. воспоминания о доме, матери и отце. их счастливой маленькой семье, жившей в своём идеальном мирке, удалённом от всех людских горестей и напастей. воспоминания о счастье...***
буччеллати никогда не знал и не мог знать о том, какие перемены начали происходить с телом джорно по достижении семнадцати лет. несмотря ни на что, парень был доном пассионе и не мог демонстрировать своим подчинённым слабость, иначе в итоге это могло встать ему боком. но внутри он был ужасно напуган. для себя джорно вдруг осознал одиночество своего положения. мечта больше не грела и не приносила ни малейшей радости, ведь по крайней мере большая её часть давно была осуществлена. они с буччеллати хотели избавиться от наркотрафика и, как ни странно, за два прошедших после свержения дьяволо года, достигнуть этого не вышло. слишком глобально и сложно. как ни старайся, из самых глубоких и тёмных щелей вечно вылезали противники подобных изменений. система, установленная бывшим боссом, была подобна структуре алмазной решётки: ни одна из деталей не могла быть удалена насильно, ведь это привело бы к полному распаду. приходилось действовать постепенно. медленно отшлифовывать лишние выступы, шаг за шагом создавая драгоценность той особой формы, угодной лишь самому дону. на это уйдёт ещё ни один год, говорил себе джорно, но отступать не планировал. по крайней мере до тех пор, пока решимость сражаться не истощила своё. что-то резко начало изменяться. это гормоны, пытался убедить себя джованна. резкие перемены настроения, раздражимость от чрезмерно яркого солнечного света — нормально, звучит реалистично. непреодолимое желание вцепиться в шею по случайности оказавшегося рядом подчинённого — не похоже на что-то естественное. особенно часто рядом маячил бруно. это сводило джорно с ума. ему казалось, словно он явственно ощущал сладкий аромат и тепло кожи буччеллати; словно, даже находясь на расстоянии в несколько метров, слышал, как бьётся чужое сердце, раз за разом пропуская кровь по артериям; словно видел плавные перекатывания мышц под показавшейся вдруг невероятно тонкой кожей. хотелось прикоснуться. сначала едва ощутимо — лёгким и нежным поцелуем, а потом грубо — как можно глубже впиться клыками в живую плоть, узнать вкус столь желанной крови, присвоить себе, поглотив своего приближённого целиком. подобные мысли тянули на дно. испуганным взглядом джорно смотрел на своё отражение, но видел в нём лишь проклятого сына своего отца. оставить так — нельзя; изменить, разломив себя на части, вырезав всё неправильное и приняв лишь истинно верное: то, что не способно причинить вреда окружающим — необходимо. джорно едва контролировал себя. пытался посадить на привязь, чтобы ненароком не причинить кому-то вреда. буччеллати никогда не знал и не мог знать о том, какие перемены начали происходить с телом джорно по достижении семнадцати лет. ему нельзя было знать о том, что его любимый золотой мальчик с глазами цвета моря оказался жалким вампирским отродьем, искоса поглядывающим на него через плечо и шумно сглатывающим от голода всякий раз, когда за воротник пиджака бруно скатывались маленькие капли пота. бруно по-прежнему был готов слепо верить своему дону. он не знал, как же грациозно танцевал на краю обрыва: мастерски держал равновесие, не давая и намёка на то, что однажды он может не справиться и упасть. наблюдая за ним, джорно лишь невольно думал, что же произойдёт, если склонить бруно к падению, а потом сигануть следом. убить нежно, вложив в это всю душу, или же всю свою вампирскую сущность — уж как пойдёт. умереть в один день, да так, что ромео с джульеттой позавидуют.***
яркие лучи утреннего солнца, нескромно заглядывающего в чужие окна. фоновое ворчание аббаккио на слишком громкие крики наранчи и фуго. едва витающий в воздухе аромат нежного парфюма триш. смех мисты, по обыкновению беседующего по своими sex pistols. две чашки горячего кофе: одна в руках бруно, вторая — у джорно. идеальное по мнению буччеллати утро, лучшее из возможных вариантов начала дня. нет ни планов, ни проблем, от исхода которых зависит жизнь, ни прочих задач, требующих экстренного решения для продления гармоничного существования организации. — чему ты так рад? — заметив лёгкую улыбку на губах бруно, едва слышно поинтересовался джорно. слишком внимательный, думает про себя буччеллати, а вслух лишь комментирует, как наслаждается этой атмосферой. — рад, что они не изменились даже после того, что нам пришлось пережить в риме, — это мнение разделял каждый из присутствующих, а потому оно никогда не нуждалось в том, чтобы быть озвученным. уже очень скоро все получат задания и разбегутся для их выполнения, а дон со своей правой рукой уединятся в кабинете, чтобы продолжить традиционные утренние копания в бумагах, которые обычно длились примерно до обеда. а после, хочешь или нет, по всем вопросам приходилось выезжать лично. из всей команды лишь буччеллати и фуго более-менее подходили для этакого подобия офисной работы, но последний отказался с самого начала, а потому участь — если её можно было назвать таковой — торчать около пяти-шести часов в закрытом помещении с джорно перепала именно бруно. хотя, говоря на чистоту, он был и не против. возможность мельком поглядывать на сидящего с сосредоточенным лицом джорно: на едва уловимые изменения настроения, на то, как он напряжённо хмурил брови, изредка тихо ругался и периодически закатывал глаза — всё это заставляло что-то в груди трепетать и таять. приятное тепло растекалось по всему телу, и, сам того не замечая, бруно начинал улыбаться. вся утомительная бумажная работа словно автоматически становилась легче. не оставалось ничего, кроме подозрительно комфортной тишины, повисшей между ними, редких взглядов и восхищений — обоюдных, только никто из присутствующих этого не знал.***
сегодня что-то пошло не так. с самого прихода в кабинет джорно даже не попытался притронуться к бумагам. лишь сложил их в небольшие аккуратные стопки на своём столе, тихо вздохнул и, облокотившись на спинку кресла, молча уставился на работающего буччеллати. чужой взгляд малость напрягал, но бруно изо всех сил старался сосредоточиться на работе, что выходило крайне скверно, так что в итоге он прервался. — мы так много времени проводим вместе. обидно от того, что практически не общаемся, — вдруг заговорил джорно, стоило ему поймать на себе взгляд тёмно-голубых глаз, так похожих на небо после захода солнца. непонимание — первое, что удалось проследить в выражении лица старшего — быстро сменилось одобрением, и джорно смог продолжать, — бруно, я доверяю тебе больше всех остальных, и ты это знаешь, так что позволь поделиться кое-какими переживаниями. кроткий кивок, и джованна продолжил: — не так давно польнарефф рассказал мне о моём родном отце. знаешь, это прозвучит безумно, но человеком он не был. такое заявление тут же обострило внимание буччеллати, и в его взгляде загорелся неподдельный интерес. — он был вампиром — той самой мерзкой тварью из легенд, которая сосёт человеческую кровь, убивая невинных без разбора и не чувствуя и намёка на сожаление. полагаю, — джорно ненадолго замялся, но вскоре продолжил, чтобы по случайности не заставить собеседника нервничать больше предполагаемого, — эта его часть передалась и мне... бруно застыл, не в силах выдавить хоть какой-то ответ или элементарно вздохнуть. произнесённое доном, казалось, повергло его в абсолютный шок, и он даже подумал, а не шутка ли это. только вот джорно шутником не слыл, да и лицо его выглядело очень серьёзным. — я долго думал об этом: до последнего надеялся, что это какая-то ошибка или гормональный сбой, но я... — очередная пауза, сопровождаемая тем, что, заставило сердце бруно в неистовом ритме колотиться о рёберную клетку — взглядом, наполненным сомнениями и громкой просьбой о помощи, — очень хочу твоей крови. бруно, пожалуйста... тяжёлым грузом неловкое молчание повисло во вдруг ставшем душным помещении. джорно не понял, почему именно выдал подобную просьбу, а бруно поймал себя на мысли, что был готов согласиться на что угодно, лишь бы оправдать ожидания и угодить тому невероятному взгляду. молчание затянулось, и вскоре достигло всех допустимых лимитов. в глазах-морях постепенно заиграло сожаление, а в синеве вечернего неба — растерянность. — я согласен. всегда готов пожертвовать собой ради других, думает джорно, поднимаясь со своего места. такой милый, думает бруно, когда джованна, слегка покраснев, медленно подходит ближе. в его глазах — сомнения. дыхание постепенно сбивается, когда он, оказавшись в метровой досягаемости, склоняется над буччеллати и несмело прикасается к его щеке. воздух вдруг разгорается с ещё большей силой, и в итоге ни у одного из присутствующих не получается нормально вздохнуть. джорно слышит ускорившееся сердцебиение бруно, как кровь протекает по его артериям с ещё большим напором, как возвращается обратно по венам, и так круг за кругом. бруно видит, как джорно поджал губы, как что-то в его взгляде изменилось — там загорелось то, что обычно могла видеть жертва в глазах охотника, который в считанные секунды лишит её жизни. и лишь сейчас бруно наконец осознал эту до боли простую истину: красота — просто порождение детских впечатлений, глупый пример для подражаний. ведь это нечто в чужом взгляде прекрасно, но несёт лишь боль, думает буччеллати, но смело оголяет шею, по-прежнему утешаемый красотой морского прибоя. мысли обоих шумят громче совокупности всех уличных звуков рима, населения которого, к слову говоря, значительно больше двух миллионов человек. на мгновение оба уверены, что могут разобраться в молчаливом потоке слов друг друга, различив среди этих шумов нечто цельное. на мгновение оба уверены, что могут услышать ту самую чётко произнесённую фразу, о которой мечтает, пожалуй, каждый влюблённый человек. до того, как стать укушенным, краем глаза бруно замечает удлинённые ровные клыки, и они действительно оказываются чуть больше того, что обычно было у людей. боль накрывает резкой вспышкой, потом плавно растекается по всей шее. буччеллати обнимает джорно за плечи, судорожно цепляется за ткань его пиджака. по мере резкого уменьшения крови в теле, голова начинает кружиться — хорошо, что находился он в сидячем положении, поэтому падать бы не пришлось. резкая боль постепенно притупилась, но не уменьшилась. скорее стала более привычной, и со временем дополнилась лёгкими покалываниями. волосы джорно слегка щекотали шею, его губы касались мягко, но с неким намёком на властность — всё это вызывало невыносимо приятный контраст ощущений, и заставляло какие-то искры загораться в затуманенных от неожиданного удовольствия глазах. джорно увлёкся, но быстро пришёл в себя и немного отстранился, стоило услышать тихий стон, несущий в себе огромный набор эмоций, в ответ на слегка усилившуюся хватку острых клыков. за его спиной возник gold experience, сразу же залечивший свежие ранки на шее буччеллати. бледные губы джорно запачкались в крови, но почему-то бруно показалось, что это выглядело невероятно очаровательно. он притянул юношу к себе, с осторожностью накрывая его губы своими. буччеллати не знал, что послужило толчком к такому поступку, но остановиться прямо сейчас бы не смог. слишком долго он ждал этого момента, да и джорно, казалось, не особо сопротивлялся, а даже наоборот — подался навстречу, отвечая на поцелуй с каким-то несвойственным для него энтузиазмом. бруно позволил себе дотронуться до столь желанных золотистых волос, слегка растрепать эти замысловатые кудри, пропуская пряди между тонких пальцев. джорно сел к нему на колени; губы обоих в этой внезапно начавшейся игре за право вести перепачкались в крови, только отчего-то размазывать её было невероятно занимательно. осторожные покусывания и шумные вздохи в губы друг друга так манили сорваться с тормозов и шагнуть навстречу удовольствию намного большему, нежели было доступно до данного момента, только трезвость суждения ещё не успела изжить своё. нехотя отстранившись, буччеллати с нежностью посмотрел на своего дона. его аккуратная причёска растрепалась, волосы лезли в глаза, на губах остались растёртые алые следы, а море в глазах отразило благосклонность и любовь к обладателю небесной синевы. — выглядишь ужасно, — всё-таки озвучил свои мысли бруно, предполагая, что наверняка смотрелся не лучше. — это твоя вина, буччеллати. поверить не могу, что ты посмел испортить причёску своего босса. я буду вынужден попросить мисту разобраться с тобой, — наигранная обида, настолько несвойственная джорно, очень повеселила обоих, хоть и поначалу бруно чуть было не воспринял её как правду. до возвращения остальных оставалось ещё много времени, поэтому привести себя в порядок можно было и позже.