Квадранты

АУСПАЙСТИС Можно ли найти более бесполезный квадрант, чем тот, где все три участника не получают ничего? Механизм самозащиты при социальном взаимодействии, так пишут авторы унылых книг, верно, ничего в жизни не знавшие, кроме принудительных ярких квадрантов ради избежания выбраковки. Механизм самозащиты, смешно – если бы таковые у троллей имелись, не было бы ни фиолетовой касты, ни трутней, ни Тираннейшества, ни каннибализма – поедания личиночного соуса, выделки украшений из личиночьего рога, красок из личиночьей крови. Общество троллей бесконечно пожирает самое себя, глупцы пытаются что-то изменить и таким образом лишь быстрее оказываются перемолоты его челюстями. Если ты не силён – и ни при чём тут философия индиго, сублимирующих отсутствие свободной воли в мышечную массу, - то тебе в этом обществе долго не протянуть. Ауспайстис явно не для тех, кто силён. Разве силён тот, кто не может совладать с собственной чёрной страстью и кому грозит от неё гибель? Разве умён тот, кто добровольно вызовется защищать двоих таких безумцев, зная, что взамен ему не достанется ничего, кроме слабого морального удовлетворения? Маркиза никогда не принадлежала ни к тем, ни к другим. МОЙРАЛ Ещё один квадрант для слабых духом – но, в отличие от пепельного, Маркизе доводилось о нём задуматься. В давние времена, когда будущий флот Рисконантов насчитывал добро бы пять судов, они попали в передрягу, будто бы удача отвернулась от Маркизы на недолгое время и ухмылялась, глядя, как та пытается справиться без неё. После нескольких ночей изнурительного шторма, спутавшего такелаж и забравшего одно судно кормить морских лусусов, наступил штиль. Стояла нестерпимая жара, и после захода солнца ещё нескоро можно было выбраться на палубу, растрескавшуюся и всё ещё обжигающую ноги. За время штиля команда починила всё, что могла, маялась от безделья, духоты и жажды, пару раз успела пролиться кровь. Маркиза почти что зверем ревела от бессилия. Ещё немного – и команда выйдет из-под контроля, ещё немного – и сломается она сама. Она на себя тогда была непохожа – рявкала на подчинённых, заставляла отдраить все корабли до мельчайших деталей, опустилась даже до использования на них Флюоритового Октета – хорошо, что на костях не выпало ничего смертельного или нелепого, что подорвало бы её репутацию. И в один из таких моментов, когда она распекала вытянувшуюся по струночке перед ней команду за очередную драку, старпом посмел протянуть ладонь к её щеке. Конечно, он об этом пожалел. Конечно, он больше не пытался. Но дело было не в субординации – точнее, не только в ней, хотя вступить в квадрант с кем-то из команды для капитана, а после – адмирала, было бы глупо. Дело было в отвращении, которое прошибло насквозь всё её тело от подобного жеста. От осознания: кто-то посмел считать, что вправе контролировать её гнев – контролировать её саму. Шуш-пап, Маркиза Спиннерет Майндфенг, вы зашли слишком далеко в своём высшекровном гневе, давайте подержимся за ручки и успокоимся. Мерзость, какая же мерзость – но в тот злосчастный штиль все они были на взводе, поэтому она не припоминала больше того случая, и уж точно не могла представить, что много позже едва не окажется по другую сторону бледных отношений. Изгнанник Дарклиир. Маркизе пришлось достаточно пожить в его обиталище – привыкнуть к новой руке, уладить дела с Оракулом и дневником, просто отдохнуть, наконец, после оставившей неизгладимый след на всём её существовании катастрофы. Что бы она ни писала в дневник для будущих восхищённых читателей, а потеря всего ударила по ней больно, очень больно, пусть она и осознала это только после того, как Рэдглэр закачалась в петле, а Тираннейшество оказался повержен клинком драконьей трости. Потому что – а дальше-то что? До Призывателя, восстания, дракона ещё многие и многие обороты, а она не привыкла ждать, не привыкла быть неважной, не привыкла бездействовать. Поэтому находиться в обществе тролля, который бездействовать умел почти профессионально – а бессмысленная его рутина с машинами была, по сути, не более чем бездействием, - оказалось на удивление расслабляющим. И – внезапно – раздражающим. Именно тогда Маркиза впервые испытала искреннее желание вытрясти из Дарклиира всю его дурь – прекрати ты уже ныть, прекрати перечислять каждую мелочь, которой тебе досадил этот мир, почему ты не отправился тогда искать свою избранницу, предпочёл эту муть, эту пустошь, эту, спрут её побери, пустоту! Но тогда же она вовремя поняла, какими глазами он на неё смотрел – или не смотрел, отводил, сосредотачивался на своих шестерёнках и гайках. Ожидающими. Будто все его длинные, тягомотные тирады, в которых было всё меньше про Ученицу и больше про общую вселенскую несправедливость, должны были её на что-то сподвигнуть, требовали какого-то ответного шага. Нет, благодарю покорно, могла бы ответить на это Маркиза. Не её забота нянчиться с тем, кто сам себе отрезал все пути. Пусть её ждёт долгое вынужденное одиночество – уж лучше оно, чем жалкие попытки разделить его с таким, как Дарклиир, закосневшим, тянущим на дно. Пожалуй, он её всё-таки только раздражает – а ей самой давно пора в дорогу. МЕЙТСПРИТ Вот уж квадрант, в котором Маркиза никогда не испытывала недостатка – хотя единственным алым романом, продлившимся достаточно долго и значившим для неё больше, чем пустое развлечение, был самый последний. Потому что образовывать длительную эмоциональную связь – чего ради? И как? В юности весь её алый опыт сводился к встречам на один день: в тавернах, в тёмных переулках, один раз даже в борделе – лишь любопытства ради, платить за то, что ей и так доставалось бесплатно и с куда большим энтузиазмом, не имело смысла. Если вдруг потерявшие голову глупцы и пытались найти Маркизу на следующую ночь – её и след простывал. Она понимала: вступит в отношения посерьёзнее – и с избранником придётся делиться добычей и авторитетом, тем, что ей нужно было без остатка, до последней крохи, чтобы строить дальше свою мечту, не остановиться на утлом судёнышке или двух, достичь призраком маячившего на горизонте флота. Она не имела права разбрасываться, не имела права позволять кому-либо влиять на свои решения: и так слишком много непредвиденных факторов, и так слишком много опасностей и тревог. Моргнёшь – и обглодают морские жители, и косточки выплюнут, тут уж не до того, чтобы ещё и о ком-то слабом заботиться – а более сильный покровитель тем более препятствовал бы всем замыслам, ведь власть ей требовалась единоличная. После, когда под её началом ходил уже целый флот, иные предосторожности можно было и отбросить: к её услугам в прямом и переносном смысле были низшекровные рабы – но кое-что оставалось неизменным. Всё так же не было смысла задерживаться на ком-либо надолго: мало того, что жизнь низшекровок коротка, так они ещё и наскучивали достаточно быстро. Нет, среди рабов попадались и крайне интересные личности, и после должной обработки, избавившись от части страха, иные оказывались превосходными собеседниками, а не только источниками плотских удовольствий – то, что в низшекровных с завидным постоянством игнорировали другие представители высших каст. Но больше, чем питомцами, стать никому из них не было суждено – разве возможно поставить на одну с собой ступень того, кого купила, как скотину, и продала бы, не привлеки твоё внимание хорошенькое личико, аппетитная фигура или особенный блеск в глазах? Да, ей доводилось и привязываться к ним отчасти, но не до той степени, чтобы долго горевать, потеряв. Только на закате жизни она узнала, что такое партнёр, с которым стоишь наравне – или притворяешься хотя бы, ведь ясно было, кто в союзе Маркизы и Призывателя по-настоящему главенствовал. Более того, в чужих глазах она играла вторую роль, вот только сейчас это было уже неважно, ей дела не было до всех этих молодых, восторженных, опьянённых вырванным куском свободы, обречённых. Повстанцы – не её флот, не её забота, её заботой был лишь дракон – и немного сам Призыватель, чего таить. Такая сильная на первый взгляд воля – и такая на поверку податливая; ослепительно прекрасный крылатый образ, не имеющий понятия, что он делает и как ведёт тех, кто слепо идёт вслед за ним. Он завораживал и был очень удобен, он пробуждал то страсть, то жалость – и в итоге стал её концом, как и было предречено. КИСМЕСИС Самый опасный – и потому самый притягательный для Маркизы квадрант. Хождение по грани. Риск сменяет риск. Скачки из крайности в крайность: сейчас – уважение к сопернику, пусть и омрачённое досаждающими деталями, мгновение спустя – ослепляющее желание наброситься, разорвать, уничтожить. Она никогда не играла с разумом своих партнёров в чёрном квадранте: есть что-то бесконечно влекущее и возбуждающее в том, чтобы безраздельно повелевать мейтспритом, не давать ему понять, что его контролируют, но не ослаблять хватку, впитывать его страх и не от него зависящее желание; в кисмесисе такое было бы трусливым и неуместным. Кисмесис – это игра с огнём, это самозабвенное бешенство, это пляска, которая могла бы запросто убить низшекровного за первые же несколько минут. Кисмесис – это битва равных. Почти равных. Равной могла быть Рэдглэр, которую в своё время очень, очень не хотелось убивать. Окажись она чуть менее жёсткой в своих принципах, она могла будто бы случайно упустить Маркизу, и та прекрасно поняла бы, что к ней отнеслись снисходительно – и это лишь подогрело бы тлеющую в ней ненависть, раздуло пламя до пожара, в котором горел бы мир, и корабли, и виселицы, и они двое, вечно преследующие друг друга. Раз за разом кто-то из них преуспевал бы, и утро допроса перерастало бы в день страсти, а навечер они, покрытые своей и чужой кровью и не только, расставались бы вновь врагами. Но чего не случилось – того не случилось, судьба распорядилась иначе. То же самое, но с Дуалскаром, происходило в жизни, но почти комично отличалось по сути. Маркиза же никогда не считала его опасным – может, лишь поначалу, когда не увидела ещё истинного лица Осиротителя, жалкого и мелочного лица. Её чёрные чувства к нему питало не уважение, не дух соперничества, не жажда пройти по канату над бушующей бездной – её безмерно забавлял причудливый набор недостатков и странностей и впридачу эта поразительная уверенность в собственных непогрешимости и превосходстве. Она не спрашивала своих рабов-питомцев-мейтспритов, но предполагала, что примерно так работал кисмесис у тех, кто ниже по гемоспектру и слабее телом. Те, кто могут не пережить ненависть на грани кровопролития, должны довольствоваться её суррогатом – но суррогат этот, как оказалось, хорош и на вкус Маркизы. Провоцировать, оскорблять, одним изящным словом втаптывать в грязь весьма занятно, если наживку глотают, если в ответ бросаются на тебя совершенно искренне, с пламенным негодованием, оскалив зубы. Маркиза не считала Дуалскара по-настоящему опасным, потому и оступилась. Нет, не недооценила, как недооценила позже Рэдглэр – напротив, переоценила. Не могла представить, что в своей извращённой мелочности он посягнёт на её мейтсприта. Не могла представить, что в своей беспредельной глупости он ценой собственной жалкой жизни донесёт на неё Высшекровке. И поплатилась – но, боясь последствий, в чёрный квадрант не вступают. *** Ни одного из своих партнёров Маркиза не могла бы назвать равным себе – так уж вышло. Так уж понимала она для себя квадранты – как неровные чаши весов, как две ступени, и находиться ниже кого-либо претило её натуре. Быть может, если бы ей довелось испытать настоящую дружбу… только каким должен быть друг, чтобы сама Маркиза не смотрела на него или неё свысока? Не меньше, чем Её Императорской Снисходительностью, видимо. Безнадёжный случай.