«Дурак» — повторяет каждый раз Вэриан, обращаясь к самому же себе, когда снова и снова смущается и отводит взгляд куда-то в сторону, только лишь стоит принцессе что-то ему сказать, либо же просто посмотреть на него во время их разговора. Вэриан в ту же секунду терялся и смущался, выдавая нервные смешки и пытаясь связать хоть какие-то предложения, но все, что у него выходило — заикаться и рассеянно потирать затылок, чувствуя, как щеки наливаются кровью.
Поначалу он даже и не понимал, что с ним происходит.
Просто в какой-то момент алхимику захотелось все больше и больше времени проводить с Рапунцель, видеть ее счастливое улыбающееся лицо, слышать ее забавный смех и просто находиться рядом с ней. Ему хотелось сделать ей что-то приятное, подарить что-нибудь особенное, чтобы увидеть смущение на ее лице и услышать, как быстро-быстро стучит его собственное сердце в грудной клетке.
Вэриану становилось грустно, когда ее не было рядом, а потому ему приходилось в такие моменты самому идти к ней, и плевать, что путь из его деревни до ее замка был очень длинный — юноше было не сложно. Он был уверен, что готов идти сколько угодно, лишь бы снова встретиться с принцессой, лишь бы снова прогуляться с ней в саду, лишь бы снова услышать ее забавные рассказы и продолжить обучение в плетении венков: алхимик был полностью уверен в том, что это умение ему никогда в жизни не пригодится, но снова и снова тренировался плести красивые и аккуратные венки из белых ромашек и желтых одуванчиков, иногда вплетая туда фиалки либо же колокольчики. И у него получалось, пусть и не с первого раза, однако самые красивые венки Вэриан дарил Рапунцель, от чего девушка уже начала их коллекционировать, потому что не хотела их выбрасывать, пусть юноша и говорил ей, что не обидится в таком случае.
«Все равно сплету тебе еще не один такой, и будет он в миллионы раз лучше!» — твердил Вэриан, однако в душе ему было неимоверно приятно от мысли, что каждый веночек, что с такой
любовью нежностью был сплетен его же руками, лежал аккуратно где-то в комнате принцессы.
Алхимик умел гадать на цветах в «любит-не любит» — его принцесса этому обучила, из-за чего каждый день по дороге домой из королевства мальчик собирал по пути целый букет пышных ромашек и оставлял за собой дорожку из белоснежных лепестков, удивляясь каждый раз тому, что цветы ему всегда говорили одно: «любит». Совпадение ли? Или же Вэриан просто не помнит тех моментов, когда последний лепесточек на ромашке нес за собой ответ «не любит»? Наверное, так и есть, ведь как объяснить иначе его постоянную удачу в гадании? Он ведь и так в подобное не сильно-то и верит, однако каждый раз почему-то надеется, что цветок снова ответит ему положительно на вопрос «а любит ли?», от чего сердце его приятно трепетало в груди.
А после венков, к слову, мальчик перешел на ее волосы, пусть и было ему весьма неловко каждый раз, когда он пытался заплести девушке косу, иногда вплетая туда цветы по ее просьбе. Все те же ромашки или фиалки, иногда даже чайные розы в очень редких случаях, ведь их достать было гораздо труднее.
Вэриан садился рядом с ней и аккуратно, словно боясь вырвать даже волосок, проводил расческой по золотистым локонам, осторожно перебирая прядь за прядью и видя, как принцесса молча улыбается и изредка поглядывает на него: в такие моменты юноша сжимал расческу в руках так крепко, что ему казалось, что он ее вот-вот сломает. А расчесывать волосы он мог часами, ведь ему это до безумия нравилось, да и Рапунцель, к слову, тоже. Она призналась об этом не сразу, но таки смогла сказать, что ей очень приятно, когда кто-то расчесывает ее и приводят в порядок ее прическу.
Щеки его в такие моменты вспыхивали моментально.
Ему нравилось сидеть рядом с Рапунцель на мягкой траве и слушать приятные завывания ветра, которые любили растрепать все волосы мальчишки и самой принцессы. А ей нравилось собирать одуванчики, но не те желтовато-золотые, которые Вэриан вплетал в свои венки, а уже белые, покрытые забавным пухом на макушке. Рапунцель нравилось собирать целый «букет» белых пушков и раздувать их прямо в лицо Вэриану, который забавно махал руками, пытаясь уклониться от такой внезапной «цветочной атаки» со стороны принцессы, при этом оба заливались смехом и в итоге просто «звездочкой» падали на росистую траву, смотря на безоблачное голубое небо.
Рапунцель говорит, что всегда вспоминает Вэриана, когда смотрит на небо, ведь оно такое же чистое и безумно красивое, как и его глаза, в которых хотелось утонуть.
Вэриан, когда впервые это услышал, пытался как можно сильнее скрыть свою смущенность, но нервная и глуповатая улыбка, а так же частое сердцебиение и потеря всякой логики в его словах, подпитанной постоянными заиканиями, которые он не мог контролировать, слишком явно его выдавали.
Он нервничал и тогда, когда принцесса наблюдала за его экспериментами и алхимическими опытами, а в особенности в те моменты, когда подходила слишком близко к нему, со спины, и через плечо заглядывала на стол с реактивами, восхищенно улыбаясь и что-то говоря. И ее слова горячим дыханием звучали прямо над ухом алхимика, вызывая на его спине мурашки, заставляя все внутренние органы внутри скрутиться в тысячу узлов, а щеки же — неистово гореть. Удары сердца отдавались в гортани, хотелось выкрикнуть что-то в такие моменты, но Вэриан молчал, стараясь не нервничать и случайно не вызвать небольшой взрыв, ведь из-за трясущихся пальцев на руках он мог ненароком перелить слишком много какого-то реактива. Ему казалось, что Рапунцель просто издевается над ним, когда снова и снова подходит к нему слишком близко, заставляя его чувствовать себя беззащитным мышонком, загнанным в угол изящной кошкой.
Вообще, Рапунцель любила нарушать его личное пространство. Правда вот, делала она это не специально, а чисто «по-дружески», будь то внезапные объятия посреди улицы, либо касания его предплечья, либо же ее любимым занятием было лечь головой ему на колени и рассказывать что-то, или делать зарисовки у себя в дневнике. А когда однажды Рапунцель легонько и быстро поцеловала его в щеку в знак благодарности, Вэриан был готов умереть от непонятного для него самого приступа счастья, расплыться в какую-то лужу и лежать, лежать и лежать на собственном полу, постоянно прокручивая у себя в голове этот мимолетный момент, с каждой секундой понимая, что из-за этого он снова не сможет собраться с мыслями и сделать за день хоть что-то: поцелуй девушки горячим касанием навсегда останется полыхать на веснушчатой щеке Вэриана, оставаясь там, словно какая-то важная отметка либо же руна, наведенная невидимыми чернилами.
Он не помнит того момента, когда понял, что влюбился.
Но когда к нему пришло осознание, то все, что оставалось Вэриану — обзывать себя дураком и идиотом, понимая, что отныне каждый чертов день ему придется снова и снова умирать от смущения и чувствовать этот жар на своих же щеках, как и приятные, но необъяснимые никакими научными формулами и терминами приторные чувства внутри. Да как мог он, простой алхимик, влюбиться в саму принцессу Короны? Как же банально! Как же до боли в груди смешно!
Он было уже готов отчаяться от понимания целостной картины, которая выходила в итоге, однако Вэриан будет надеяться, что когда подрастет, когда станет чуточку старше, то сможет найти в себе силы и признаться принцессе, надеясь на то, что она воспримет всерьез все его слова, и что ответит взаимностью. Вэриан знает, что даже спустя несколько лет его чувства не пропадут.
А надежды его будут не тщетны, ведь Рапунцель и сама была влюблена в этого забавного юношу, пусть и даже до конца не догадывается о собственных чувствах, скорее всего из-за возраста Вэриана. Однако девушка вновь и вновь будет ждать его у себя в королевстве, она снова будет надевать плетенные им же венки на свою голову, будет хранить каждый из них, подаренный юношей, ведь девушка догадывается, что сплетены они не только из цветов, сорванных в подлеске, а и из самых искренних и светлых чувств юного Вэриана. Она снова будет улыбаться и тихо смеяться от забавного смущения на лице мальчишки, и втайне от него будет рисовать его же портреты на пустых страницах своего дневника.
Ну, а пока Вэриан наслаждается тем, что есть в настоящем, а именно — глупой первой детской любовью, которая, как был уверен алхимик, останется с ним навсегда. Он пока не готов раскрыть перед ней свои чувства, но готов потерпеть все эти детские смущения и красные щеки на собственном лице, как и скрученные в узлы собственные внутренние органы, ведь Вэриан уверен, что в конце все закончится хорошо.
«Дурак» — повторяет каждый раз Вэриан, обращаясь к самому же себе, при этом еще и смеясь, когда представляет у себя в голове картину, в которой будет признаваться Рапунцель в любви. Наверное, это будет очень нелепо, а он, скорее всего, будет заикаться и нервничать, слыша, как мило смеется принцесса, стоящая рядом с ним, прикрывая свои покрасневшие щеки тонкими пальцами собственных рук, попутно поправляя на голове очередной подаренный Вэрианом венок из пурпурной сирени и незабудок.
