***
“набранный вами абонент выключен или находится вне зоны доступа сети”
Электронным маршем по ушам проносится. Заставляя миокард сжаться. Тревога пропитывает все вокруг. А на улице водопад. Виктория или Зимбабве - неважно. Затапливает душу. Переливается через край. Дрожью по всему телу, отдает неизвестность, она пугает, обволакивает, а Билли поддается. Призрачное спокойствие на виски давит. Вылизывает. Может пройдет. А может останется. Барабанит по ушам и окнам. Нарушает священную тишину. Нагоняет тоску и страх. Дождь бесстыдно прерывает вечернюю проповедь. Где Диппер? Где он?***
Мертвые одуванчики прорастают в живых мальчиках. Растерзанный, поставленный на колени в прямом и переносном. Таким предстал малыш Диппи. Разбитым, как старое зеркало, но не покоренным. Сожженным, как Роттердам, но не рухнувшим. Диппи сегодня маленькая шлюшка, зайка зажатый в углу. И Диппи страшно. Больно. Обидно. Стыдно Мальчика звездного в переулке затапливает. Мерзко мерещится Диппи конец. Мальчик резко дергается, вырывается. Мальчик пропах дождем и чужим мальборо. Он царапает щеки, раздирает колени, вырывает хребет. Эти дома всегда будут помнить его немой крик. Его колени всегда будут помнить тот твердый асфальт. А Диппи всегда будет помнить нож у горла поселившийся. А боль ломающая в руках заломанных будет поминутно напоминать об этих домах...***
Без пятнадцати бесконечность. Все-таки по фаренгейту... Не то Виктория, не то Зимбабве продолжает затоплять каждую ямку, каждый водосток. Билли больно. Билли хрипит, задыхается. Мальчику-солнцу разрывает место, где должно быть сердце. Билли молчит. Манекеном застыв, лежит посредине комнаты. Хоть мелом обводи. Делай что хочешь... можешь даже того, что в длинном пальто позвать, он то точно разрешит все... Билли не хочет верить. Билли хочет возразить, но не может. Билли хочет закричать, но не может. Не может так же сильно, как и поверить...***
А у мальчика с созвездием на лбу родинка на запястье и неугасающая надежда в глазах. Мальчика с созвездием на лбу нельзя ранить, нельзя ломать. Диппер пахнет медом и чаем. Никак не сыростью и солью, никак не ночными криками. Сквозь волны Виктории пробивается Диппер. Страшно. Мальчик сорвал весь голос, в том переулке, попутно нахлебавшись воды. Малыша Диппи просто отпустили, воспользовавшись. Отжали, как половую тряпку и швырнули подальше, в самый темный угол чулана. С глаз долой, из сердца вон, как говорится. Диппи не игрушка, он живой, теплый, но хрустальный.***
Пропахший карамелью и старой музыкой свитер смотрелся на Билли замечательно, особенно в сочетании с океаном и Атлантидой. У Билли волосы цвета заката после ядерной войны и глаза горечью напоенные. Голос золотого мальчика похож на рокот волн о время шторма, (был похож). Билли молчит. Билли знает. Билли больно.***
Продольно разрезает дверной звонок тишину, даря надежду и успокоение. На пороге горе стоит, Билл хотел бы сказать что-то, но то ли не мог, то ли слов не нашлось... Дрожь замерзшего тела, волей-неволей передавалась воздушно-капельно. Биллу перетряхивает легкие, когда мальчик-созвездие стоит рядом. Совсем рядом. То в жар, то в холод бросает, то слишком тесно - до тошноты, то слишком одиноко, неуютно. Очертанием запятой, не точки точно, появляется малыш Диппи на пороге. Простые объятия никогда еще не были так важны. Они оба прекрасно знали, что произошло. Оба молчали. Горечью сгоревшей в груди у Билла наливалось. Соленой занавесью глаза у него заполнялись. Громкий треск водопада ночного стал громче. То ли от того, что двери входные никто не успел закрыть, то ли от того, что стояли они почти на улице... Редкие капли поочередно ударялись о щеки Билла. Да и сам он промок, обнимая грязную и сырую одежду своего мальчика.***
Чужд и стран горизонт до рассвета. Душен и тесен млечный путь. Звезды, уплывающие, уже не утешают - приковывают. Четверть вечности, часа точнее еще до будильника. Но его никто не ждет, да и скорее всего не услышит. Карамельный мальчик грустит, глаза чайные, глубоко потерянные не могут найти покоя. Нет сил сдерживать стоны, горькие стоны. Навязчивое чувство тревоги вырывается наружу, заполняя все пространство. Дипперу тревожно. Биллу тоже. Ведь душа на двоих поделенная на рвется... Не пахнет больше чайный мальчик лавандой. Он болью пропитан. Ею за милю веет. И Билли чувствует это, словно подкожно. Молчит, может говорить не хочет, может не может. Ладонью горячей ошпаривает спину бледную Билл. Каждый сантиметр ее знает, каждую родинку, каждый позвонок. Лицо свое прячет в мраморной шее. Его дыхание обжигает, согревает. Тонкими, изящными пальцами вырисовывает невидимые линии на скулах Диппера. Последний наблюдал за Биллом из-под влажных ресниц с непреодолимым спокойствием. Они дома, а это самое главное. Билли молчит. Билли смотрит на Диппа, Диппи смотрит на Билла и все обретает краски. Им не нужны слова чтобы понимать друг друга...