Майндгрип

- Что-что ты сказал про закон? Я здесь закон, рыбонька, - Маркиза Спиннерет Майндгрип великодушно потрепала Дуалскара по щеке, зная, как он это терпеть не может. Рыбонька оскалился так, что смотреть приятно. А ушные перепонки на просвет пурпурные, кожа обманчиво тонкая, тельце почти субтильное – по сравнению с фиолетовыми уж точно – и не скажешь, что почти неубиваемый. Сидвеллер, ишь. Ну то есть совсем, конечно же, не неубиваемый, на всех управа найдётся, кроме Снисхождения, а Снисхождение Маркизу не интересует, это взаимно, это хорошо. Просто случайно его раздавить не выйдет. И бояться, что кровью истечёт до смерти в порыве чёрных страстей, тоже не нужно. - Вашему чокнутому пьяному сброду в океане не место! Вершите свою варварскую власть на суше, а в дела благородных не вмешивайтесь. - Ну как же это – не вмешивайтесь, - Майндгрип почти ласково провела когтем по щеке Дуалскара, оставляя след, на котором выступило яркое, лиловое, как аметисты из сундука с прóклятыми драгоценностями. Красиво. Дуалскар, надо отдать должное, и не поморщился. - Кто же мне, рыбонька, запретит? Я церковного устава не нарушаю, не говорили Мессии, что нам под парусами ходить не годится. А у вас, у благородных, закон один – Снисхождение, - наклониться к перепончатому уху так низко, что едва не облизать, - а захочешь на меня ей донести – так милости прошу, попадёшь к ней на аудиенцию, отвлечёшь от важных снисходительных дел ерундой – и я посмотрю, как тебя по стеночкам размажут. То есть не посмотрю, не будет там меня, а жаль. Хотела бы я увидеть, как кишки твои лягут, погадала бы на них себе на удачу. По рыбьему телу прокатилась дрожь ужаса. Хорошо. Болтовня про Мессий – это исключительно для Дуалскара, его несказанно бесит чужая вера, он, ишь, рациональный – да только у него это показушное. Как и вера в Тёмный Карнавал – у неё самой. Менее верующего джаггало, чем Майндгрип, ещё поискать надо. Чем в чудеса верить, самой вертеться надо, да и удача – спутница более надёжная, чем неведомо в каком плане бытия обитающие Мессии. Кому как, конечно, кому вовсе не надёжная, а для Майндгрип лучше подруги нет. Потому джагглнавты только притворяются эдакими радостными миссионерами, а на деле – пираты как пираты. Вот эстетика – дело другое. Потому как есть ли что-то прекраснее, чем радуга, фонтаном бьющая из рваной раны, окропляющая стены, заливающая пол? Ради одного этого стоило вылупиться с фиолетовой кровью в венах. Хотя в остальном для Майндгрип разницы между цветами крови нет – не больше, чем между цветами драгоценных камней. Красивые по-разному – а ценность у всех одна. Кстати о радуге. - Ну раз уж ты заглянул ко мне на огонёк так любезно, - «какой заглянул, ты в плен меня опять захватила!» - пропищал рыбонька, но Майндгрип будто внимание не обратила, - как насчёт ритуала? Никакой это, конечно, не ритуал – голыми руками разорвать на части двух троллей разных каст, кровь смешать и в чернильницу немного из получившегося залить. Это Маркиза сама придумала для собственного удовольствия, двойного удовольствия: жестокая смерть – красиво, побледневшее от брезгливости лицо Дуалскара – тоже красиво. Сам-то он ручки марать страсть как не любит, затем у него и Перекрестье Ахава. Ничего-ничего, уж у неё-то рыбонька попляшет. А смешанными чернилами, если оттенок красивый выйдет, можно дневник дальше писать. Дуалскар, дело понятное, не отказался. В каюту, до потолка кровью заляпанную похлеще церкви, кинули двоих скованных рабов – перепуганных, без знаков, по которым цвет опознать можно, потому что так интереснее, сюрприз получится. Рабов, конечно, из Дуалскарова улова, свежезахваченных, ещё Майндгрип своих на это дело не тратила. Стоило рабам – тщедушному побитому жизнью мальчишке и прекрасной даже в цепях женщине – взглянуть на Майндгрип, как их страх сменился неземным восторгом. Смеховуду сработало, как всегда, безотказно, а Дуалскар ощутимо занервничал, хотя ему и не впервой было. Хотя нет, всё-таки меньше обычного занервничал. Нужно ему острых ощущений добавить. Чего-то неожиданного. И Майндгрип, кажется, догадалась, чего именно. - А знаешь, я передумала, - ухмыльнулась она и повысила голос, чтобы за обратной стороной двери услышали. – Обратно этого заберите! Когда мальчишку тащили назад, его лицо было молящим, будто ему не страшную смерть отсрочили, а самого дорогого лишили. Майндгрип распахнула объятия, и женщина, звеня цепями, приблизилась к ней без лишних слов. Тесак, которым минуту назад поигрывала Майндгрип, грохнулся на пол каюты, отчего Дуалскар вздрогнул. - Нравится она мне, - искренне сообщила Майндгрип, оглаживая рабыню по челюсти и скрытым под лохмотьями дивным формам: не совсем низшекровка, но надо поосторожнее с ней, если разбить пока не хочется. – Повременю-ка я с ритуалом. Потрясённая рыбья рожа того стоила. Рабыня сама по себе того стоила, пожалуй, редкий камешек – но рожа вышла просто бесценная. - То есть ты будешь… с рабом, с… неудавшейся жертвой… вот так? – аж захлёбывался от негодования и отвращения. - Вот так, - благодушно подтвердила Майндгрип, пока на неё смотрели полные внушённого обожания глаза с отблеском нефрита в зрачках. - Избавь меня от этого зрелища, - холодно и злобно заявил Дуалскар и хлопнул дверью. Строптивец, ишь. Но да это ничего. Рабыня и правда камешек редкий, хорошо обработанный, так что можно и без рыбьей рожи поразвлечься.