***
— Итак, Кацуки Бакуго, вы указали в своём резюме, что профессионально занимаетесь танцами. Почему же вы пришли работать сюда? — Тодороки подпёр кулаком щеку и заинтересованно посмотрел на парня. Золотые запонки на дорогом костюме хищно сверкнули в электрическом свете. Кабинет самого харизматичного мужчины Токио оказался на удивление обычным. У стены красовался дорогой кожаный диван малахитового цвета, который наверняка томно хрустел, когда на него садились, у большого окна, задёрнутого плотными фиолетовыми шторами, находился широкий стол (настолько широкий, что если драть на нём шлюху, то она не ударится головой о его край), перед ним стояли два бержера такого же цвета и материала, что и диван, за ним – чёрное кресло, на котором, как король, восседал владелец клуба, а по углам теснились дубовые шкафы с документацией за стеклом. "Обставлено просто, но со вкусом", — оценил Бакуго, а вслух ответил: — Деньги нужны. Ранее пытался пробиться в индустрию развлечений через знакомых, но перед слушанием сильно повредил лодыжку. Как оказалось, никому не нужен танцор со слабой ногой, — Кацуки говорил чётко и ровно, с нечитаемым выражением на лице, но если прислушаться, можно было услышать нотки тихой злости. Шото прищурился. — Это понятно, но почему именно сюда? — Сказал же, деньги нужны! — рявкнул парень, чуть повысив голос и оскалившись, но быстро взял себя в руки и тихо добавил, склонив голову: — В долги влез. — Весьма честно. Я ценю это, — после секундного молчания донеслось до него. — В таком случае, меня больше ничего не интересует. Просто продемонстрируйте свои умения, покажите мне, на что способны. Обычно наши танцоры не показывают стриптиз, но вип-персоны иногда просят, поэтому… у вас будет полторы минуты на то, чтобы раздеться под музыку и убедить меня в своей профессиональности, — предвкушающе облизнулся Шото и нажал на кнопку пульта. Механизм мгновенно отозвался на сигнал, включая в кабинете приглушённый алый свет и выдвигая из отверстия в потолке пилон. — Начинайте. Из колонок полилась музыка, и Бакуго немедленно приступил к своему заданию. Тихо выдохнув и прикрыв веки, он расслабился и сосредоточился. Вступление песни было очень коротким, поэтому, когда послышались первые слова, Кацуки крутанулся вокруг шеста и сразу же отошёл от него, положив руки на тело. Под медленную мелодию он соблазнительно провёл по очереди сначала по ключицам, потом по груди, торсу и бёдрам, покачиваясь из стороны в сторону и опускаясь вместе с руками всё ниже и ниже, разводя ноги под холодный взгляд Тодороки, завораживая изящной плавностью движений. Резко, под ритм песни, он, сделав широкий шаг в сторону, дразняще приподнял край футболки, опустил её, а затем и вовсе снял, демонстрируя публике рельефное тело. И – охх – кажется, у Шото твердеет член. Бакуго слишком привлекательно выгибается, слишком явно облизывает сухие губы, слишком возбуждающе смотрит ему в глаза своими алыми фианитами из-под светлых ресниц, и мужчина просто не знает, как остановить это безумие. Пафосно откинув ненужную тряпку в сторону, танцор хватается за шест, вставая к столу спиной, чтобы плавно присесть и подняться, давая насладиться обтянутой джинсами упругой задницей, а потом, удерживая металлическую опору одной рукой, поворачивается и снова приседает, второй рукой расстёгивая ширинку. Закусив губу, поднимается, недвусмысленно толкается в ладонь, сжимая член сквозь ткань боксеров и снова поворачивается. У Шото кружится голова. Он возбуждается только от вида Кацуки, он хочет сейчас же прервать этот разврат и нагнуть излишне сексуального парня, наплевав на всё, но, с другой стороны, его радует перспектива узнать, чем же ещё удивит его этот чертёныш. Поэтому и смотрит, следит за каждым шагом, усилием воли игнорируя боль в паху. Перед самой кульминацией Бакуго нарочито медленно стягивает брюки, наклоняясь на прямых ногах, и проводит по крепким икрам, бёдрам и заднице ладонями, постепенно выпрямляясь, заводя и так возбуждённого Тодороки ещё больше. Перешагивает безвольно лежащие на полу джинсы. "Теперь самое интересное", – облизывается парень, обхватывая пилон. Цепкие пальцы держат крепко, и парень уверен в своих силах, когда на одних руках кружит над полом, а потом рывком виснет на железке вниз головой, намертво сжав металл ногами. Смотрит на перевёрнутого гетерохрома и почти фыркает: этот парень невероятно напряжён. Разные глаза смотрят с таким желанием, с каким ещё никто на него не смотрел. Это льстит, это приятно жжёт сердце, и блондин ухмыляется перед тем, как напрячься и поднять туловище, чтобы сжать шест. Он размашисто раскачивается вокруг, кружа, словно коршун над добычей, всё ближе и ближе к оси вращения, пока не достигает её. Откинув голову и держась одной рукой, сгибает левую ногу, медленными вращениями постепенно спускаясь вниз. Кацуки достигает пола, когда песня заканчивается. Шото достигает своего предела, когда Кацуки проводит рукой по непослушным волосам. — Очень хорошо. Вы приняты. Обговорите с моей помощницей смены, зарплату и прочее. Впредь обращайтесь к ней, если что. Можете идти, — мужчина вежливо давит улыбку и разворачивается на кресле к окну, всем видом показывая, что разговор окончен. — Бакуго-сан, за мной. Вы будете вместо нашей уволившейся Джиро-сан, поэтому… — красноглазый особо не вслушивался в слова Яойорозу, будучи увлечённым одним двумордым придурком, но, подхватив свою одежду, пошёл за девушкой, когда та направилась к выходу из кабинета. Перед тем, как окончательно потерять новоиспечённого начальника из виду, танцор оглядывается на спинку кресла, такого же напряжённого, как и его хозяин, и довольно скалится. "Кажется, вы запали мне в душу, Тодороки-сан".***
Бакуго раздражён. Бакуго в смятении. Бакуго не понимает, схера ли главный святоша Токио неотрывно смотрит на него. Уже полмесяца он ловит ничем не прикрытый пошлый взгляд со стороны мужчины и с бессильной злобой осознаёт, что лишь сильнее распаляется под ним. Красноглазый ещё с первой встречи заметил интерес к своей персоне, но не думал, что его босс настолько им увлечётся. Холодные льдинки буквально скользили по каждому изгибу тела блондина, оставляя за собой мокрый след неловкого возбуждения. Извиваясь на пилоне, Кацуки глушит загнанное дыхание своего сердца и избавляется от ненужного стыда. Ему ни в коем случае нельзя поддаваться чувствам, но он не в состоянии игнорировать тот факт, что Шото тоже разжигает в нём желание. Имевший многолетний опыт в роли пассива Бакуго признаёт, что Тодороки-сан – именно тот типаж парней, под который блондин готов лечь. И, признаться, лечь не один раз. Шото горяч. И Кацуки не может перестать закусывать губы, смотря на выпирающие из-под открытого воротника ключицы, не может, проходя мимо, перестать вдыхать запах дорогого одеколона, который мягким туманом рассеивается вокруг статной фигуры, не может не принять вызов, когда разные глаза изучают его тело. Поэтому блондин с извращённым наслаждением смотрит в ответ, дразняще облизывая губы, топя в их жаре концентрированную выдержку, словно кубики льда, и она течёт вдоль шеи и груди вниз, трещит по швам. С каждым разом Бакуго всё труднее сдерживаться. Он уверен, что гетерохрому тоже. Но они упорно держат дистанцию, пожирая друг друга глазами, испытывая оппонента и ловя кайф от невозможности подмять желанное тело под себя. "Ты просто обязан трахнуть меня, святоша. В противном случае это сделаю я", – с надменной улыбкой думает Бакуго, провожая немного сгорбленную спину начальника. Кажется, у кого-то образовались небольшие проблемы в штанах.***
«Expose» славился своими роскошными танцорами и правилом неприкосновенности. Никому, даже самому Тодороки Шото, нельзя было их касаться или как-то домогаться. Поэтому сейчас этот самый Тодороки Шото всей душой ненавидел установленное им правило, пряча стояк под столом и проклиная свою безупречную репутацию. Перед ним на шесте кружилась обворожительная брюнетка в смелом сценическом наряде вызывающего красного цвета и цокала алыми каблуками по столу, всеми силами стараясь привлечь внимание хозяина клуба и сидящих рядом с ним торговых партнёров. Последние, между прочим, очень даже увлеклись молодой танцовщицей. Но только не Шото, который во все глаза пялился на парня в середине зала. В самом центре помещения, кроме отдельно стоящих столиков с эротично танцующими парнями и девушками и вип-ложами по краям, от стены с бархатными шторами на семь метров расстилался подиум, и казалось, что ты попал на какой-то показ мод. Только вместо напольных софитов от потолка до дорожки тянулись начищенные до блеска пилоны, а вместо брендовых одежд и обуви модели демонстрировали всю красоту человеческого тела. И одной из этих "моделей" оказался ублюдок Бакуго. Слишком сексуальный ублюдок Бакуго. Как бы ни наклонялась брюнетка в красном, как бы ни выгибалась и изворачивалась, Тодороки всё казалось, что блондин делает каждое движение в дохрена раз лучше. Каждый наклон, сопровождаемый перекатыванием мышц, каждая волна, что он создавал своим охуенным телом, каждый изгиб рядом с пилоном казались грёбаным совершенством. Гетерохром нахмурился и залил половину рокса в горло. Холодный виски одновременно и обжигал, и освежал, но лучше не становилось. Ещё раз глянув в сторону хитро изворачивающегося Кацуки, мужчина неловко улыбнулся своим гостям и, сославшись на плохое самочувствие и извинившись, предложил им переместиться в вип-ложе с особым обслуживанием. Стоит ли говорить, как жадно блеснули их глаза, как наигранно жалостливые мины пожелали скорейшей поправки и удалились в одну из скрытых комнат. — Джена, спасибо, можешь идти. Отдохни немного, — обратился Шото к танцовщице перед ним, и девушка, промурчав: "Как скажете, Тодороки-сан", – ушла. Но не успел он оказаться***
Тодороки медленно открыл глаза. Над ним нависает высокий потолок его же ночного клуба, в голове неспешно варится каша под названием похмелье и давит на стенки черепа. Шото осознаёт, что лежит на полу в главном зале «Expose», а когда пытается подняться, понимает, что связанные галстуком за спиной руки особо не мешают, но создают некоторые неудобства. "Похоже, тот, кто схватил меня, не думал полностью обездвижить моё тело, даже рот не залепил. Что же ему тогда от меня нужно?" – гетерохром принял сидячее положение и осмотрелся. Это действительно было его заведение, сам он находился на подиуме в середине помещения недалеко от стены с тяжёлой шторой. "Но как это произошло? Так, надо вспомнить, что было до этого. Я сидел со своими торговыми партнёрами, смотрел на Бакуго, потом отправил этих пьяниц в вип-ложе, вместо них пришла Урарака, поговорила со мной и ушла. А что потом? Думай…" – Шото напрягся и зажмурился, вспоминая последние минуты прошедшего вечера. "Потом…я выпил, немного посидел, вышел из зала…и меня вырубили!" – мужчина вскинул голову, обращая взгляд на вошедшего в помещение человека: "Похититель!" Из-за того, что свет горел лишь над подиумом, разглядеть скрывающегося в тени незнакомца не представлялось возможным, но Тодороки хорошо услышал, как закрылась на ключ главная дверь. — Проснулся? Как самочувствие? "Этот голос!" — Бакуго? Какого чёрта ты устроил??!! Немедленно развяжи меня и объяснись!! — Шото принял наступательную позицию, сходу начав задавать вопросы, но лишь его собственные слова, отразившиеся от стен, вернулись к нему эхом. Голова буквально взорвалась от наплыва тысячи и одной мысли, но ни одна из них не устраивала мужчину по содержанию. Он злился и строил догадки в эти мучительно долгие секунды. Он ждал ответа от самого Кацуки. — А вы быстро узнали меня. Неплохо, Тодороки-сан, — его голос как всегда отличался насмешливыми нотками, и гетерохрома впервые порадовала эта привычная черта танцора. Блондин вышел на свет, а затем запрыгнул на подиум, представая перед боссом в полной красе. Белый стоячий воротник с чёрной бабочкой идеально огибал напряжённую шею, чёрные суперкороткие шортики на лямках совсем не прикрывали красоту длинных ног, а полупрозрачные чулки её подчёркивали. Завершали образ чёрные сапоги на небольшом каблуке и белые манжеты на запястьях. "Джентельменский набор" парня заставил Шото густо покраснеть и прикусить язык. Бакуго самодовольно ухмыльнулся. — Как тебе? Нравится? Нашёл среди старого реквизита на складе. И почему такую красоту отправили туда? Да, гетерохрому нравилось. Определённо нравилось. И маленькому дружку в штанах тоже. Поэтому Тодороки решил, что пора бы закругляться. — Бакуго, ты не ответил на мой вопрос, — начал угрожающе тихо босс и зло посмотрел подчинённому в глаза. — Какого лешего ты творишь? — Какой ты настырный, половинчатый, — его передёрнуло от странного прозвища. Как он его назвал? Кацуки вздохнул и неспешными шагами стал подходить к своей жертве. — Ну ладно, у меня всё равно не было цели скрывать от тебя причину происходящего. Тогда слушай. Знаешь ли ты, как сложно почти каждый день приходить на работу, пахать несколько часов и каждые пару минут видеть перед собой раздражающую рожу и до безумия сексуальное тело, а потом в одиночестве обрабатывать стояк в толчке, потому что желаешь только его, а?? — мужчина опешил от этих слов. — Конечно, знаешь! — Я не..! Тут Тодороки понимает, что влип, когда Бакуго пресекает все его жалкие попытки оправдаться, усаживаясь на его ноги верхом, и прислоняется к его лбу своим. Алые фианиты смотрят жадно-плотоядно, проникают в закрома души. И гетерохром, заворожённый глазами напротив, едва различает вкрадчивый шёпот: — Я внимательно следил за тобой, как и ты за мной. Сидишь на одном и том же диване, пьёшь один и тот же виски, наблюдаешь за одним и тем же человеком – за мной. Стабильность – это хорошо и удобно, правда? Поэтому ты медлишь предложить мне перепихнуться. Ты просто боишься нарушать своё золотое правило, прикрываясь осуждением общественности. Ты ебучее ссыкло, в курсе? — Шото сглотнул. — Но мне плевать. Я уже давно приметил тебя, и раз ты не хочешь начинать первым, то это сделаю я. Тодороки был загипнотизирован этим голосом, этими глазами, словно кролик змеёй. Он слушал Кацуки с приоткрытым ртом и очнулся лишь тогда, когда чужой палец воткнулся ему в грудь в конце монолога. Стоило начать снимать с него одежду, и он проснулся окончательно. — Эй, погоди! — он резко задёргался и, скинув с себя тушу, пихнул Бакуго ногой в живот. — А если я откажусь? — блондин непонятливо уставился на мужчину на несколько долгих секунд, а потом заливисто рассмеялся. — Откажешься? С чего бы? Ты уже раздеваешь меня глазами! — издевательствам не было предела, но красноглазый быстро спрятал улыбку. — Я не хотел прибегать к таким мерам, однако ты заставляешь меня это сделать, — парень нежно взял лицо своей жертвы в руки и елейным голосом продолжил, по-злодейски очаровательно скалясь. — Если ты откажешься, то я закачу скандал и открою прессе твой маленький секрет, который может в один «пшик» разрушить всю твою безупречную карьеру. Только представь, как СМИ обрадуются такой новости, как запестрят кричащие заголовки о печально известном Тодороки Шото, обличённом в страшной тайне. Название клуба иронично впишется в историю, и журналисты не упустят возможности покаламбурить, не думаешь? — К-какой секрет? О чём ты? — у гетерохрома внутри всё похолодело и задрожало, будто на автомате, голос предательски надломился, выдавая его страх с потрохами, и, кажется, мозг, даже не успев переварить информацию, просто отключился на фоне паники. Он ещё никогда не был так близок к провалу. — Ха, так я и сказал! Я не настолько глуп, чтобы раскрывать все карты, — парень опустил руки, но зрительный контакт не разорвал. — Но, знаешь ли, не настолько жесток, чтобы лишать права выбора. Поэтому выбирай! Я могу тебя развязать, и мы займёмся жарким сексом на этом прекрасном подиуме, посреди твоего клуба, при условии, что ты обещаешь впредь регулярно удовлетворять мои сексуальные потребности, или же я могу просто изнасиловать тебя, а потом выставить перед прессой твою половинчатую рожу в самом худшем свете, сверкая твоим страшным секретом перед публикой. Уверен, весь персонал «Expose» глубоко разочаруется в своём боссе, услышав последние новости, — кажется, Кацуки едва сдерживал злорадство. — Но ты же тоже среди них! А если клуб закроют, то ты не сможешь выплатить долг! — Тодороки сделал последнюю попытку достучаться до блондина, но тот лишь шире улыбнулся. — А что, если я уже накопил достаточную сумму? Вкрадчивый ответ словно разбил что-то внутри Шото, что-то важное и хрупкое, словно хрустальные оковы, что сдерживали его всё это время. Он обессиленно опустил голову, когда Кацуки, фыркнув, встал, а потом ледяным взглядом из-под чёлки посмотрел в красные глаза и угрожающе произнёс: — Подожди немного, я освобожусь и вытрахаю всё дерьмо из твоей тупой башки. Бакуго плотоядно улыбнулся. — Ну попробуй. В зале внезапно включилась какая-то известная песня, и в ответ на вопросительный взгляд гетерохрома блондин коротко прокомментировал: "Автоплей". С самого начала музыкального сопровождения парень начал вести себя вызывающе, качая бёдрами по пути к пилону. Пока ещё не зазвучали слова, он встал спиной с своему зрителю и нагнулся к левой ноге, после плавно поднимаясь вдоль неё. Тогда Тодороки впервые почувствовал, что с позором проигрывает этому ублюдку. — You're under under under my skin, — начинает певица, и Кацуки, покачиваясь под ритм, указывает на ошалевшего Шото, явно давая понять, что эта песня про них. — I want you want you want to come in, — сгибает пальчик в известном жесте, подстёгивая и заставляя нервно дёрнуть верёвку, стягивающую запястья, — I'll show you show you show you right here what you're doin' to me, — становится боком, выразительно выгибаясь и спускаясь неслышными похлопываниями ладошек от груди всё ниже и ниже, — Come here! — и садится на корточки лицом (или всё-таки пахом?) к начальнику, расплываясь в пошлой улыбке. Тодороки не успевает понять, когда напряжение внизу стало отзываться тянущей болью, но это вдохновило его с бо́льшим остервенением избавляться от галстука на руках. — Do you feel the same strong attraction? I'm looking on the aim, your direction. I'm pretty pretty girl, pay your attention, pay your attention, — Бакуго падает на колени, надменно улыбаясь, затем хватает одной рукой пилон и двигает бёдрами взад-вперёд под ритм песни, не забывая посматривать на заложника. Но тот, кажется, совсем не заинтересован в происходящем. Большие глаза блондина превращаются в щёлочки.— Do you feel the same strong attraction? I'm looking on the aim, your direction. I'm pretty pretty girl, pay your attention, — он неспешно подползает на четвереньках к мужчине, увлечённому рассматриванием чего-то внизу, и хватает его за подбородок, разворачивая к себе. Приближается вплотную, дышит в лицо. У Шото замирает сердце. — You'd better focus on me, — одними губами вторит певице блондин, а потом брезгливо отпускает челюсть, почти отбрасывая подальше от себя. Затем неспешно вновь усаживается на бёдра, кладя руки на чужие плечи и игриво заглядывая в гетерохромные глаза. Тодороки его действия кажутся нелогичными и непродуманными. Но возбуждающими, да. — You'd better focus on me, — вновь одними губами повторяет Кацуки, закусывает губу и начинает двигать бёдрами вдоль чужого паха, натирая и без того напряжённую шишку. Шото до побеления костяшек сжимает кулаки, тщетно пытаясь игнорировать влажный язык на своей шее и горячее дыхание на коже, но всё выходит из рук вон плохо. — You'd better focus on me, — шепчет приятный голос в самое ухо, а мужчина тем временем по крупицам теряет последние остатки самообладания, едва не выгибаясь навстречу чужому телу, ведь парень всё не прекращает мучить его член через ткань брюк и уже разбирается с его рубашкой. Сил терпеть нет никаких. — You'd better focus on me, — в последний раз повторяет красноглазый в нескольких миллиметрах от рта гетерохрома и, оставив жаждущие губы без поцелуя, поднимается, чтобы так же развратно, как и всегда, прошествовать к пилону. Не теряя ни секунды, Шото вскакивает вслед за Бакуго и набрасывает галстук на руки, когда тот хватается ими за шест и даже не сопротивляется, когда инициатива переходит в руки хозяина заведения. Тодороки предусмотрительно завязывает импровизированную верёвку так, чтобы потом можно было легко развязать, и звонко шлёпает блондина по упругой заднице. — Попался. "А я думаю, что всё с точностью до наоборот", – слишком довольно ухмыляется про себя Кацуки, выгибаясь и выпячивая зад навстречу головокружительному сексу, а он уверен, что тот будет головокружительным. — Полагаю, я должен тебе сказать, почему этот реквизит оказался на складе, — мужчина поддевает пальцем край шорт. — Не пойми неправильно, этот костюм очень хорош, вот только, — до чуткого слуха долетает слабый треск ткани, — нитки совсем износились, и сейчас эти прелестные шортики можно легко порвать голыми руками, — и он с извращённым удовольствием на губах одним рывком уничтожает швы, соединяющие куски материи, и оставляет чёрные лямки безвольно висеть на плечах блондина, открывая неограниченный доступ к более интересным местам. — О, так ты даже не надел нижнее бельё под шортики – приятный бонус. Горячими руками Тодороки с наслаждением проводит по оголённым ягодицам, пояснице, спине – по всему, до чего дотягивается, чтобы просто наконец почувствовать эту идеальную плоть под своими пальцами. Слегка смуглая кожа краснеет от нажимов, но каждый раз податливо прогибается, позволяет мышцам перекатываться под собой, отражая каждое их движение, а если прижаться к ней, то можно уловить наипрекраснейший натуральный запах Кацуки, что с каждым вдохом сводил босса с ума. Парень нетерпеливо подавался назад, ближе к чужим рукам. — Мммм, Тодороки-сан, хватит медлить, прошу. Трахните меня уже, — он вызывающе обернулся. — Или вы опять хотите убежать со стояком в туалет, словно школьник, увидевший первый порножурнал в своей жизни, как делаете обычно? — насмешка сквозила между букв слишком явно, взгляд алых глаз и наглая улыбка выглядывали из-за плеча, дразня и провоцируя. О нет, Шото не собирался это пропускать мимо ушей сегодня. — Имей терпение, мой сладкий. Дай мне немного времени, и я заставлю тебя биться в оргазме, как портовая шлюха, лишь от ощущения моего члена в твоей заднице, — тихо цедит в плечо он, а затем обнимает желанное тело, сжимая бусины сосков и срывая с чужих губ судорожные вздохи. Бакуго тут же рефлекторно отстраняется, пытаясь уйти от неприятных ощущений, но лишь сильнее оттягивает чувствительную кожу, принося себе больше боли, отчего садистская ухмылка озаряет лицо гетерохрома. Да, ему определённо хочется видеть эти метания между страданием и удовольствием на лице блондина, хочется замечать эти попытки ослушаться его слов, но потом смотреть на полное повиновение со стороны Кацуки. Это безусловно заводит. Его заводит власть. Абсолютная и полноправная. Песня повторяется сначала: автоплей на репите. Чёрные лямки неслышно спадают на пол. Пальцы Шото скользят вверх по прохладной коже, после проникая в чужой рот. Бакуго смыкает губы. Приятная теплота обволакивает пальцы, юркий язычок без промедления обвивает фаланги и, кружа вокруг и щекоча подушечки, размазывает вязкую слюну по коже. Бакуго закатывает глаза, когда мужчина шершавыми пальцами гладит корень языка, а свободной рукой аккуратно оттягивает крайнюю плоть его возбуждённого члена, растирая предэякулят по головке. Блаженные крики едва не вылетали из горла вслед за тихими стонами. — Я ещё ничего не сделал, а ты уже течёшь, как сучка, — входя во вкус, с пошлой улыбкой проговаривает Тодороки и вытаскивает мокрые пальцы изо рта, чтобы приставить их к дырочке Кацуки. Кружит вокруг неё, не торопясь войти, лишь раззадоривает блондина, грубо надрачивая чужое возбуждение. Тот мнётся и выгибается, тихо скуля, просит войти, а мужчина всё испытывает терпение партнёра, пока наконец не проникает внутрь. Ласковые движения длинных пальцев вдоль мягкой стенки анала будто посылают по всему телу приятные волны чувства наполненности и правильности, мелкая дрожь на пару с мурашками покрывает кожу, горячие губы целуют загривок, плечи, ставят яркие бутоны засосов, что россыпью ложатся вдоль изгиба шеи и щекочут нервы. Бакуго откровенно наслаждался процессом растяжки, полностью отключаясь от остального мира, даже громкая музыка сейчас напоминала писк комара. Но при этом ровное дыхание в затылок звучало громче монастырских колоколов, и это сводило парня с ума. Руки Шото были буквально везде. Они обнимали плечи и гладили бёдра, царапали рёбра, сжимали соски, проникали всё глубже и глубже, казалось, до самого горла, стискивая бешено бьющееся сердце железной хваткой, что оно едва могло пошевелиться. Ноги уже еле держали. Продолжая подрагивающими пальцами перехватывать удобнее пилон, Кацуки даже не заметил, как галстук слетел с его рук на пол, и когда блондина резким движением поставили на колени, мир словно сделал сальто перед глазами, а мгновение спустя перед ними замельтешили серо-голубые огни. — Что за развратное лицо? — гетерохром приторно улыбнулся. Видеть подчинённого таким прямо в своих руках было верхом его мечтаний. Ещё вчера мужчина и представить не мог, что будет с лёгкостью вертеть этим прекрасным телом, лелеять каждый изгиб и изъян (хотя какие уж тут изъяны, этот парень и д е а л е н). Ещё вчера он и представить не мог, что эти рубины затянет пелена непритворного возбуждения от его действий, что эти бледные губы изогнутся не в усмешке, а в просьбе скорее перейти к самому главному. Он и представить не мог, что ему предоставится шанс сделать этого парня своим. А Бакуго вело. Лицо Тодороки было необычайно близко, его глаза, его губы и кадык, его пропахшая дорогим одеколоном и потом, расстёгнутая на половину пуговиц белая рубашка, его ключицы и крепкая грудь – весь он был так близко. Его крышесносная аура, словно наркотик, обволакивала с ног до головы, дурманила разум, заставляла желать этого человека целиком и полностью, чего бы это ни стоило, будто это единственное, что вообще можно пожелать. Шото быстрыми движениями освободил член от плена ширинки и эластичных трусов, затем рукой направил голову Кацуки к паху, непрозрачно намекая, что тому стоит поработать ротиком. Парень, недолго думая, заглотил стояк почти до основания, проведя шершавым языком вдоль нежной кожи. Гладкая головка неприятно царапнула пересохшее от возбуждения горло. В неспешном темпе парень начал посасывать пенис, покрывая поверхность слоем тягучей слюны и иногда выпуская его изо рта, чтобы пальцами слегка оттянуть крайнюю плоть и кончиком языка пощекотать уздечку. Тяжёлое дыхание сверху возбуждало желание сделать боссу ещё приятнее, и Бакуго, подняв взгляд наверх, вобрал член глубже. Мужчина сглотнул. Подрагивающие от адреналина руки потянулись к пуговицам, чтобы окончательно снять ненужную рубашку, пока гетерохромные глаза были сосредоточены на изучении алой радужки. Взгляд блондина, направленный прямо на него, чарующий, гипнотизирующий, манящий, пьянящий. Такой пошлый, думает Шото, кидая рубашку куда-то за пределы подиума и хватая чужие волосы. Парень даже не успевает ничего сообразить, когда его в бешеном темпе начинают грубо трахать в рот, но услужливо расслабляет горло и прячет зубы. И хоть широко раскрытые челюсти ныли, голова кружилась и гудела, а перед глазами всё смазывалось в бессмысленную кашу из-за выступивших слёз, Кацуки не спешил вырываться из чужой хватки. Напротив – ему даже нравилась эта грубость и напор, с которым гетерохром накинулся на него, это почти детское нетерпение вкупе с властным поведением забавляло и возбуждало парня одновременно, будто он какой-то извращенец, ловящий кайф от минета. (Чего уж греха таить, он уже сам не уверен.) Толкнувшись в рот блондина в последний раз, Тодороки засадил член по самые яйца, даже не думая кончать, но Кацуки быстро сжал стенки гортани, и начальник с протяжным стоном спустил внутрь. Всё его тело прошила приятная дрожь. "Боже, он просто нечто", – только и крутилось в мыслях мужчины, когда припухшие от сами-знаете-чего губы с тихим «хлюп» выпустили орган из жаркого плена и изогнулись в хитрой ухмылке. Черти плясали танго в красных фианитах, прося о бо́льшем наслаждении, и сочащийся естественной смазкой стояк тому подтверждение. — Ну и чего мы остановились? — Кацуки, вытерев ребром ладони губы, оскалился, поднялся на ноги и прильнул к мужчине, запуская пальцы в двухцветную шевелюру. — Я надеюсь, ты понимаешь, что этого слишком мало, чтобы удовлетворить меня. Я хочу твой член в себе. Я хочу, чтобы ты воплотил свои слова в реальность, — произнеся последнюю фразу почти шёпотом, с придыханием, он прижался губами к чужим, начиная тягуче целовать их, прикрыв глаза. Ответ не заставил себя долго ждать. Продолжив их неспешный поцелуй и закинув правую ногу блондина себе на бедро, Шото, не переставая удерживать её на весу, второй рукой пробрался внутрь сжимающейся дырочки подчинённого, что беспрепятственно раскрылась для настойчивых пальцев. Впечатления от недавнего процесса растяжки мгновенно померкли на фоне новых ощущений повторного проникновения, словно и вовсе не было ничего подобного ранее, словно его не было в этом мире всего пару минут назад. А что он делал своим языком – боже! – Бакуго совсем потерял голову от действий гетерохрома. Ему всё казалось, что он не сможет дождаться разрядки: не выживет, взорвётся от переполняющих его чувств, расплавится от ласковых рук босса, задохнётся от раскалённого воздуха, сгустившегося вокруг их тел, растает от взгляда гетерохромных глаз, что завораживающе заглядывают в душу, стоит разомкнуть веки. Не выживет, нет. В один момент длинные пальцы пробрались слишком далеко, с нажимом пройдясь по простате, что парня словно прошило током и чистейшим наслаждением одновременно. Обратя лицо к небу, он сжал в кулаках чужие волосы и гортанно застонал, а Тодороки мгновенно перешёл на шею, выцеловывая на ней точечки-засосы, которые уже через несколько минут бесследно исчезнут, позже напоминая о себе фантомными покалываниями и призрачным теплом. Кацуки уже не мог терпеть. Прерывистым дыханием и тихими мольбами, потираясь напряжённым органом о живот начальника, он просил трахнуть его поскорее. — Тодороки-саааан, я уже на пределе. Хватит мучить нас обоих, просто сделайте это, прошу! — гордости осталось ровно столько, сколько терпения. Хотелось кончить. Хотелось с членом в заднице. — Уже не можешь, сладкий? А я надеялся ещё немного испытать твою выдержку, — Шото явно произнёс это с наигранным сожалением, ведь всё внутри него буквально горело от торжествующего предвкушения и нездорового возбуждения. Подарив блондину свою самую дерзкую и пошлую улыбку, мужчина коротко поцеловал его губы, затем повалил на жёсткий подиум, сразу ставя раком. Тупая боль в коленях и ладонях от неудачного приземления заставила Бакуго раздражённо зашипеть, но она тут же стала на порядок ниже в списке значимых вещей, когда Тодороки вошёл в него без предупреждения. Член оказался ощутимо больше, чем пальцы, и в уголках алых глаз рефлекторно выступили капельки слёз. Парень изо всех сил стиснул зубы и зажмурился, хоть это никак не могло облегчить некомфортное чувство внутри. В темноте век весело заплясали разноцветные круги. Приятные ощущения словно стёрли ластиком. Гетерохром замер всего на минуту, прежде чем, вцепившись в шею, прижать голову Кацуки к подиуму и начать двигаться. Мир в распахнувшихся глазах блондина вмиг разразился фейерверками и мерцающими звёздами; новая волна наслаждения, что приближала его к оргазму, накрыла с головой и не отпускала; тянущая боль, будто бы распространившаяся на всё тело, пьянила и отрезвляла, словно точила чувства, чтобы те острее вонзались под кожу, во все центры удовольствия. Мужчина двигался быстро, совсем не давая времени опомниться, а у Бакуго сердце – камень, тяжёлый и гулко бьющийся о грудную клетку, вот-вот разорвёт ткани и упадёт вниз. А Бакуго царапает пол, не зная, куда деть руки. Шумные вздохи, как помехи, и томные стоны друг друга полностью заглушили тяжёлые басы песни, о которой оба уже давно забыли. В бешеном темпе, совсем не заботясь о нежности, двое трахались на подиуме в одном из самых элитных заведений Токио, полностью отключившись от остального мира. Здесь и сейчас есть только они. Есть только пошлые шлепки бёдер о задницу, ноющие от приятной боли коленки, жар прижавшихся друг к другу тел и алые засосы-укусы Тодороки. Есть только молчаливые стены огромного зала, светящая прямо на них яркая лампа сверху, долбящая из динамиков 'focus on me' и громкие стоны-вздохи Кацуки. Вдруг Шото, схватившись за чужие руки, потянул подчинённого на себя, заставляя прогнуться и буквально сесть на его член. Возможно, блондин слишком громко отреагировал на это. Возможно, он почти закричал. Однако ему определённо понравилась такая смена позы, это точно. Не теряя времени, босс стал плавно двигаться, сводя парня с ума своими медленными, но глубокими толчками. Вдобавок ко всему его горячие руки отправились исследовать тело Бакуго: они вытягивали и щипали соски, выворачивая их всевозможными способами, щекочуще гладили подтянутый живот, царапали нежную шею и сжимали бёдра до красных отметин, они были везде и одновременно не там, где нужно. Уже ничего не соображая, Кацуки вцепился в эти руки в надежде, что они приласкают и его требующий внимания член. Но вместо этого Тодороки окончательно прилип к идеальному телу пассива, почти спаиваясь с ним в одно целое, прижимаясь крепкой грудью к широкой спине. Мужчина с удовлетворением вдохнул натуральный запах подчинённого. Обнимать желанное тело оказалось настолько восхитительным чувством, что он, не сдерживаясь, начал вдалбливаться в его зад с удвоенной скоростью, а затем с силой впился зубами в его плечо, вырывая прямо из горла такой приятный для слуха полустон-полувскрик. У Бакуго внезапно закружилась голова, словно с этим укусом он получил приличную дозу змеиного яда, стало сразу и запредельно хорошо, и неизмеримо плохо, и он, откровенно говоря, не знал, что с этим делать. Оргазм, совсем недавно будоражащий естество игривыми волнами, сейчас надвигался девятым валом. Ноги и поясница окончательно онемели, мозги расплавились, звенящий шум в ушах воспринимал только чужое сбитое дыхание, напряжение внизу давно стало болезненным. Эти глубокие толчки, ускорившиеся вновь, эти вездесущие руки – господи, руки – облапавшие всего блондина вдоль и поперёк, этот мягкий до одури тон в голосе, эти обжигающие губы, что непрерывно осыпали чуть смуглую кожу тысячей отметин-созвездий, – это всё составляло просто невероятно опасную гремучую смесь, что, казалось, могла убить Кацуки, стереть его в порошок, превратить в космическую пыль. Разрядка была как никогда близка. Подобно сверхновой, Бакуго чувствовал, что рассыпается по атомам, заполняя собой воздушное пространство. Будто в попытке помешать ему рассыпаться полностью, Шото обнял его рукой поперёк груди и прижал к себе как можно ближе, хотя казалось, что ближе уже некуда, а второй стал грубо надрачивать влажный от естественной смазки член. Непередаваемые ощущения от тёплой ладони на органе дёргали за ниточки восприятия и искажали реальность, мелкой дрожью и контрастной немотой отзывались движения внутри ануса, заставляя почти инстинктивно довести дело до логичного конца. Прерываемые шумными вздохами, губы блондина едва ли осознанно шептали под быстрый темп толчков: "Скорее… Шото, давай же…" А Шото тоже на пределе. Чувствовать Кацуки слишком приятно, слышать его слишком прекрасно, не целовать его плечи – просто невозможно. И вот сейчас, когда они оба на грани, на самом обрыве, подталкиваемые страстью, могут упасть в пустоту, Тодороки хватает парня за подбородок, поворачивает его лицо почти под невообразимым углом и глубоко целует желанные губы, толкнувшись в податливое тело в последний раз и заполнив внутренность тёплой спермой. Мощный оргазм вдруг накрыл Бакуго с головой, и, кажется, он потерял сознание на секунду. Удовлетворённый стон отразился от стен зала, возвратившись лишь шумом всё ещё играющей на повторе песни, напряжённое, как струнка, тело в один момент обмякло и, поддерживаемое чужими руками, растеклось по подиуму с удовлетворённым выражением на раскрасневшемся лице. Ярчайшие софиты «Expose» гасли и загорались вновь на фоне тёмных пятен и головокружения, пока над парнем не нависла тень. — Это ещё не всё, мой сладкий. Ты же не против, если мы продолжим, ммм?***
— Так что насчёт секрета? Что ты собирался разболтать всему миру? — отдышавшись, спросил Шото и с интересом заглянул в красные глаза. Кацуки только-только слез с члена, а сейчас мирно сидел на коленках гетерохрома, объятый сильными руками. Уставший и затраханный он мало что соображал, поэтому, откинувшись на чужое плечо, лениво признался, потупив взгляд: — Ах, это… Нет никакого секрета, я всё выдумал. — Ты серьёзно? — Угу. — А про то, что ты выплатил долг? — Тоже. — Ты хоть понимаешь, что за такую ложь… — сердито-серьёзно начал Тодороки, сделав в середине фразы небольшую паузу, но удивительно быстро сменил гневный тон на приторно-пошлый, продолжая, — тебе придётся расплачиваться ещё очень долго? — протянул он недвусмысленно, поймав удивление любовника. Но очень скоро от его ступора не осталось и следа. Бакуго плотоядно улыбнулся и, приблизившись к лицу Шото, словно за поцелуем, прошептал в самые губы: — Накажите меня так сильно, чтобы я забыл, как нужно врать, Тодороки-сан.