Безглазое Правосудие

«Холодно», — подумал Тоби Мартинс.  Здешние хозяева явно экономили на обогреве. Словно он сейчас был не в лаборатории Корпорации Шинра, а где-нибудь в подвале деревенского дома на Северном континенте, где зима, по слухам, длится чуть не три четверти года, лета нет совсем, а весна и осень ветреные и дождливые.  Кап-кап. Кап-кап-кап.  Тоби покосился на жёлтый эмалированный тазик, почти полный ржавой воды. Прямо над головой проходила белая большая труба — она-то и прохудилась. На серых стенах комнаты ничего не было, даже вырезанной из журнала картинки с голой красоткой, не говоря уж о полках с книгами или ватманских листах с графиками. В лаборатории стояли обыкновенный конторский стол, полированный деревянный стул и трёхногая табуретка с круглым сидением. В углу притулился несгораемый шкаф с замком. Такие замки врезают не от воров, а для самоуспокоения: вот, дескать, ключ у меня, я все равно не храню там ничего важного, кроме литровой колбы со спиртом, про� Сидеть одному в комнате было паршиво и очень скучно. От нечего делать Тоби вслух вспоминал статьи Уголовного Кодекса и дивился, какими разными выглядели теперь слова. Одни — колечками, другие — луковицами, третьи — пёстренькими спиральками, четвёртые и вовсе были звонкими погремушками из разноцветных шариков на длинной нитке, пятые — язычками огня, шестые... Сначала Тоби по-детски радовался, рассматривая летающие в воздухе синие пирамидки, бурые бублики и светло-коричневые баранки. А после понял, что это с ним насовсем, и скис.  Еда тоже казалась странной. Мало приятного жевать малиновую картошку, сиреневые котлеты и запивать всё это прозрачным чаем... Кормили вполне прилично, на шоколад и пирожные не скупились, будто хотели скрасить нынешнее неприглядное существование одного бывшего полицейского, ставшего «не человеком, а чем-то большим». Как-то раз даже принесли огромную коробку конфет «Огни Мидгара». Тоби с чувством съел половину — ещё бы, не каждый день удаётся попробовать такую дороговизну! — влил в себя три кружки кофе со сливками и побрёл спать.  Ночь, утро, день, вечер... Похожие будто соседи-горошины из одного стручка. Окон в комнате Тоби, конечно, не было, электронные часы добросовестно отщёлкивали секунды, а лампочку он так ни разу и не включил. И без неё всё видел как на ладони. Хорошо ещё, что мог спать, а то сбрендил бы, двадцать четыре часа подряд рассматривая шелест собственного дыхания. Бледно-жёлтый с прозеленью, словно недозрелый банан, и шершаво-жгуче-колюче пахнувший никотином.  «Кто же я теперь, а? Слепой урод, вместо глаз хрен знает какая штука, вижу не пойми что, никому не нужный убогий выблядок докторова психоза...» Тоби не представлял, как всю жизнь прожить с таким зрением и не отправиться в жёлтый дом; умирать ему, в общем-то, не хотелось, но для майора Вернона и всех знакомых он подох уже несколько дней назад. Из Подземелья его никогда не выпустят, он так и будет торчать тут, пока доктор Геллер не наиграется в мага Сетра, потом про него забудут, а может быть, и пристрелят, чтобы не слишком мучился и не пугал народ своей гнусной рожей. Тоби жалел себя, дурака, влипшего в переплёт. Он бы даже заплакал, если бы мог, но вместе с глазами сгорели и слёзные железы. Тоби ничком лежал на рыжей кровати и выл как больной щенок.  «Тоже мне, сверхчеловек, людь будущего! Боец чудо-армии самого сильного и могущественного, как недавно изволил выразиться чёртов доктор! Куда смотрят турки, ебёна мать? Этот, с бородой — явно не мелочь в своём отделе, почему же он позволяет доктору клепать чудищ, да ещё и посылает турков заманивать таких мудаков, как я? У него наверняка свой интерес в Геллеровом дельце... То ли в Корпорации грядут серьёзные перемены, то ли он не хочет за просто так рисковать ребятами. И я его понимаю. Если тех троих шваркнули магическими приблудами, обычному парню против такого предъявить нечего, будь ты хоть снайпер, хоть самая умная голова, хоть глава отдела. Стало быть, надо выяснить, кто тут за чем стоит. Я уже, можно сказать, заранее стал покойником, с меня и спрос невелик будет — шлёпнут, и все дела, никто даже и не узнает, когда я умер, зато для себя хоть что-то уразумею. И расскажу кому следует. Если смогу, конечно. Уж очень хочется, чтобы доктора взяли к ногтю — тю-тю, и заперли где-нибудь подальше да понадежнее, лет эдак на тридцать с гаком. Не зря его под землю сослали — видно, успел доктор Геллер кому-то важному харкнуть в чай».  Страдать Тоби больше не жаждал, стал помаленьку приноравливаться к новым глазам на лбу и учиться видеть напечатанные в книжках буквы. Получалось у него плохо: страницы были кирпично-бурыми, а типографская краска — оранжевой, мандариновой или тёмно-медово-медной; после получаса такого чтения в голове шумело как от пяти литров пива, ужасно тянуло спать, да ещё и подташнивало, будто и впрямь напился. Тоби старался не унывать, разложить по полочкам все цвета, чтобы знать, где железо, где ткань, где камень. Вроде бы что-то начало вытанцовываться: по крайней мере, теперь он с ходу определял, макаронную ему принесли запеканку или морковную.  Однажды ночью к нему в гости пришла пушистая кошка. Самая что ни на есть простецкая коридорная полосатка, зеленоглазая, усатая и хвостатая. Тоби подумал, что это сон: его дверь заперта на два замка, ключи спрятаны на верхней полке сейфа доктора Геллера! Кошка свернулась клубком у него в ногах, зевнула, показав язык, и замурлыкала. Громко-громко. Тоби гладил её по спинке и чесал за ухом — кошка не пропадала; она дремала, полуприкрыв глаза, и ей было всё равно, кем её считают, сновидением или местным кошачьим призраком. Под утро она сбежала. Тоби спросил про кошку доктора Геллера — тот недоуменно развёл руками и посоветовал не читать на ночь книги со сказками, а делать три сотни отжиманий и приседаний. Тогда, дескать, животные мерещиться перестанут, а заодно и физическая форма — так и сказал! — придёт в нужную ему норму.  Тоби сделал вид, что всё понял, но здорово призадумался. Кошка была настоящей, тёплой, толстой и шерстяной, а не какой-нибудь там шёлковой, хлебной или сиреневой в мелкую загогулинку. Обычная животина, таких полно на помойках и у подъездов, куда сердобольные тётушки носят остатки супа, куриные косточки и сухой корм. «Всё-таки сон», — вздохнул Тоби и сел обедать.  Кошка не отставала. Приходила каждую ночь, мурлыкала, сладко дрыхла в ногах у Тоби. Потом лопала припасённую загодя колбасу — сиреневую, блёклую, будто вылинявшую, — лакала воду из чашки, оставляла на одеяле мелкие волосинки и убегала прочь. Как, куда — он не мог даже предполагать: дверь оставалась надёжно запертой, шагов неведомого доброхота тоже не наблюдалось. Оставалось только надеяться, что он не сошёл с ума и не наплодил призраков.  Прошла неделя. Тоби был готов лезть на стенку, а доктор Геллер никак не решался перевести его к остальным, тем самым, кого он называл своими «произведениями искусства». Говорил, что надо бы подождать ещё денька два, тогда он будет точно во всём уверен — и в самом Тоби, и в его полном преображении, и в способности видеть незримое другим людям. Наконец доктор Геллер смилостивился — утром девятого дня сказал: — Собирайся, мой дорогой Тобиас, тебя ждут твои друзья.  Сумасшедший учёный сегодня был тёмно-красным, жёлтым, зелёным и бледно-розовым.  Идти пришлось далеко. Лестницы, голубые бетонные катакомбы, спуски и повороты чуть ли не во все стороны, узкие переходы, двери, ступеньки вниз... Тоби натёр водяную мозоль на пятке и чуть было не загремел в шахту лифта; хорошо хоть доктор успел вовремя схватить его за ремень и оттащить прочь, а то лететь бы сверхчеловеку добрых полсотни метров и расшибить голову.  Четверых... существ он успел приметить ещё до того как доктор отворил дверь. Одно — или всё же один? — неспешно бродило от стенки к стенке и тихо мычало что-то себе под нос; второе сидело в кресле, расставив ноги, и ело булочку; двое других стучали по деревянной доске белыми шашками и пили кофе. Вроде бы и не страшные, так, ничего особенного, просто меланхоличные. Видно, не первый день здесь кукуют, гостей не ждут, развлекаются кто чем может, бока растят... Эх, что ещё остаётся делать в такой компании? Правильно, только знакомиться со всеми сразу.  — Здорово, что ли, ребята!  — Привет, коли не шутишь, — отозвался тот, из большого кресла.  Тоби посмотрел на него вблизи, пожалел, что не может закрыть глаза, спросил: — Вы давно здесь живёте? — Неа. Полтора месяца.  Вместо рук у него были кривые ветки, вместо ног — бесформенные груды мяса, вместо головы — шишковатое... как бы это сказать? Образование с двумя ушами и крохотными глазёнками, тонувшими в складках жира. А жира ли? Кожа у тучных людей гладкая, лоснящаяся, тугая, а тут наросты какие-то громоздятся. Бородавки, не бородавки — Тоби всё равно рассмотреть не мог, видел нечто лиловое, ноздреватое и морщинистое, точь-в точь гриб строчок, что растёт весной на горелых вырубках.  — Ясненько. Вы все полицейские, или кто-то из вас частный детектив? — Берни меня зовут, — вздохнул человек-туша, прожевав кусок булочки. — Я из Джунона, первый полицейский участок. Детектив третьего ранга, не кто-нибудь. С начальством размолвка вышла. Сюда, в Мидгар, приехал, работу себе нашёл. А тут турк. Об остальном догадываешься.  — Это точно... — Из тебя кого сделали? — Хрен поймёшь. Сквозь стены смотреть могу, а так очень плохо вижу.  — А-а-а, ты видок. Я, стало быть, эту херь магическую только руками чую. Поэтому и такой.  — Берни, какой такой?  — Страшный, твою мамашеньку. Мы все тут, знаешь, ли не красавцы.  — Так я ж не вижу... — Считай, тебе крупно свезло, безглазый. Тебя как звать? — Тобиас Питер Мартинс.  — Откуда ты? Давай рассказывай, здесь все свои, не трусь.  — Ты тут, выходит, главный?  — Я тут единственный, с кем ты вообще сможешь поговорить. Реджи — вон тот, кто вдоль стен прогуливается — онемел после превращения, зато глядит на триста шестьдесят градусов, слышит всё как лесной олень, любой запах идентифицирует, магию носом чует. У него пять глаз как у пчёлки, три простых и два сложных, фасеточных, волосатых как волчья задница. Он в ультрафиолете видит, — добавил Берни. — Нам с тобой этого не понять. Ты-то сам чем сейчас на меня смотришь? — Лбом. — У тебя третий глаз прорезался? — Вероятно. — Это ещё пол-беды, друг мой Тобиас Питер Мартинс. У тех двоих проблемы куда серьёзнее. — А что с ними? — Всякая ерундистика. Ты подойди, встань за тем, кто сидит к тебе ближе, и посмотри сам. Он, как бы это тебе сказать, живая видеокамера, всю инфу фиксирует, потом воспроизводить может. Прямо тебе в мозги. Его звать Кристофером Лоу, он коренной мидилец, между прочим. Он здесь дольше всех торчит, всё про всех знает, даже про тех, кто тут раньше был и сдох.  — Берни, можно спросить? — осторожно проговорил Тоби. — Дай угадаю: моя речь тебя вводит в ступор, ты хочешь поинтересоваться, всегда ли я говорил так, как теперь с тобой. Правильно я подумал? — Да... — Отвечаю. Я так заговорил полтора месяца тому назад, после эксперимента доктора Геллера. Побочное явление, если можно так выразиться, довесок к моему нынешнему виду, свойствам и состоянию. Я считаю быстрее любой машины, руками определяю, из чего состоит предмет, зато болтаю словно стихи читаю, а захочу сказать по-другому — слова точно кто с языка крадёт. Все мы немножко чокнутые. Но я не унываю. И тебе не советую, Тобиас Питер Мартинс. Нам ещё жить да жить, а помирает пускай Рестриктор. Есть идеи, как ему горло передавить? Тоби не был знаком с Рестриктором, поэтому промолчал.  — Что, мыслей нет? Ни разу не захотел убить доктора? — Так это он — Рестриктор?  — Конечно, он, — захохотал Берни, тряся щеками и складками. — Он и есть. Клепает таких, как мы, в три смены штампует гвардию, выводит в пробирках деток со сверхспособностями и очень хочет уйти наверх. В смысле, из Подземелья. Его туда запихали профессора Ходжо и Холландер, ещё те сволочи, но далеко не такие свихнутые, как наш мудак доктор Геллер. Иди-иди, не стесняйся, посмотри, что он с нами со всеми сделал. Кристофер — парень добрый, сам тебе всё покажет и пояснения даст, ежели надо будет. Давай, вперёд.  Это было так здорово — снова видеть... Тоби смотрел на стены, оклеенные новенькими розовыми обоями в в беленькую ромашку, на пол с синим ковролином, на белый потолок, на стеклянную люстру с тремя рожками, на красное кресло, в котором восседал Берни. Берни... Он был похож на дерево, сверху донизу утыканное опятами, чагой, ещё какими-то уродливыми, сморщенными грибами, на его лице, казалось, жили только глаза да рот, испачканный сахарной пудрой с булочки. У Реджи глаза были точно у пчелы — правильно говорил Берни, правильно! — три маленьких на самом лбу и две больших, почти на висках, овальных таких гляделки. Сам «видеокамера» был весь в чешуе, где змеиной, где крокодильей, а где и рыбьей; под чешуёй что-то шевелилось, ползало и подрагивало — пока Тоби смотрел в теменной «глазок», из уха Кристофера вылетела синяя мясная муха, мохнатая и противная, как все помойные мухи Гайи. Четвёртый, Александр Берг, как он застенчиво отрекомендовался Тоби, был вполне человекообразен, да вот голова немножечко подкачала: разрослась так, что напоминала большой арбуз со срезанной сверху коркой. Обнажённый огромный мозг прикрывал прозрачный пластиковый колпак; покрышка прикреплялась к черепу тоненькими полосочками металла; из-под железных скрепок по каплям стекал жёлто-зеленый гной.  Себя самого Тоби увидел как будто в зеркале. Та же физиономия, длинноносая, костистая, остроскулая, шрам на верхней губе, а вместо привычных серо-голубых глаз — ямы величиной с кулак, с обугленным страшным дном и обожжёнными, едва-едва зарубцевавшимися закрайками. Бровей нет, посередине лба — дырка, углы рта — вниз. Красавчик! Прямо киноактёр, такому только в фильмах сниматься, живых мертвецов играть да инопланетян-злодеев с летучих блюдец. И как теперь выходить на улицу? Его же не просто так в Шинра звали, надо будет искать преступников, вычислять, кто там вовсю балуется незаконной опасной магией, ловить и запирать на замок в тюрьме... Поди-ка, запри таких, если сам в Подземелье заперт. Или надейся, что за тобой придут, или сходи с ума. Кристофер потянул Тоби за белый рукав рубашки. Еле ворочая языком, прошипел: «Смотри, покажу тебе тех ребят, кто не сумел выжить после эксперимента». Тоби и посмотрел. Их было всего двое: с одного, лежащего на кровати, медленно сползали кожа и мясо, оголяя сырые кости и трепещущие внутренности, из живота другого, проев дыру, вылез огромный червь, весь в щетине, зубастый как аллигатор, слизал с пола капавшую кровь и ушёл прямо сквозь стену комнаты.  — Ч-что это было? — спросил Тоби сидящего в кресле Берни.  — Не что, а кто. Эндрю Ларкин и Томми Робертс. Их перевели к нам, а они умерли. Кристофер записал себе обе смерти, чтобы все новички знали, как эти двое от нас ушли.  — А что за червяк такой? — Тобиас Питер Мартинс, червяки живут во всех нас. Это, видимо, солитёр, он мутировал, потом ему надоело сидеть в кишках, он взял и удрал гулять, прожрав себе путь наружу.  — Он что, до сих пор ползает в Подземелье? — А хрен его знает, — заколыхался Берни. — Может, уже прибили, если нашли, может, прячется где-нибудь в нижних ярусах, кормится потихоньку, народ пугает. Хотя здесь напугаться трудно, особенно насмотревшись на нашу доблестную пятёрку. Что-то мне кушать хочется, дай мне вон ту фиговину со стола — да-да, ту, с кремом и мармеладками. Я, знаешь ли, последние полтора месяца всё время жру. Раньше мог на трех бутербродах весь день тянуть, теперь мне надо намного больше. Тоби нашарил блюдо с пирожными, подал Берни.  — Слушай, хочу спросить. — Спрашивай, разумеется.  — К вам приходила кошка?  — Она ко всем ходит, кто в карантине мается. Она здешняя, Мартой её зовут. Сам понимаешь, Рестриктор машину испытывал не на людях, сначала были крысы, морские свинки да Мурки с Жучками. Марта выжила, стервь такая, ей сейчас бетон и сталь будто воздух, куда хочет, туда идёт, ей никто не указ, даже сам наш поганый доктор. Добрая она, Марта, ласковая, всех любит. Жалко ей нас, наверное. За ней охотятся, чтобы наверх не лазила, да только поймать не могут который год.  — А здесь-то она бывает? — Конечно. Где ж ей ещё-то быть? Тут и бродит, покушать просит. Один раз принесла котят. Жуткие были твари! Трёхголовые, шестилапые, лысые как башка Геллера, и все в пятнах каких-то мерзких. Воняли-и... — протянул Берни. — Ты даже не представляешь, как!  — А куда делись? — Сдохли. Как родились — так сразу копыта кверху. Марточка потом долго плакала, детей звала. Мы её утешали, кормили, гладили, а она всё равно страдала недели две, потом вроде отошла, повеселее стала. А тут и ты в карантин попал. Она к тебе ночей шесть ходила, а мы сидели и думали: кого же к нам приведут? По себе знаем: ежели Марты нет, стало быть, она привечает новенького.  Так вот почему кошка казалась ему обычной! Тоби вспомнил грохот и звук шагов за стеной в свой самый первый рабочий день. Наверняка там ловили Марту, пришедшую прогуляться и размять ноги.  Он представил себе, как Марта ищет своих котят. Мечется из угла в угол, ворошит подстилку, на которой они лежали, стонет будто больной ребёнок, думает: «Где мои детки? Куда же они ушли? Они ведь такие маленькие, пропадут без меня, погибнут...» Ему было очень жаль бедную кошку: мало того, что она попала в прибор Рестриктора, так ещё и котят нормальных рожать никогда не будет.  — Берни, а почему Александр Берг с нами не разговаривает? Насчёт Реджи и Кристофера я понял, а он с чего? — шёпотом спросил Тоби, нагнувшись к уху бывшего детектива третьего ранга. — Да и взгляд у него был отменно странный. Как будто он внутрь себя смотрел, а всё окружающее не видел.  — Нет, он не аутист. Синдромом «учёного» он тоже, знаешь ли, не болеет, зато может слышать, как поёт магия. Когда у тебя в башке целый день распевают арии, вряд ли будешь казаться совсем нормальным, потому что магии здесь дохрена и больше. Откуда она здесь взялась — не знаю, наверное, Рестриктор её использует, создавая таких, как мы, неполноценных убогих чудищ. Тебе повезло, у тебя только глаза выжжены, а мы все тут похожи на чёрт-те кого, приятель. Да ты сам видел, тебе Кристофер показал, какие у нас всех морды. Да ладно морды, я вот почти не могу ходить, Реджи целый день слоняется из угла в угол, а эти двое без перерыва дуются в свои шашки. Говорят, им это помогает. Врут, скорее всего, да я не проверял.  Тоби был готов голыми руками задушить доктора-Рестриктора. Как сказал Берни — горло передавить, да так, чтобы наверняка, чтобы он никого больше не сделал чудищем. Рестриктору где-то под шестьдесят, Тоби тридцать. Неужели не справится с этим дедом? Нет, конечно, он же слепой. Кто слепой? Тоби? Зато для него любая стена прозрачна. Надо только выбрать момент, встать у двери, свалить доктора своим весом, ухватить за лысую тыкву и дёрнуть вверх. Потом крутануть голову Геллера вправо-влево, сломать ему позвоночник, позвать ребят — пусть все мучения на нём выместят! — после смотреть, как он подыхает, падаль. Хорошо, а куда труп девать? Нет, лучше погодить, пока он начнёт работать. Тому турку нужны были именно детективы, для экспериментов можно было набрать парней из трущоб и с ферм. Стало быть, надо ждать визита, через денька два-три бородатый, несомненно, придёт за ним и кем-то из троих узников: Берни ходить не может, остаются Александр Берг, Кристофер и немой Реджи-пчёлка с пятью глазами. Хотя, если рассудить здраво, Кристофера и Александра Берга замаскировать будет очень сложно, так что наверх уйдут, скорее всего, он и Реджи — один будет говорить, а другой за двоих глядеть. Такой расклад Тоби вполне устраивал, оставалось только дождаться турка, получить пропуск и... снова ждать.  Настанет день, и он обязательно убьёт доктора Геллера.  А не убьёт — так хоть покалечит, и наплевать, что с ним потом будет.  Главное, знаете, ли, начать. * * * * * Начиналось всё тривиально, как и в любой истории с архимагом, его женой и её любовниками. Где там наш шарик времени? Так, уже затвердел, очки-хроновизоры плотно сидят на носу, нониусы подкручены, шкалы выставлены на ту самую дату, когда в лаборатории Института Прикладной Магии сделали очередную штучку, зритель готов насладиться игрой актёров и рукоплескать по каждому пустяковому поводу. Актёров, вы говорите? Там вроде были живые сетра... Впрочем, они давно все мертвы, так что будем считать их трагиками и комиками, инженю, травести, гранд-кокет, героями и шутами. Шарик, закреплённый в фейманиумовой рамке, медленно поворачивается. Занавес! Посередине большого зала стоит приземистый полупрозрачный куб, на треть заполненный красной жидкостью. Состав мы определить не можем, зато предположить, что это кровь жертвы — всегда пожалуйста: в углу зала прячется набитая льдом пластиковая ванна, а из неё торчит бледная, явно человеческая нога. Вокруг куба стоят сотрудники; один из них, длинный и щуплый, нараспев читает наговор Созидания, второй, высокий и статный, не отрываясь, следит за плоским экраном и крутит ручки сразу на двух панелях, остальные, боясь дохнуть, высматривают что-то в густом багрянце и от волнения мысленно грызут ногти. Раз-два-три — в багровой жиже появляется нечто белое, напоминающее снятую с лица кожу: на нём есть пустые глазницы, нос с двумя дырками и провал рта, весь в лоскутках, морщинках и свежих трещинах. По монитору туда и обратно бегают оранжевые зигзаги; высокий магистр-технолог, которого зовут Симмэ, уверенно стёсывает с них заусенцы и шероховатости, играя замысловатое соло на кнопках думающей машины; голос длинного Ларри то взлетает до немыслимой высоты, то спускается, гудя басом-профундо, от которого дрожат стенки куба, красная жижа идёт маленькими волнами, а маска — это всё-таки маска, она понемногу затвердевает и обретает форму, — лениво идёт ко дну и всплывает, поблёскивая белыми, ещё не отполированными боками. Малиновым звоном заливается колокольчик: пора начинать антракт.  Какой антракт? Разве ещё не всё? Шарик времени останавливается, фигуры в нём замирают... Позвольте, а где история? При чём здесь любовники, архимаг и его супруга?  Не торопитесь, уважаемые зрители и представители прессы, спешка нужна только при ловле блох. Сейчас мы пригласим мага-провидца, он вытянет нужную нам нить вероятности и предъявит честной компании, а заодно расскажет, что там происходило дальше. Ага, он уже здесь, этот седовласый пожилой щёголь в чёрной квадратной шапочке и синей шёлковой мантии, отороченной по подолу и рукавам серебристой тесьмой с вытканными на ней листиками и ветками! Маг-провидец негромко кхекает, привлекая к себе внимание, требует чашку чая, непременно лучшего сорта, чёрного, с тростниковым сахаром, ломтиком лимона и свежей мятой; отпив меньше половины, со стуком ставит чашку на стол, где, позабытый и позаброшенный, лежит наш симпатичный временной шарик. Глаза у мага почти белёсые, будто выцветшие: наверное, он за долгую жизнь слишком часто смотрел на нитки. Провидец катает в ладонях кругляшок времени, любовно оглаживает полюса, меридианы и параллели — щёлк! Шарик раскрывается, из него вылезает голый зелёный куст с тощими прутиками-хлыстами; маг пристально вглядывается в гущину, ища одну-единственную ветку и — трресь! — с громким хрустом отдирает её от корня-события. Эталон есть. Седой маг выписывает пальцами загогулины; на его зов полотно времени приходит с изнанки мира, пугливо дрожит и ждёт, переливаясь всеми цветами радуги, потом всё-таки замирает. Маг придирчиво рассматривает уток и нити основы, сравнивает узоры и наконец вытягивает шнурок. Его-то мы все и ждали.  А маг устал. По его вискам катятся капли пота. Но надо начинать второй акт: негоже заставлять почтеннейшую публику ломать стулья. Итак, со слов нашего провидца, вся история с Белой Маской началась с... Жена архимага разбила зеркало. Вот прямо так взяла и расколотила хрустальной вазой. Куда — осколки, куда — цветы... Госпожа Джудитта никогда не отличалась долготерпением, а сегодня говорящее стекло её просто привело в бешенство: оно осмелилось высказаться в том духе, что есть на свете женщины с более нежным личиком, розовыми щеками, красными губками и чуть-чуть милее её самой, первой дамы всего Аджита! Да как это могло случиться? Получай дорогим хрусталём в самую серединку! Будешь знать, как обманывать хозяйку по пустякам, глупое ты ничтожество!  Зеркало замолчало. Ни один заговорённый предмет не вынесет такого небрежного обращения с его хрупкими магическими и материальными составляющими. А госпожа Джудитта сначала составила список конкуренток по привлекательности, потом призадумалась, как же ей доказать свои ум, силу и красоту. Хотела было изобрести яблоко вечной юности, но для него требовались слишком редкие ингредиенты; помечтала о креме, навсегда избавляющем от старения — и тут загвоздка: ни один дракон добровольно не расстанется со своей печенью, да и не водились на Гайе гигантские летучие пресмыкающиеся нужного архимагине вида; в конце концов госпожа Джудитта остановилась на чудо-маске, создающей для всех иллюзию долгой молодости. Вопрос весь в том, что для маски нужен был человек, лучше мужского пола, не старше двадцати лет, без родимых пятен и бородавок, причём доброволец, влюблённый в саму Джудитту. Прекрасная дама решила действовать.  Сварила ковш приворотного зелья и принялась выбирать подходящих юношей. Желающих было много: любому лестно залезть в постель госпожи Джудитты! Но наша дама всё привередничала, в каждом находила какой-нибудь да изъян: тот слишком волосатый, у того родинка в углу рта, у этого лысинка, а у этого вообще ногти грязные... Положила глаз на одного подходящего, а тот женат, да ещё и с двумя детьми — жалко деточек сиротить, отказалась, стала искать другого. И всё-таки нашла.  Двоих сразу. Приворотное зелье сработало на «ура», госпоже Джудитте оставалось только добиться согласия своей жертвы. — Милый, ты меня любишь?  — Да, конечно! — сказал бедный юноша. — А на смерть за меня пойдёшь? — Пойду, дорогая, твоя любовь для меня краше жизни! — Понимаешь, мой старый ревнивый муж хочет навсегда запереть меня в тёмной башне, — сказала архимагиня. — И ты можешь меня спасти, мой герой, мой дорогой и любимый друг! Спасёшь ли ты меня, беззащитную женщину?  — Да, спасу! Скажи, что мне нужно сделать.  — Да, собственно, ничего, — произнесла госпожа Джудитта и усыпила юношу. — За тебя всё сделают в Институте. Но всё равно спасибо, без тебя моя Белая Маска не могла бы существовать.  А как же второй любовник? Он-то ей был зачем? Да ради подстраховки, первый мог бы и отказаться отдавать жизнь, уйти и не возвратиться, разболтав всем друзьям о глупой архимагине.  Маска была фарфоровой, с дырками для глаз, рта и носа. Госпожа Джудитта, и без того привлекательная, стала ещё красивее, обаятельнее и моложе своих сорока шести на добрый десяток лет; архимаг не мог налюбоваться своей Джудиттой; все соперницы и завистницы желали ей три сотни прыщей на лбу, герпеса на губах и попасть в страшную катастрофу. Да только ей было всё равно: для неё не существовало обычной старости. Маска надёжно скрывала её морщины; мужчины видели в ней милую, замечательную особу; пожилой муж дарил ей новые побрякушки и называл своей «крошкой-девочкой». Что ещё нужно прекрасной женщине? Да вроде бы ничего... Подождите, пожалуйста, она что, просто носила на лице маску? Зря вы так думаете, честное слово, зря. Когда маска спала, то казалась фарфоровой, непрозрачной, молочно-белой, а когда бодрствовала — создавала отличную, прямо-таки профессиональную видимость неувядающей красоты госпожи Джудитты. Архимагиня берегла её как могла, прятала в личном сейфе и даже мужу не говорила, откуда взялась эта драгоценность. Мало ли, как он отреагирует. Тем временем по Аджиту поползли слухи. Дескать, архимагиня каждую ночь принимает ванну из крови девственниц, на самом деле она — вампир, поэтому не стареет, она отыскала камень древних философов, выдрала из крыла ангела два пера и заключила сделку с Левиафаном. Муж госпожи Джудитты сурово пресекал эту белиберду, но чтобы заткнуть каждый рот, не хватит ткани и со всей благословенной богами Гайи. Люди и сетра упорно верили — архимагиня что-то от них скрывает.  Слухи обрастали подробностями, росли и ширились. Слишком молодой госпожой Джудиттой заинтересовались АнЧары — Аннулирующие Чары — служба магической безопасности, призванная бдеть, пресекать и ввергать в узилище непокорных учёных-магов, не понимающих, что их искусство может и навредить. Архимагине пришлось показать им маску. АнЧары переглянулись, тщательно проверили эманауру, бегло считали остаточные явления и ушли, много раз извинившись перед достойной дамой. Потом написали в рапорте: «Опасности для сетра не представляет».  Понятно, что внеплановой проверкой дело не ограничилось. Джудиттиному супругу стали приходить подмётные письма... Даже злой Бахамут не так страшен, как разгневанный старый муж. Архимаг всё-таки узнал, что жена изменяла ему с любовниками. Пусть из анонимок, криво начёрканных от руки, не сам лично видел, как госпожа Джудитта вешается на шею каким-то людям, а потом нежится в их объятиях, но факт оставался фактом — жена ему неверна. Он всё же был архимагом, умел разговаривать даже с листком бумаги и мог сразу определить, ложь или правда скрываются в этих буквах. Он, разумеется, решил мстить. Да не абы как, а с размахом, достойным кисти художника.  Он предложил супруге усовершенствовать её маску. Госпожа Джудитта, не раскусив подвоха, тотчас же согласилась. Её муж слыл необычайно искусным мастером-контролёром всей неживой материи: оживлял фигурки зверей и птиц, создавал големов из стекла, глины и деревяшек, заговаривал самоходные вёдра с водой и заставлял работать по дому швабры, веники, полотёры, мочалки и умывальники. Душа-чело... извините, сетра, хоть и давно шагнувший за двести лет, он души не чаял в учениках, сотрудниках и приятелях, не говоря уже о друзьях, с которыми начинал карьеру. Все они давно стали мастерами — кстати, руководитель лаборатории Экспериментальных Технологий Аджитского Института Прикладной Магии, где создавали маску для госпожи Джудитты, тоже был его давним другом. К нему-то он и пошёл. Рассказал всё как есть, выпил рюмочку самогона на десяти травах, понял, что надо делать... И отравил дух маски. Изменил её сущность до полной неузнаваемости. Доброе стало жадным, коварным, гнусным и почти злым, а госпожа Джудитта, так уж случилось, вовремя не заметила в эманауре следов яда. Архимаг сказал ей, что это побочный эффект воздействия. Теперь маска могла исполнять желания — например, устроить любимому чёрному чокобо главной врагини коровье бешенство, — но плату за них требовала исправно. И не деньгами, а кое-чем более дорогим.  Всем тем, что было под ней и рядом. Она не различала, что забирает, она жрала всё подряд: кожу, волосы, брови, барабанные перепонки... Пустив корни глубоко в плоть, она приросла к лицу госпожи Джудитты: одно маленькое, совсем пустяковое пожелание — всё, рыбка попалась в сеть. Архимагиня боролась с ней не на жизнь, а на смерть. В ход шли и скипидар, и сольвент, и заговорённый нож, и кошачья кровь, смешанная с крысиной... Маска только дерзко хихикала и продолжала со вкусом есть: ведь госпожа Джудитта не помышляла расстаться с молодостью.  Хорошенькая картиночка получается, право слово: архимагиня павой шествует по Аджиту, помахивая белым кружевным зонтиком и подметая без того чистые улицы подолом летнего платья, сшитого у лучшей модистки города госпожи Марлы Леонкаре, а маска сидит и ждёт, когда она что-нибудь пожелает. Хоть бери и вставляй в рамочку — не фейманиумовую, деревянную, — и продавай как иллюстрацию быта сетра: «Архимаг карает неверную жену с помощью Белой Маски». Автор пожелал остаться инкогнито, но тем выше цена: вдруг её написал кто-то из мастеров, владеющих даром прозревать суть вещей? В Аджите и не такое видели. Маги там были огромной силы, не чета нынешним слабакам, способным разве что создавать бледные тени когда-то жившего. Давно закончилась та эпоха, мало что от неё осталось, но тем сильнее азарт коллекционеров: вдруг да повезёт откопать нечто стоящее, дышащее, переливающееся, потом хвалиться своей удачей.  Что, наша архимагиня так и не справилась с Белой Маской? Так и сдалась, позволив схарчить себя по частям, желая лишь красоты и молодости? Так, но не совсем так. Её последним желанием была смерть мужа-архимага, да не простая, а очень страшная; соскочив с обезображенного лица трупа, маска ушла к тому, кто сделал её такой, не простив измены. Архимаг долго не протянул. Маску, правда, усовершенствовал. Теперь она стала своеобразно честной, даже, можно сказать, разумной и чуть-чуть доброй — за один раз брала ровно столько, сколько, по её мнению, стоила эта просьба, и ни граммом, ни миллиметром больше, — зато постоянно хотела есть и беспрестанно ныла на низких нотах: «Ну загадай желаньице, мне тоже кушать надо...» Архимаг вскоре сошёл с ума. Вы спросите, почему он не смог или не захотел снять маску? Всё очень просто: чудо — большой соблазн.  Вот, собственно, и конец истории с архимагом, его женой и её любовниками. Но, как это всегда бывает в любых мирах, потомки ради хорошей пьесы переиначили всё по-своему — дама Джудитта стала невинной жертвой, её супруг — кровожадным чудищем, решившим извести миленькую бедняжку, несчастный юноша — преданным почитателем, мечтавшим избавить архимагиню от тирании мужа. Злой старый маг узнал о их нежной дружбе и наказал обоих: жену заточил в тёмной-претёмной башне, из головы юноши сделал Слепую Маску и подарил госпоже Джудитте — этакий негодяй, хотел сполна насладиться её страданиями! Джудитта выплакала глаза, сетуя на судьбу и горюя о мёртвом друге; Слепая Маска отомстила за её слёзы — ревнивый старик умер душевнобольным. Теперь она звалась Слепым Правосудием.  Говорят, маска до сих пор лежит в Институте Прикладной магии...  Что вы, её там больше тринадцати лет как нет. * * * * * Нет, нет, что ты делаешь, прекрати, чёртова ты сука, перестань есть мою кожу, страшная ты уродина, ты за что жуёшь моё ухо, ай, мне же им слышать нужно, почему ты меня грызёшь? Что я такого сделал? Я же не убил глупого дипломата, почему ты в меня вцепилась, что тебе от меня понадобилось, блядская ты скотина! Тоже мне, Правосудие драных сетра, сдохших две тысячи лет назад, какого хрена ты теперь хочешь, старая потаскуха? Что? Я должен заплатить? Чем? Своей шкурой? Да ты рехнулась! Пошла вон, отстань, уйди, сломайся, утопись, сдохни, испепелись, исчезни, располосуйся! Ты же меня сожрёшь! Не-е-е-ет! Пожалуйста, умоляю, нет, только не это, не-е-ет... Ух, чуть не сдох, отделался только лоскутом кожи над правым ухом. Она что, теперь всегда будет мной питаться, ждать, когда я что-то попрошу, потом завтракать, обедать, полдничать или ужинать? Ей не слишком жирно придётся? Вивисекция — это не для меня. Надо снять маску и положить на полочку... твою мать, вот ведь присосалась! Так дело не пойдёт. Где там валялись ножницы? Нужно подковырнуть чуток, потом осторожно сдёрнуть, чтобы не повредить нос и брови.  Она что, теперь будет со мной всегда?  Ладно, я пожелаю, чтобы она стала совсем прозрачной. Никто её не увидит, а я как-нибудь потерплю: она, когда не кусается, очень даже славная и красивая.  А то, понимаете ли, у меня здесь и турки ходят. * * * * * Турк пришёл в Подземелье только на пятый день. Да не один, а с каким-то мальчиком. — Здравствуйте, господа.  — Доброе утро, господин турк, — охотно откликнулись Тоби и Берни-дерево.  — Я так понимаю, что дееспособных среди вас всего двое? — Правильно понимаете, — сказал Тоби, рассматривая парнишку. Паренёк был бордово-красным, серо-сиреневым как грозовая туча, лимонно-жёлтым и чуть-чуть синим.  — Хорошо, меня это вполне устраивает. Давайте приступать к делу. Сегодня утром в отделе доктора Ходжо были совершены два магических преступления, виновник пока не найден... — Позвольте, — перебил Тоби, — Виновник или виновники? Вы кого-то подозреваете, господин...эээ... — Вельд.  Где-то он это имя слышал.  — Хотите сказать, господин Вельд, что в Корпорации кто-то втихаря балуется магией?  — Это верно. Детекторы не выявили присутствия посторонних личностей, там были все свои.  — Иллюзия невидимости? — Исключается, — твёрдо ответил Вельд.  — А, ну да, время, — сообразил Тоби. — На одном шарике он бы не протянул.  — Вот именно.  — Свои — только сотрудники доктора или вы имеете в виду всех, у кого есть пропуск?  — Чтобы попасть в отдел доктора Ходжо, нужна карточка с личным кодом. После увольнения кого-либо код уничтожается, так что бывший работник туда войти вряд ли сможет.  — Господин Вельд, кого вы подозреваете?  Бородатый турк выщелкнул сигарету из пачки. — Всех.  Тоби вспомнил, кто об этом турке рассказывал. Энди Вернон! Тринадцать лет назад в Коста-дель-Соль ожили манекены; двое молодых турков нашли преступника, взяли его за жабры и потрясли как следует. Одного из них звали Винсент, другого — Вельд. Этот Вельд тогда уже был начальником. — Вы — шеф турков.  — Верно, господин Тобиас. Это мой новый ученик, Ценг. «Вутаец? Он взял в ученики вутайца? У нас же с ними война...» — Не удивляйтесь, господин Тобиас. Ценг — очень одарённый мальчик. Он будет помогать вам с расследованием и докладывать лично мне.  — Господин Вельд, вы так и не ответили. Вы подозреваете какого-то человека? — Да, — шеф турков легонько подтолкнул Ценга в спину. — Он и вы поможете мне установить истину.  — И на кого нам с ним следует обращать как можно больше внимания? Вельд выписал рукой в воздухе загогулину. Тлеющий конец сигареты был бледно-жёлтым, дымок — малиновым, сама рука — фиолетовой, белой и серо-синей.  — Как бы вам намекнуть...  Вельд стряхнул пепел на пол.  — Я что-то не понимаю... — Шеф, можно я скажу?  Акцент у него был страшный. «У» он произносил как «ю», присвистывал, пришепётывал, да ещё и смягчал согласные. Получалась сплошная каша: «Фефь, мозьна я сказю?» «С таким говором Ценгу тут нелегко придётся» — Да, Ценг, — великодушно разрешил Вельд.  — Спасибо, — он, как любой вутаец, был очень вежливым. — На полу лежит горстка пепла. Это просто пепел, ничего странного в пепле нет, но он может навести нас на крайне важную мысль. Его кто-то уберёт, правильно? В Корпорации существуют люди, ответственные за уборку. Но их не замечают. Следовательно, наш преступник вполне может быть уборщиком. — Красно говоришь, сынок, — ухмыльнулся Берни и съел конфету «Ликёрный Грассланд».  — Я не согласен с мнением Ценга, — ответил Тоби. — Уборщик — слишком маленький человек, он вряд ли стал бы охотиться за политиками, генералами и учёными. Разве что он маньяк. Повернулся, допустим, на почве собственной незаметности, прикупил на чёрном рынке мешок Материи, потом принёс её в Корпорацию, спрятал и пустил в дело. Хотя... Господин Вельд, вы в этом специалист, не я. Скажите, у спекулянтов можно купить Материю таких уровней?  — В принципе, у них можно добыть даже сферу Левиафана. Метеоритный Дождь, Землетрясение, Паника, Отравление, Оледенение — всё это продаётся и активно используется местными криминальными элементами. Но буду откровенен: я никогда не слышал о той материи, которой вывели из строя военачальника, заставили замолчать политика и спрятали ото всех ассистента доктора Ходжо. Сегодняшние два трупа тоже мало подходят под категорию Я-купил-на базаре-шарик-и-всех убил-потому что меня обидели. Когда-то я был свидетелем похожего преступления. Коста-дель-Соль, «Дело о манекенах». Надеюсь, помните? Тоби несколько раз кивнул. — Да, господин Вельд, помню.  — Ну надо же... Что я хочу сказать: тут тоже явно не обошлось без сетранской магии.  Тоби аж рот открыл. — Ну и пакость, — сказал он, когда отудобел. — Кто был таким дураком, что принёс в Шинра бомбу? — Пока не знаю. Ищите, господин Тобиас. Вам и вашему другу понадобятся одежда, допуск в лаборатории и общие пропуска. Вот, — Вельд показал Тоби четыре красных прямоугольничка. — Можете приступать, Мартинс. Что-то ещё хотите? — Нет, вроде бы ничего.  — Ценг, ты пойдёшь вместе с ними. Отчёт мне сегодня вечером.  — Сэр, но они же... — Страшные? Ничего. Они могут то, что мне даже и не снилось. Тебе, между прочим, тоже, даже в кошмарных снах. Мартинс видит сквозь бетонные стены, Виккерс распознаёт магию обонянием, способности остальных тебя пока не касаются. Всё понятно? — Да, сэр, я не подведу вас! Вельд оказался предусмотрительным, прислал не только пару тёмных очков, но и куртки с плотными капюшонами, чтобы никто не разглядел три верхних глаза немого Реджи. Да и Тоби с удовольствием скрыл дырку посреди лба; через ткань он всё равно видел ничуть не хуже, а приклеивать кусок пластыря ему казалось не совсем правильным: кожа и так зудела, словно Тоби сунул лицо в крапиву. Вутайский парнишка Ценг сперва молча сидел в сторонке, потом робко попросил Берни угостить его шоколадкой или «вон тёй конфеськой в сьветной обёртоське». Берни глумливо хрюкнул, толкнул к нему через весь стол коробку и сказал: «Ешь, младенец, набивай пузо». Ценг даже не обиделся, деликатно достал конфетку и тут же съел. После — вторую, третью...  Паренёк был совсем доверчивым, добрым, отнюдь не глупым. Дурачка турк не взял бы в ученики, это же всем понятно, зато доверчивостью можно всегда воспользоваться — к примеру, попросить его помочь спрятать труп Рестриктора. Тоби думал об этом всю дорогу к лабораториям. Если правильно натолкнуть паренька на мысль — он рассудит, что сообразил сам, и всё сделает в лучшем виде.  Переходы, длинные коридоры, лифты, подъёмы, лестницы... Ценг болтал о мако-реакторах, войне с Вутаем, повышении цен на воду и прочих глупостях; Тоби шагал рядом с Реджи Виккерсом и который раз проигрывал весь расклад: Ценг должен спросить, кто их такими сделал, проникнуться до глубины души после рассказа о лысом докторе, пожалеть пятерых несчастных и предложить — что? Как что, конечно же, убить Геллера и похоронить тело в потайном месте. Турк он всё-таки или кто? В Научном отделе профессора было не слишком людно. Так, троица ассистентов да сам полувутаец Ходжо, алый как помидор, с вкраплениями зелёного, оранжевого и блёкло-синего.  — Отдел расследований магических преступлений, Тобиас Питер Мартинс, — улыбаясь, отрекомендовался Тоби и плавно повёл рукой в сторону Реджи-пчёлки. — Это Реджинальд Виккерс, я буду говорить сразу за нас двоих, потому что... — Он говорить не может, — закончил за него Ходжо и сел на стул. — Всё-таки доктор Геллер ошибся в своих расчётах. Что неудивительно, он всегда был слишком поспешен в научных выводах.  — Профессор Ходжо, мы бы хотели взглянуть на трупы, — проговорил Тоби, решив скорее приступать к делу. — Кто первым обнаружил тела сотрудников? — Я, конечно, — самодовольно сказал профессор. — Я всегда прихожу на работу первым и ухожу последним. Я открыл лабораторию в шесть утра. Они там уже лежали. Идёмте, господин Мартинс, я провожу вас до холодильника. Очень надеюсь, что вы не завтракали, зрелище, прямо скажем, будет неаппетитным.  — Я всё равно не вижу, — почти равнодушно ответил Тоби.  — Я заботился не о вас, а о молодом турке, — сказал профессор, из красного став фиолетовым будто слива. — Доктор Геллер давно рассказал мне о результатах опыта. Вы смотрите не глазами, Реджинальд Виккерс немой как пень, Бернард Стоун не может нормально двигаться, Кристофер Лоу почти свихнулся от информации, пятый из вас, Александр Берг, тоже близок к этому печальному состоянию. Доктор Геллер совсем не желает думать, когда творит. Ему важен не результат, а сам процесс созидания... — Подождите, профессор Ходжо, — недовольно перебил его Тоби Мартинс. — Зачем вы передвигали трупы? Мне нужна полная картина, а не... — Дайте договорить. Или вас не учили вежливости? — Профессор, — взмолился Ценг. — Нам нужно осмотреть место преступления, а вы перенесли трупы в холодильник и наверняка затоптали следы злостного убийцы.  — Ещё один нетерпеливый на мою голову, — проворчал доктор Ходжо. — Я ничего не переносил, как вы не понимаете! Я пришёл на работу, открыл дверь морга, а там — они. Я даже сперва не понял, что это за останки. Потом посмотрел на график, вычислил, кто сегодня дежурил ночью, и позвонил господину Вельду. Господин Вельд решил пригласить тех, кто может определить, кто их убил и как.  — Извините меня, профессор, — ответил Тоби. — И Ценга тоже.  — Эх, молодёжь пошла, никакого почтения к старшим, — сказал профессор и стал лиловым. — Ладно, прощаю на первый раз. Давайте, двигайтесь, мне там ещё работать.  Разумеется, в большом морге было кошмарно холодно. Тоби ещё раз про себя поблагодарил Вельда: молодец, бородатый турк, вовремя сообразил про куртки и капюшоны! Ценг дрожал в одном тонком костюмчике, но бодрился, не желая признать, что совсем замёрз. Реджи Виккерс достал из кармана блокнот и ручку. Профессор Ходжо шёл впереди и гудел что-то себе под нос.  Это... нечто язык не поворачивался назвать телами. Тоби видел лишь очертания, зато Ценг тут же скрючился, отвернулся и стал блевать. Реджи, мужественно давя спазм в желудке, исчеркал пол-блокнота и дёрнул Тоби за рукав куртки. На оранжевом фоне кирпично-красными буквами было написано: «Блядь, пиздец! Одного вывернуло наизнанку, одежда и кожа внутри, а снаружи органы и сосуды. Вместо второго — лужа с прожилками, грязью и жёлтой плесенью. Я бы, ёб твою мать, убил того, кто всё это сделал! Тоби, я чую запах поганой магии. Я его уже где-то нюхал. Когда придём домой, постараюсь вспомнить, где, когда и на ком он был. Спроси Ходжо, чем занимались люди. Может, они проводили на себе опыты? Если это не так — давай скорей найдём негодяя, оторвём ему яйца и запихаем в глотку. Пусть сам помучается, если он такой подлый гад и сволочь» Тоби послушно поинтересовался: — Профессор, эти двое над чем работали?  — Помогали мне в исследовании влияния мако на организм. Доктор Ходжо помогал Ценгу стирать с костюма следы блевотины.  — А как насчёт врагов? Ну там, чьё-то место перехватили, чьи-то данные без спросу в статье использовали, кому-то на ногу наступили?  — Да ничего подобного! — заорал доктор Ходжо. — Мои сотрудники — образец порядочности и честности, других я бы не потерпел в научном отделе Шинра! — А всё же? Может, припомните какие-то инциденты? — ласково надавил бывший детектив.  — Нет! Ваше дело — найти убийцу! Ищите, вас всех для этого создал Геллер! — Найдём, конечно. Реджи, будь так любезен, понюхай магию. В воздухе может остаться след? Немой Реджи-пчёлка яростно закивал, снял очки и зашевелил носом. Точь-в-точь овчарка из коста-дель-сольского полицейского управления: ноздри ходуном ходят, глаза туманные, уши вверх... Развернувшись на каблуках, он резво побежал обратно в лабораторию. Тоби, Ценг и профессор Ходжо споро пошли за ним: всё-таки интересно, что там нюхач учует. Как — дело нюхача.  След явно вёл всех вниз, в Подземелье Шинра.  — Это мог сделать кто-то из окружения доктора, — вслух размышлял Ценг-турк. — Допустим, он раньше работал тут, потом его перевели в Подземелье, и он стал мстить.  — Кому? — поинтересовался Тоби. — Двум ассистентам? Тогда бы он мстил профессору. Хотя... Профессор Ходжо, он мог таким образом насолить лично вам?  — Вряд ли. Ассистентов всегда можно заменить на других болванов, и даже лучших.  — Тогда выходит, он мстил только лично им?  — Возможно и вероятно. Но как он прошёл контроль? Это же чистой воды бессмыслица! Код доступа уничтожается точно в день перевода, подделать его нельзя, взять взаймы — тем более, это нонсенс.  — Хорошо. Кто из подземных имеет к вам полный доступ? — Можно сказать, никто. Разве что... доктор Геллер. Но зачем ему... Подождите, — задыхаясь, пробормотал Ходжо. — Они оба раньше дружили с Геллером. Это наверняка не он. — Тогда кто? Кто мог пройти и убить сотрудников? — Я не знаю.  — А мы — тем более, — Тоби пожал плечами. — Ценг, есть какие соображения? — Я не совсем осведомлён о прошлом доктора Геллера, — виновато признался Ценг. — Но я спрошу учителя, когда он станет принимать рапорт. У него есть большие досье на всех.  Профессор Ходжо устал перебирать ногами, бегая по ступенькам. Мирный кабинетный учёный, он не привык гонять туда-сюда по крутым лестницам, высоким спускам и переходам из лифта в лифт; запыхавшись, он попросил Тоби остановить Реджи Виккерса, не то у него будет инфаркт, инсульт и разрыв аорты, а заодно сотрясение мозга посредством падения его тела с площадки между проходами. Реджи упрямо летел вперёд, взяв след. Профессор, махнув рукой, отстал и присел у стенки; Ценг, даже не пыхтя, вежливо спросил Тоби: — Так вы разве не маконоиды? Я думал, вы родились такими, вас отыскали и пригласили сюда работать.  — Хрен тебе, — огрызнулся Тоби, а сам подумал: «Всё, рыбка клюнула! Надо дожимать дальше». — Я и представить себе не мог, что кто-то такое создал, — деловито признался Ценг, не сбавляя шаг.  — Мы тоже не представляли, когда нас сюда позвали. — Но вас предупредили? — Неа. Сказали, что открывают новый отдел, что для него нужны сотрудники, мы согласились и попали прямиком в лапы доктора Геллера. Какими стали — ты сам уже утром видел. И это ещё не все. Двое умерли, а сколько нас всего было — про то знает твой начальник и вшивый доктор.  — То есть тебя усыпили и ты проснулся уже таким? — Слушай, Ценг, ты совсем наивный? Меня по-живому резали. Потом... — Тоби передёрнуло. — Глаза выжгли, потом... потом я уже не помню, что делали. Чуть не сдох.  Ценг аж остановился, перелиняв из лимонно-желтого и бордово-красного в серо-бурый.  — Я бы его убил, — сказал он и стал коричневым.  — И мы бы все убили, — уныло протянул Тоби. — Да вот куда потом труп девать? Его же хватятся, искать станут, найдут, нас всех перестреляют... — Я вечером стану думать, как вам помочь, — сказал Ценг и побежал дальше.  Тоби кинулся вслед за ним. Спина Реджи уже скрылась за поворотом; на душе Тоби играл оркестр; о чём размышлял в это время Ценг, осталось для всех загадкой. «Давай, паренёк, ты можешь», — не переставая, говорил про себя Тоби Мартинс. — «Ты только помоги нам, а мы для тебя всё сделаем. Вырастешь, станешь хорошим турком, мы будем носом землю рыть, любую твою просьбу выполним...» Тоби с налёта уткнулся лицом в плечо Реджи Виккерса.  Кисло-зелёно-режуще пахло медью.  Дверь знаменитой лаборатории доктора Геллера. Там Тоби лишился глаз.  За дверью был доктор Геллер и человек. Кричащий, стонущий, умоляющий отпустить, синий, жёлтый, пунцовый, серый, лиловый с прозеленью... Вой цвета чёрного винограда. Тягучий лакричный запах красных стальных иголок и заострённых на концах трубок с багровой жидкостью. В руках доктор Геллер стискивал белый пульт; он невзначай отвернулся от красного гроба с телом... На его лице была белая маска с дырами.  В голове Тоби кто-то нудно зудел: «Хочу куша-а-ать».  Реджи протянул ему лист бумаги: «Это он убил тех двоих».  — Его надо остановить, — еле слышно прошептал Ценг и добавил: — Я приду завтра к ночи. Заманите его к себе. Я найду, куда спрятать тело.  Изображать смертельно больного пришлось Берни Стоуну. Он кряхтел, хрипел, ничего не ел — что было для него большим подвигом, — дрыгал в кресле ногами и натурально свешивал язык на сторону, закатывая глаза к небу; Берни пускал слюну, беспрестанно просил напиться и пистолет, чтобы покончить с жизнью. Доктор Геллер, как всегда, пришёл днём. Недовольно покрутил головой, прослушивая и простукивая грудь симулянта Берни, принёс горсть таблеток и сказал, что нынче непременно зайдёт вечерком проведать, как там больной. Берни жалобно проскулил: «Наверно, помру я, доктор...» Рестриктор для порядка вздохнул, потрепал его по плечу и быстренько убежал. Берни посмотрел ему вслед, грязно выругался и смачно харкнул прямо на пол.  Тоби волновался как перед экзаменом в академию. Два раза подряд Геллера не подловишь, он точно додумается, что его не просто так приглашают заходить в гости к людям, которых он изуродовал, перекроил как вещи, да ещё и заставил жить. Ценга тоже могут не отпустить или вообще отослать из Мидгара. У них есть только одна попытка. «Всё будет хорошо» — повторял себе Тоби Мартинс. — «Всё будет хорошо, мы сегодня убьём Рестриктора и узнаем, как он убил тех двоих».  Восемь часов. Девять. Десять. Половина одиннадцатого. Ценга нет. Зато пришёл доктор Геллер.  — Как ты себя сейчас чувствуешь, дорогой ты мой Берни Стоун? — Плохо, — проскрипел Берни, пошевелив рукой.  — Ну, это ничего. Даже лучше: скорей отмучаешься. Я вместо тебя сделаю нового щупача, у меня ещё двадцать кандидатов на твоё место. Учту все свои ошибки, добавлю в процесс для затравки немножко магии, чтобы не ошибиться и снова не получить такую бесполезную груду жира.  — Доктор, вы такой добрый... Тоби, кипя от злости, углядел-таки в коридоре фигуру Ценга.  — Кстати, доктор, мне бы хотелось знать, что вы думаете по поводу двух убийств, совершённых вами вчерашней ночью. Почему вы решили убить этих бедолаг? — Ты слишком умный, Тобиас Питер Мартинс. Долго не проживёшь. Тебе, ничтожному полицейскому, не понять всех моих стремлений! Те двое пять лет назад украли мою идею! Она зрела в моём мозгу, я наслаждался ей как любимой женщиной, а они взяли и опередили меня, написав статью! Они отняли у меня славу — я отнял у них жизнь, это справедливо, это настоящее правосудие, свершённое мной самим! — орал доктор Геллер, размахивая руками. — Я уничтожу каждого, кто посмеет меня унизить! Я никому не прощу обиды! Их слишком много, и наконец смогу отомстить за всё! — Я так понимаю, что это вы, доктор Геллер, разобрались с политиком, генералом и ассистентом? — Да, я! Проклятый плетельщик слов проезжал мимо меня в машине и окатил грязной водой из лужи. Генерал добивался снижения ассигнований на мой отдел! А этот убогий писарь пролил мне на халат кофе, когда я, между прочим, должен был выступать на публике. Я отомстил им всем! Тоби почесал лоб и быстро спросил: — А маска? — Ты что, её видишь, дрянь? Она же совсем прозрачная! — Она магическая. Помните, доктор, шарик? Доктор Геллер схватился за лысый череп.  — Ты её что, и слышишь? — Да. Она говорит, что желает кушать и просит вас что-то сделать.  — Слепое Правосудие, я желаю, чтобы этот человек замолчал! Молчи! Связки перехватило. Тоби только сипел, понимая, что вот-вот прикончит доктора Геллера. Говорить он больше не мог. Онемел, как Реджинальд Виккерс. «Всё будет хорошо!» Доктор Геллер свалился на пол, визжа от боли. Маска ела его живьём; длинный лоскут кожи отрывался и втягивался под её чуть отставший краешек; кровь пахла как апельсин, сплошь утыканный иглами, бритвами и осколками битой хрустальной вазы. — Прекрати, уродина, прекрати, отпусти меня, хватит жрать, зараза ты ненасытная! Тоби, Кристофер Лоу и Александр Берг подскочили к доктору и с трёх сторон подцепили маску. Раз-два-три — дёрнули и содрали её с лица. Лица... Да, скорее, хари: кожи там не было и в помине, нос провалился, губы наполовину съедены, сквозь дыры в щеках видны зубы, на лбу — царапины.  — Ну ты и урод, Рестриктор! Вельд? Он как здесь оказался? Пришёл вслед за Ценгом? Тоби взял белую маску и растоптал её в черепки. Выстрел.  Тоби смотрел на пулю в своей груди. Она была красной. Выстрел.  «Ценг, чтоб ты сдох, предатель! Всё будет хорошо». Кровь пахла апельсинами. Порох — копчёной рыбой. Воронёная сталь — углём. Выстрел.  В соседней комнате жалобно мяукала кошка Марта. Она-то знала, что Ценг не предавал Тоби Мартинса, она видела, как Вельд слово за словом вытягивал из ученика правду. Вскоре она родила котят. У них было всего по две головы и четыре лапки. Все выжили. Сквозь стены ходить они не умели, зато были милыми и забавными. Все обитатели Подземелья их очень любили, кормили, прятали от Рестриктора и никому не позволяли обижать симпатичных трёхцветных кошечек.