посмотри, кем ты стал

— у этого шампуня истёк срок годности ещё четыре месяца назад. у цзинь цзысюаня крайне сложное лицо. высокомерие, столь привычное ему несколько лет назад, вновь ложится неровными грубыми тенями на его лицо. вэй ин фыркает. они в какой-то заднице — и буквально, и метафорически — в целом, он даже не уверен, как именно будет точнее, — апокалипсис шествует по миру лёгкой походкой, а этот павлин не изменяет себе. — и что? — вэй ин плюхается на заржавевший капот машины. она трещит — радиоэхо со станций, где больше никого не найти, — и вэй ин стучит носком ботинка по разбитой фаре. — я не хочу мыть голову этим, — цзысюань указывает на свои длинные волосы, — какого хера вообще? — ну, облысеешь ты и что? мы тут подыхаем в замедленной перемотке, а не на шоу красоты отправляемся, — вэй ин вытаскивает из кармана кожанки потрепанную пачку сигарет. тут — разные марки. что успел утащить, то и кури. — я не хочу лысеть? — о, блять, а я не хочу умирать. что дальше? цзысюань недовольно вздыхает. для парня, одетого в старую потрепанную одежду — рубашка уже порвана на плечах, а джинсы так и вообще были вытащены со свалки, — и с грязной головой, он ведёт себя так, словно всё отлично. и это как-то успокаивает вэй ина. потому что привычный мир — яркие фотки, селфи с вечеринок и лань чжань, дремлющий на его плече, — развеян. а цзинь цзысюань всё, что от него осталось. — кошмар. — и не говори. на ужин, кстати, вон та банка с консервированной свининой. в груди пузырится надломленное веселье — едкий запах смерти осадком на коже, — и вэй ин позволяет себе улыбнуться. цзысюань мрачнеет. — мы сдохнем не от вируса, — говорит он ровным злым голосом, — а потому что нажремся протухшей еды. — достойная смерть, как по мне, — вэй ин щелкает зажигалкой. иногда у него всё ещё дрожат пальцы. иногда ему кажется, что на них кровь. — блин, твоя работает? — он спрыгивает с машины. цзысюань закатывает глаза. — кто бы мне сказал, что я застряну с тобой в последние дни своей жизни, — бормочет он. и голос у него — тоска и боль. иллюзия разобщённости — они отворачиваются друг от друга. — да вообще, — вэй ин смеётся, но выходит как-то криво. — я бы застрелился. — с твоей удачей, — цзысюань распускает волосы и скептично смотрит на шампунь опять, — ты бы пристрелил меня. — о, это была бы точно удача! — он уже легче — искренность под большим градусом, — смеётся опять. — вот поэтому нужно было свалить от тебя на машине куда-нибудь в лес и ждать, когда сожрут меня какие-нибудь волки, — цзысюань вздыхает. за всё время, проведенное в дороге в никуда, он здорово похудел. как и сам вэй ин. — ну, застрял ты со мной, — вэй ин затягивается. — застряли мы с тобой вместе до конца наших дней. — пока я не помру из-за протухшего протеинового батончика, — мрачно возвещает цзысюань. — или не умрёшь от ужаса, поняв, что твои драгоценные волосы выпали. вот смеху-то будет. вэй ин курит, а цзысюань ругается в полголоса, всё-таки начиная мыть голову под колонкой, вода из-под которой какого-то невнятного цвета ржавчины и к тому же идёт с перебоями. когда-то окружающий их дорогой квартал — жизнь, перламутр разговоров и незамутненность высокомерия богачей. тут лишь одиночные дома и зелень, поедающая улочки. сейчас здесь ни души. в первом же доме они разжились несколькими канистрами чистой воды — относительно чистой, — и нашли в погребе практически скатерть-самобранку, с учётом, чем они питались последние три недели. ветер дует с юга. по прикидкам вэй ина, скоро грянет осень. — ты скучаешь по ней? — спрашивает он, доставая вторую сигарету. имя — неозвученность боли. цзысюань замирает — его плечи внезапно кажутся острее, а спина — сплошное напряжение, — и после негромко отвечает: — глупый вопрос. вэй ин хочет рассмеяться. но на самом деле — хочет заплакать. — разве? — ты скучаешь по нему? и это имя — незажившие раны. фантомная кровь на пальцах вэй ина. — глупый вопрос, — он пытается сделать колечки дыма. у него начинают дрожать губы. — тогда ты понимаешь меня, — цзысюань откидывает волосы назад. его рубашка разом становится влажной. — ну, — вэй ин криво улыбается, — поэтому мы и бороздим просторы необъятной планеты вместе. цзысюань смотрит на него. просто смотрит. у него ясный взгляд — таким иногда бывает небо перед грозой. — думаешь, мой брат цел? — о, я тебя умоляю, наверняка да. — а-яо может быть и мёртв. — как и все наши, — замечает вэй ин. дозваться до них — невозможно. когда грянула катастрофа, минцзюэ, сичэнь и гуанъяо были где-то в сиднее. цзян чэн — на переговорах в японии. вэй ин наблюдал, как лань чжань умирает. потом — как умирает яньли. они увядали одинаково — и кровь у них была густой и потемневшей. они успели созвониться с друзьями и близкими, перед тем как неизвестная зараза выкосила чёрт знает сколько людей. "не натвори хуйни", — прорычал цзян чэн в трубку. помехи сделали его голос едва разборчивым. вэй ин тогда попытался засмеяться, но не мог, потому что в горле застряла паника комом слов. — "если не помрёшь, то пересечёмся в сеуле, позвони мне, когда доберешься туда". а потом связь оборвалась. больше его голоса вэй ин не слышал. — рефлексируешь? — цзысюань ведёт плечом. ему мокро и неприятно. — ой, пошёл ты, — вэй ин тушит сигарету о капот машины. они в тишине проходят в дом — околоянтарное оцепенение, — и решают, что задержатся здесь на несколько дней точно. а потом цзысюань подходит к нему — вэй ин поджигает свечи, а ночь слизывает последние облака тёмной синью, — и негромко спрашивает: — ты можешь мне отрезать волосы? вэй ин медленно оборачивается. яньли любила его волосы. она хихикала и заплетала ему причудливые косы — мягкие касания и улыбки ярче солнца, — и цзысюань ворчал, конечно, но никогда не бывал против. почему-то вспышка — всё хорошо, они в огромной гостиной шутят, телевизор мягко бормочет из угла, — воспоминаний отзывается сдавленной болью. рёбра острыми костями — в мягкое незащищённое сердце. — не будешь жалеть? вэй ин дёргает прядь собственных коротких волос. цзысюань ухмыляется уголком губ. какие же они уставшие, боже, блять, мой. с проломленной грудной клеткой, подыхающие в информационном вакууме. ни лань чжань, ни яньли бы не обрадовались им таким. вэй ин всё-таки поджигает первую свечку. свет густой и неяркий. лицо цзысюаня кажется неживым, и это пугает. — ну, что? — вэй ин улыбается. уголки губ печет. — если будешь жалеть, то нахер надо резать такое. цзысюань касает головой и делает шаг вперёд. он перестаёт казаться мёртвым — и жизнь вспыхивает в ярости его взгляда. — я уж точно жалеть не буду. и после протягивает ножницы.