***
Первым делом он отправляется в 2012 год; Старейшина смотрит на него с гордостью, когда он отдает ей Камень времени, и даже улыбается, но Стив, как ни кривит губы, так и не может отзеркалить улыбку. Вернуть скипетр тоже оказывается не проблемой: когда его более молодая версия с подправленной памятью придет в себя, то просто обнаружит его рядом с собой. И куда логичнее, конечно же, было бы после этого отправиться в 1970-й, но нет, это слишком тяжело, а Стив сейчас не в ладах с логикой — поэтому он переносится на Мораг и с помощью Мьёльнира погружает Камень силы обратно в Сферу. Далее он отправляется в Асгард, и хотя вновь вселять Эфир в не наделенную никакими сверхсилами Джейн Фостер ему претит, он всё же это делает — а заодно оставляет в Асгарде Мьёльнир (может, молот и считает, что Стив достоин им владеть, но сам он совершенно в этом не уверен) и перед тем, как уйти, спускается в темницу к озлобленному на весь мир, но живому Локи, чтобы коротко сказать: — Твой брат и твой отец любят тебя. Ты сейчас не веришь в это, но это так. И исчезает, прежде чем тот успевает отойти от шока и что-то ответить. В 1970 году Стив маскируется настолько тщательно, насколько возможно, — и не потому что боится раскрыть себя, а потому что если раскроет, то не сможет посмотреть в глаза Говарду Старку, зная, что не уберёг от смерти его сына и перед этим вдобавок ко всему разбил ему сердце. Вернув на место Тессеракт, он, однако, решает ненадолго задержаться — и пусть это решение нерациональное до невозможности, от рациональности он сейчас далёк, как никогда, и противиться себе не может. Пегги Картер — постаревшая, с проседью в волосах, но от этого не менее прекрасная — верит ему, как ни странно, довольно быстро, хотя и убедившись, что он — действительно он, отвешивает ему сильный удар по лицу («Ты опять опоздал», — комментирует она). Ни мужа, ни детей Пегги дома нет, поэтому никто не мешает им сидеть за чаем и разговаривать обо всём на свете (и ей Стив почему-то всё-таки признается: «Совсем скоро, как раз в семидесятом, родится человек, которого я люблю. И он погибнет у меня на глазах, Пегги. Я не смогу его спасти»). Пегги лишь наливает ему еще чаю и сочувственно кладет руку на плечо — и Стив не может не вспомнить Пеппер, утешавшую его после похорон. На какую-то секунду ему приходит в голову мысль потратить оставшиеся частицы Пима не на возвращение в своё время, а на путешествие в 1945 год, на шанс прожить все эти годы не во льдах, а рядом с Пегги, на шанс (хоть как-то, широкими стежками и грубыми нитками, но всё же) залатать рану на сердце, оставшуюся после гибели Тони, — но позже, выполняя данное когда-то обещание и танцуя с Пегги под музыку сороковых, отказывается от этой идеи: это подло и по отношению к ней, и по отношению к Тони, и по отношению к себе самому. И на прощание обнимая её — искренне любящую своих мужа и детей, счастливую в своем настоящем, — он понимает, что теперь отпустил её окончательно. А затем остается самое жуткое, трусливо отложенное напоследок, — Вормир.***
Тёмная, почти чёрная, мрачно красивая, но отталкивающая планета, лишившая Стива Наташи, встречает его болезненно-жёлтым закатом и витающим в воздухе пеплом, и, поднимаясь по крутому склону, Стив думает лишь о том, что было бы здорово убраться отсюда поскорее. Когда он достигает вершины, то видит появляющийся из мрака силуэт, и хотя для Стива, конечно, не новость, что под капюшоном скрывается его старый враг, встретиться с ним спустя столько лет всё-таки очень странно и неприятно. — Приветствую тебя, Стивен, сын Джозефа, — говорит Красный Череп, растягивая слова, и выходит из тени. Его лицо оказывается освёщенным, и Стив вспоминает стершиеся за прошедшие годы отвратительные подробности его внешности. — Давно мы с тобой не виделись. У тебя Камень души. Ты пришел его вернуть? — Да, — отрывисто отвечает он. А затем добавляет: — И забрать её. Наташу. Потому что — Тони получил достойные проводы, а от Наташи у них даже не осталось тела, чтобы похоронить. И хотя Пеппер, Клинт и Брюс уже планируют церемонию гражданской панихиды, даже договариваются о месте на кладбище для символической могилы, Стив все-таки хочет вернуть её тело, чтобы она упокоилась как положено. Когда-то он допустил такую ошибку с Баки — и больше её не повторит. — Это невозможно, капитан, — отвечает Череп; Стив мог бы ожидать мерзкой ухмылки на его изуродованном лице, но, видимо, служба проводником к Камню души и в самом деле изменила его, отрешила от остального мира. — Даже если ты возвращаешь Камень, обмен не отменить. Судя по всему, Красный Череп неверно его понял, решив, что Стив говорил о воскрешении Наташи в обмен на возвращение Камня. Такой вариант, признаться, вообще не приходил ему в голову, но уже одно то, что Череп об этом заговорил, настораживает — так что Стив решает его не поправлять. — То есть тот, кто приносит жертву, получает лишь возможность взять Камень в аренду? — с горечью уточняет он. Затем мотает головой: — Это слишком дорогая цена. Слишком. Дорогая. Череп лишь пожимает плечами. — Так было до меня, так будет после меня. Не я устанавливал цену, и не в моей власти её изменить. Душу за душу. Иного не дано. «Душу за душу...» — проносится у Стива в голове. Он открывает кейс, в котором остались лишь частицы Пима и один-единственный Камень бесконечности — а также переданная Стрэнджем папка. Взгляд почему-то цепляется за неё, так чужеродно смотрящуюся рядом с остальным. «— Вы полагаете, мне это понадобится? — Вам решать»... И в этот момент Стива будто током прошибает — он понимает, что имел в виду Стрэндж. Понимает — и решает. — Душу за душу, говоришь? — переспрашивает он. — Моя душа за душу Наташи Романовой — такой обмен подойдет? На лице Красного Черепа появляется неприкрытое удивление — а потом он начинает смеяться, и в этот момент Стив всё-таки видит в нем черты своего безумного старого врага. — Человеколюбец всегда и везде, не так ли, капитан? — интересуется Череп, скалясь в ухмылке. — Снова хочешь утопить метафорическую «Валькирию»? Стив лишь сжимает зубы. — Так подойдет или нет? — нетерпеливо цедит он. Череп, отсмеявшись, задумывается. Наконец отвечает: — Врать не буду — хотел бы тебе, святоше, соврать, да не могу, — такого на моей памяти не было. Да и на памяти других проводников, насколько я знаю, тоже: люди эгоистичны по своей природе и лишь радуются тому, что живы сами, как бы ни горевали о тех, кого принесли в жертву. То, о чем ты говоришь, точно не сработает, если человек, которого хочешь вернуть, погиб не ради обретения Камня души. Но на Вормире своя магия, и что касается Романовой — не вижу причин, по которым она не вернётся к жизни, если здесь же, на Вормире, ради этого пожертвует собой тот, кому она дорога. — Значит, решено. Моя жизнь за жизнь Наташи, — твёрдо говорит Стив и отворачивается. Быстро, чтобы не струсить (потому что, кто бы что ни думал, на самом деле ему очень страшно — и тогда, в сорок пятом, когда он топил «Валькирию» и себя самого вместе с ней, было страшно не меньше, смелости придавал лишь голос Пегги), Стив достает из переданной Стрэнджем папки бумагу и ручку. Интересно, а Стрэндж именно ради этого использовал Камень времени уже после победы над Таносом? И сколько же вариантов с таким исходом для Стива он видел? И как в других вариантах Стив жил дальше, если допустить, что на Вормире он не думал ни о каком самопожертвовании и лишь вернул Камень Черепу? Неважно. Он уже принял решение. И Стив начинает писать: ...вряд ли это считается полноценным завещанием, но мне бы всё-таки хотелось, чтобы моя последняя воля была зафиксирована на бумаге. Доктор Стрэндж, спасибо за такую возможность… ...когда я очнулся в двадцать первом веке, я был одинок и потерян — до тех пор, пока не встретил Мстителей. Мы начали жить все вместе в Башне, мы подружились, и я снова почувствовал себя дома, я снова почувствовал себя живым. Я вновь обрел людей, ради которых готов умереть, и именно это я и собираюсь сделать сейчас... ...Наташа была моей подругой; нет — моей сестрой. А Тони… Тони когда-то был моим Тони, вот только я потерял его по собственной глупости. И я бы хотел, очень хотел вернуть к жизни их обоих, но в моих силах вернуть только Нат, и даже одна жизнь в обмен на мою — немыслимый подарок судьбы... …после того, как меня не станет, прошу передать звание Капитана Америки Сэму Уилсону… ...Нат, частиц Пима здесь как раз на путешествие обратно. Что делать, ты знаешь. Доставь это письмо... Искренне ваш, Стив Роджерс. Обильно смочив большой палец слюной, Стив прижимает его к земле, оставляет на бумаге пепельный отпечаток и рядышком по старинке расписывается. Всё. Теперь дело сделано. Стив поднимается, оглядывается вокруг. Череп, о присутствии которого он успел уже забыть, молчит, лишь наблюдает с интересом. Перехватив его взгляд, Стив прочищает горло и хрипло спрашивает: — Куда положить Камень? Отдать тебе? — Нет, — Череп качает головой, — у меня нет права владеть им. Я лишь проводник. Брось Камень с обрыва. Стив кивает. Признаться, такой ответ радует его гораздо больше: всё-таки доверия к бывшему нацисту у него нет ни на йоту, так что отдавать Камень Красному Черепу ему бы не хотелось. — Хорошо, — говорит он. Убирает в кейс записку, достаёт Камень, несколько секунд любуется тем, как переливаются грани, сжимает его в руке. В этом Камне — душа Наташи, и скоро она освободится. «Сейчас, Нат, — думает Стив. — Сейчас. Потерпи ещё немного». — Ты уверен? — неожиданно спрашивает Череп, и Стив вздрагивает. — Тебя не смог убить я, тебя не смогли убить мои люди, тебя не смогли убить десятилетия во льдах — так теперь ты убьёшь себя сам? Неужели ты настолько отчаялся, Капитан? — И ухмылку, исказившую лицо Черепа, Стив видит даже не оборачиваясь. — Не в отчаянии дело, — отвечает он, чуть помедлив. — Дело в том, что есть люди, ради которых не жаль и умереть. Впрочем, ты вряд ли поймёшь. — Да уж, это точно. — Я вижу, куда мне дальше. Не провожай. И Стив идёт к обрыву; дорога короткая, но даётся тяжело, приходится буквально заставлять себя шевелить ногами — но он всё же идет и наконец оказывается у самого края. Останавливается, смотрит вниз, бросает Камень в бездну. Тот даже не падает — летит; и не разбивается о дно, а лишь медленно растворяется по кристаллику в воздухе. «Душу за душу, — повторяет Стив, обращаясь то ли к бездне, то ли к самому себе. — Я, Стивен Грант Роджерс, отдаю свою жизнь в обмен на жизнь Натальи Ивановны Романовой». Стив переводит взгляд на окрестности, на единственный яркий участок на мрачном небе, поднимает голову и закрывает глаза. — Прости, Тони, — шепчет он — настолько тихо, что едва слышит сам себя. — Прости, что не подстрахую Паучка, прости, что не помогу воспитать малышку Морган и не буду водить её к тебе на могилу. А затем открывает глаза и делает шаг вниз. Ему не страшно. Больше нет. Ветер бьёт в лицо, мир кренится и переворачивается; обжигает короткая вспышка боли, и перед тем, как провалиться в темноту, Стив слышит лишь чужой отчаянный крик: — Ты, мать твою, совсем крышей поехал, Роджерс?!***
Сознание возвращается неохотно: медленными волнами на Стива накатывает свет, но приходить в себя не хочется, и раз за разом он снова покоряется уютной черноте. Свет, однако, побеждает, слух улавливает звуки птичьего пения и шелеста травы, а на руке появляется смутное ощущение чьего-то прикосновения. Это заставляет Стива наконец распахнуть глаза — и в это же самое мгновение он замечает его. Тони Старка. — Ну, здравствуй, — резко, отрывисто говорит Тони, и Стив чувствует, что у него перехватило дыхание. — У меня две новости, хорошая и плохая. С какой начать? Стив рывком садится — и лишь смотрит, и смотрит, и смотрит, и поверить не может: это и в самом деле Тони, он и в самом деле здесь (где?.. да неважно), рядом с ним. Тони не такой, каким был перед смертью, и даже не такой, каким Стив знал его раньше: выглядит лет на тридцать с небольшим, не старше; без седины, без шрамов, без вечных мозолей на огрубевших пальцах (и на левом безымянном больше нет обручального кольца); одетый лишь в простую майку и спортивные штаны — милый, домашний, хоть и явно разозлённый, Тони Старк. — Тони. Тони, Тони, — без остановки бормочет Стив и вцепляется в его руку. — Тони. — Да-да, это я, рад, что ты не забыл меня и всё такое, — отмахивается Тони («Тебя разве забудешь?» — хочет сказать Стив, но не успевает). — Давай о насущном, ладно? Если, конечно, теперь вообще актуально говорить о насущном. Итак, как я уже говорил, есть две новости. Хорошая — обмен сработал, Романова вернулась в мир живых, предварительно нехило охренев от такого поворота событий. А плохая… — Тони проводит свободной рукой по волосам, впивается ногтями в ладонь. — Плохая — ты теперь мёртв, Стив. Ты, мать твою, мёртв. — Ты тоже, — парирует Стив. — И если моя смерть вернула к жизни Наташу, это того стоило. — Ты спрыгнул с чёртова обрыва! Поверить не могу, Стив, ты просто взял и… — Можешь, — перебивает Стив и пододвигается ближе к Тони. — Уж кто-кто, а ты-то как раз можешь. Тони вырывает руку, склоняет голову, прячет лицо в ладонях. Какое-то время он сидит, не шевелясь, и Стив лишь настороженно наблюдает за ним; наконец Тони отмирает, снова открывает лицо — и в его глазах столько противоречивых эмоций, что разобраться в них, отделить одну от другой, кажется, невозможно. — Да, знаю, — тихо говорит Тони. — Я и сам использовал Камни бесконечности, понимая, что это гарантированно меня убьёт, так что да, с моей стороны лицемерно упрекать тебя, признаю, но... Но я так надеялся, что моя жертва будет последней в этой войне. Я так хотел, чтобы все остальные жили. Чтобы ты жил, Стив. А теперь… — А теперь я оказался здесь, вместе с тобой, чему очень рад («Вот только ты не рад, наверное», — горько проносится у Стива в голове). Я на такое не рассчитывал. А остальные… Я люблю их. Но они справятся и без меня. Да, они справятся — он знает. Кодов Зимнего Солдата, спасибо Шури, больше нет, Баки возвращается к жизни, и у него, кажется, получается гораздо лучше, чем у Стива в своё время, — и от его внимания не укрылось, с каким интересом Баки смотрел на Ванду; Сэм будет хорошим Капитаном Америкой, вместе с Наташей они смогут снова собрать команду, если возникнет нужда; Капитан Марвел отфильтрует угрозы из космоса до того, как они достигнут Земли, а если нет, справится с ними вместе с доктором Стрэнджем; Питер ещё молод, но он гораздо сильнее и здоровее, чем был Стив в том же возрасте. И кстати о здоровье… — Сыворотка, — произносит Стив и смотрит на Тони с удивлением. — Её нет. Я не чувствую её. Тони лишь поводит плечом. — Ну конечно. Мы теперь по Ту Сторону, Стив. Здесь тебе не нужна никакая сыворотка, чтобы быть здоровым и симпатичным, — да ещё каким симпатичным, твоя задница всё так же зубодробительно идеальна! — Тони ухмыляется. — Это… что-то вроде посмертия. Здесь реальность, включая физические законы и какие-то внешние проявления, принимает форму того, к чему ты привык до этого. И главное — здесь получаешь то, что хотел, но так и не получил при жизни. В рамках возможного, конечно. Нат, например, скучала по дому, но не могла вернуться — увы, но никак. Зато ты смог вернуть её, так что… всё было не зря, Стив. Всё было не зря. — А чего хотел ты? — спрашивает Стив. Тони приподнимает брови. — Прости, что? — Ты сказал: здесь каждый получает то, чего хотел при жизни. Так что получил ты? — Чизбургеры, конечно. Ты хоть представляешь, как мне их не хватало в той заднице мира, где я жил последние пять лет? — Тони. Я серьёзно. Тони обводит губы языком и ненадолго задумывается. — Покой, Стив, — наконец отвечает он. — Я получил покой. — Но разве Пеппер не… — Не подарила мне дочь? Не излечила меня от кошмаров о Пите, рассыпающемся у меня на руках, и космической бездне? Не вытравила из моего сердца тебя? Первое — да, всё остальное — нет, — Тони повышает голос, и Стиву кажется, что у него — у них обоих — сорвало дыхание. — Видит бог, я люблю Морган, и мне очень жаль, что я не увижу, как она вырастет. Первое время после возвращения из космоса я только и делал, что пил не просыхая, и лишь новость о беременности Пеппер заставила меня взять себя в руки и выкинуть, к чертям, бутылки. И по Пеп я тоже тоскую: она не один десяток лет была моим единственным, помимо Роуди, другом, и она мне безумно дорога, хоть я и рад, что в этом мире очнулся уже без обручального кольца. Она оплачет меня со всем достоинством сильной женщины и будет двигаться дальше — и слава богу. Но, чёрт подери, Роджерс, неужели ты всерьёз думаешь, что за те пять лет в моей жизни был хоть один день, когда я не мучился воспоминаниями о том, что произошло? Неужели ты думаешь, что после всего этого я смог бы жить по-настоящему спокойно даже в грёбаном лесу? — Я… надеялся на это, — хрипло говорит в ответ Стив. — Я знал, что тебе невыносимо видеть меня, и поэтому принял твоё решение уйти на покой. Я с уважением отнёсся к твоему отказу, когда мы с Нат и Скоттом приехали просить тебя о помощи. Я думал: хорошо, что хоть у кого-то из нас всё сложилось. — Сложилось, — мрачно вторит Тони, кривя губы. — На фоне того, как жили остальные, моя жизнь и в самом деле была чудесной — но это не покой, нет. Никоим образом. Иначе я бы всё-таки не приехал тогда на базу. Стив судорожно вздыхает, нащупывает левое запястье Тони, сжимает его пальцами. — Я знаю, что ты простил меня, — выдавливает из себя он. — Знаю и ценю это. Но скажи честно: ты ведь не рад, что я присоединился к тебе здесь, да? Тони, ты… Ты не обязан коротать вечность вместе со мной. Я не могу воскреснуть, но могу уйти куда-нибудь подальше, если своим присутствием делаю тебе больно, ты только… помоги мне сначала немного разобраться, что и как в этом мире работает, ладно? Я пока что-то ничего не соображаю. — Эй. — Тони поднимает правую руку, хватает Стива за подбородок и разворачивает его лицо к себе. — Ты разве не слышал, что я только что сказал? Стив молчит, лишь смотрит на Тони — и чувствует, как глаза застилают слёзы. — В одном предложении, — Тони перемещает руку с подбородка Стива на его щёку, гладит большим пальцем скулу, — я упомянул сердце и тебя. И хотя умный из нас двоих я, ты тоже в состоянии сложить два и два и понять, что это значит. И Стив льнёт к его ладони, смеётся сквозь слёзы: нервно, напряжённо и в то же время с облегчением. Потому что — в это сложно поверить, но, кажется, да, он и в самом деле понимает. — Люблю тебя, — шепчет он и накрывает лежащую на щеке ладонь Тони своей. — Ни на минуту не переставал любить. Ты — мое идеальное посмертие. Я не заслужил. Тони чуть сдвигается, прижимается крепче, на несколько секунд утыкается носом в шею Стива, а затем отстраняется и смотрит ему в глаза. — Здесь каждый получает то, что заслужил, Стив, — тихо говорит он. — А значит, мы заслужили друг друга. Стив улыбается, смаргивает вновь выступившие — теперь уже от щемящей сердце нежности — слёзы, переводит взгляд на губы Тони. Ловит себя на мысли, что больше всего на свете хочет его поцеловать (господи боже, он не целовал его уже столько лет), — но резко наваливается какая-то странная слабость, всё вокруг начинает кружиться, и Стив почему-то не может даже пошевелиться лишний раз. Что?.. Почему?.. Неужели Тони ошибся, и без сыворотки он не может быть в порядке даже после смерти?.. Тони, кажется, нисколько не удивляется: размыкает их руки, отодвигается чуть подальше, приобнимает Стива за плечи и мягко укладывает его голову себе на колени. — Ага, вижу, тебя накрыло. Спокойно, без паники, — понимающе говорит Тони. — Со мной тоже такое было, я сначала перепугался, но Наташа объяснила мне, что к чему, и помогла справиться — а тебе помогу я. Всё нормально, просто к посмертию не сразу привыкаешь, нужно немного времени, чтобы… перестроиться, что ли. Вот и перестраивайся. Отдыхай. Времени здесь в избытке, спешить некуда. — А ты… — Я буду рядом. Теперь уж точно буду. — Тогда ладно. И, снова улыбнувшись, Стив позволяет глазам закрыться и медленно засыпает с ощущением тёплых коленей под щекой и чутких пальцев, перебирающих его волосы. Потому что верит (знает) — теперь Тони и в самом деле будет рядом. Теперь у них будет куча времени, чтобы нацеловаться (и не только) вдоволь, обсудить всё недосказанное, прожить всё недожитое, построить здесь, в этом райском уголке, идеальный для них мир. Теперь у них впереди вечность.