Ветка сливы

Лёгкая тень перемахнула через символическую ограду внутреннего сада. Сплошное загляденье. Шу церемонно поклонился, затем усмехнулся, взял под руку. Цзинжуй заботливо придержал за локоть, когда они переходили хрупкий мостик. Отломил цветущую ветку сливы, посмотрел с едва заметной улыбкой: — Помнишь, Шу-гэгэ? — Помню. Сейчас поставим в кувшин, чтобы было совсем как тогда. Ответ оказался верным. Цзинжуй на мгновение опустил ресницы, потом предвкушающе взглянул. — Тоже вспоминаешь? — Неужели именно тогда я тебе и понравился? — Да. С первого взгляда, как я считал. Я же не знал, кто ты. Но я был слишком мал, когда состоялась битва при Мэйлин, так что... Шу кивнул, пропустил Цзинжуя в комнату первым. Бережно пристроил цветущую ветку, поднял глаза. — Ты ничего тогда не сказал. — Хотел сказать очень много, но не решался. — Что, например? — Шу подошёл к нему, остановился совсем близко, дразня, но не касаясь. Глаза Цзинжуя загорелись, он улыбнулся, легко, как в детстве, принимая игру. — Что делает в этом тихом уголке блистательный молодой господин — один, без подобающей свиты? Шу мысленно взмолился, чтобы домочадцы не забыли о запрете тревожить, пока их не позовут. Коснулся кончиками пальцев руки, напряжённо сжимающей пояс. — Я рад, что оказался здесь, иначе я не встретил бы такого утончённого молодого господина, как вы. — Ваши руки так холодны, весенняя погода переменчива, вам следует поберечь себя, — Цзинжуй поднёс его пальцы к губам, подышал на них, поцеловал покрасневшие на ветру костяшки, затем ладонь, запястье. Потёрся щекой. — А вы пышете жаром, — чуть хрипло ответил Шу, — вам нехорошо? — Отнюдь. Просто моё сердце гонит кровь сильнее при виде вас. Если господин позволит... я мог бы вас согреть. — Недостойный не смеет... — Мне доставит истинное счастье помочь господину. — Ваша доброта не знает границ. — Вам следует прилечь, вы так раскраснелись, — Цзинжуй уверенно увлёк его за собой в спальню, разжёг жаровню, — разрешите освободить ток вашей энергии ци, вы так напряжены. Он сейчас сойдёт с ума от этой неожиданно плавной и обжигающей игры. Цзинжуй ловко распустил на нём пояс, помог снять верхнее платье, потянулся к завязкам нижнего. — Мне уже жарко, — выдохнул Шу, взяв его лицо в ладони. Обвёл скулы большими пальцами, коснулся лбом, пытаясь угомонить бешено стучащее сердце. Цзинжуй уже распахнул полы, забрался под ткань, провёл по груди, бокам, едва касаясь, так, что встряхнуло. — Вы дрожите, — Цзинжуй облизнул губы, поцеловал почти невесомо. Подтолкнул к постели, чуть ли не уронил, быстро избавил от оставшейся одежды — и накрыл одеялом. Шу не удержался от разочарованного выдоха. — Немного терпения, — Цзинжуй сел рядом, погладил по щеке, — если господин позволит, я могу растереть его спину. — Вам... не жарко? — с силой протолкнул слова сквозь горло Шу. Цзинжуй тихо фыркнул, шелестя своей одеждой. Придвинул жаровню поближе. Ещё раз поцеловал и заставил перевернуться на живот. Шу уткнулся лицом в подушку, затаил дыхание, когда на спину капнуло что-то прохладное — и щекотно потекло по хребту. — Вы так напряжены, — горячие руки остановили каплю, широким мазком огладили спину. Шу зажмурился, кусая плотную ткань — пространство вокруг вспыхивало искрами, когда ладони останавливались, совсем чуть-чуть не добравшись до ягодиц, и возвращались, разминая, растирая, поглаживая, щекоча. Коротко застонал, поёрзал, когда сильные пальцы опытного воина, тёплые, с характерными мозолями, скользнули ниже, дразня. — Молодой господин хочет что-то сказать? — Сдаюсь, пощады... — Не понимаю, о чём вы, — шепнул Цзинжуй, склонившись над ним и касаясь губами уха. Знатно поднаторел в спорах с детства... хотя трудно оставлять за собой последнее слово, когда тебя так трогают. Шу перехватил руку, потянул, привлекая к себе. Прильнул, вжимаясь, выдохнул в шею, прикусил ключицу. Цзинжуй поднял его подбородок, с завидным терпением и неспешностью приник к губам, размыкая их языком. Снова опрокинул на спину, навис сверху, целуя. Потом отодвинулся, продолжая прижимать запястья к кровати. Шу отчаянно выдохнул. Он ярко представлял, как сейчас выглядит — совершенно бесстыдно, уже полностью растаявший, податливый как глина: лепи, что хочешь. — Красивый, — тихо сказал Цзинжуй и с упоением продолжил пытку. Как у него хватает выдержки? Обычно Шу трижды, четырежды успевал запросить пощады к тому времени, как у Цзинжуя кончалось терпение. Можно было бы воспротивиться, повести самому, но... Пусть будет так, как захочет Цзинжуй. Кому уступить, как не ему. Это была последняя разумная мысль перед тем, как Цзинжуй вновь потянулся за маслом.