Не до сна

      Хлопает входная дверь. В прихожей раздаются знакомые тяжелые шаги, включенный свет слабо освещает спальню. Половина первого ночи. В студии стоит тишина, хотя Семен не старается вести себя бесшумно.       Он небрежно расстегивает на себе куртку, сбрасывает сумку и обувь. Хлопает дверцей холодильника, а обнаружив там полупустые полки, ругается себе под нос. Отгоняет от себя будничную усталость, рыскает в поисках пищи, пока не обнаруживает стоящую на плите сковороду с двумя бифштексами. Пустой желудок урчит, настроение становится лучше.       Свое он отдежурил, а потому поехал домой. Хоть в одиннадцать, хоть в двенадцать, это все равно лучше, чем ночевать в ординаторской — совершенно простая политика. Включает телевизор на низкой громкости, смотрит какие-то обрывки вчерашнего матча, одновременно разделываясь с мясом. После идет в душ — смывать с себя пот и остатки рабочего дня. К тому моменту, когда он гасит свет во всей квартире и молча забирается в постель, он пахнет только мятным гелем для бритья, а время показывает час с лишним ночи.       Тело приятно расслабляется в горизонтальном положении. Семен устраивается удобнее, матрац проминается под его тяжелым весом. Лобанов обводит глазами фигуру спящего Романенко на другой половине кровати. Тот, замотавшись в одеяло, бесшумно дышит во сне, и видно только его вихрастый русый затылок на подушке.       Семен едва усмехается — даже год не прошел с того момента, как они съехались, а он успел так привыкнуть к этому засранцу в каждом уголке своей жизни. Даже в собственной кровати. Когда они познакомились, Глеб редко ночевал в своей постели — ему было присуще дикое кочевничество по клубам и чужим кроватям, но при Семене отныне его место было только здесь.       Мысль об этом даже как-то тронула Лобанова. В полумраке он молча придвигается ближе к спящему Глебу, прислонившись широкой грудью к его спине, и в этот момент раздается его тихий сонный голос: — Ты поужинал? Мясо на сковородке… — Поужинал, — хрипло отзывается Семен у самого его затылка. — Быков, сука, только в половину двенадцатого отпустил… — Козел, — неосознанно соглашается Глеб и, спонтанно потянувшись под одеялом за рукой Семена, кладет ее на свою поясницу. — Спи.       Лобанов не сопротивляется, он чувствует себя охренительно усталым за сегодняшний день и, оставив свою ладонь на пояснице Романенко, медленно впадает в сон. Чужое тепло и домашний уют успокаивает нервы, вскоре он начинает глухо похрапывать над ухом Глеба, и тот невольно приоткрывает глаза. Этот храп отдается вибрацией из самой груди спящего сзади него Лобанова, и по сравнению с этой тарахтящей машиной, Глеб чувствует себя просто мальчишкой.       Большую часть времени ему нравилось это. Но сейчас больше всего ему хочется проспать до самого утра, а сделать это с крепко спящим Семеном весьма затруднительно.       Спустя минуты, когда под его равномерный храп Глеб все же начинает мирно отрубаться, тяжелая рука, до этого покоящаяся на пояснице, крепко загребает его в свою хватку. Романенко не успевает издать и звука, когда Лобанов, ткнувшийся бритым лицом в шею, подминает его в свои крепкие объятия и прижимается всем телом.       Романенко неопределенно облизывает губы, после пытается осторожно освободиться, но попытка оказывается проваленной. Тяжелый и дьявольски сильный Лобанов, удобно стиснувший его в своих руках, не дает ему даже шанса на освобождение. Вдобавок ко всему, его здоровая ладонь оказывается прямо между его ног.       Глеб смаргивает, осознавая собственное положение и пытаясь отодвинуться от настырной руки солдата. — Сём, — лениво будит он Лобанова, аккуратно убирая его ладонь от себя, и пытается комфортно устроиться в его руках. Ему нравится, когда так: жарко и тесно, но сейчас, когда Лобанов сильно прижимается сзади и лапает его во сне, Глеб чувствует неуместное возбуждение. — Сём…       Но спящий Сёма, не зная никаких препятствий, возвращает свою руку обратно, будто считая, что там самое удобное для нее место, и Глеб может только судорожно сжать ее коленями. — Что ж ты делаешь, зверюга… — Глеб поворачивает голову, чувствуя, как его сонливость медленно ускользает, а дыхание Лобанова приятно ощущается у самого уха. Романенко чувствует себя будто бы загнанным в угол и решает поддаться. Сильнее прижимается бедрами к чужому паху и делает несколько поступательных движений.       Семен отчетливо ощущает это сквозь сон и, возбуждаясь, с напором потирается о ягодицы Глеба сквозь белье. — Блять, Лобанов, — уже слышно ругается Глеб, стаскивая с себя одеяло. Ему хочется продолжить, а грубые руки Семена уже уверенно заползают под майку и резинку белья, трогая его везде. — Да какого хрена…       Его жалобный голос пробуждает Семена, но не его разум, того тянет к Романенко, и сейчас он уже проходится сухими губами по его разгоряченной шее, заставляя задрать голову. Глеб дышит чаще, тяжелее, одновременно подаваясь на грубую ладонь в своем белье и потираясь самыми бедрами.       Он готов скулить от этих небрежных поцелуев, чувствует чужое возбуждение и совершенно не хочет медлить, а потому, сбиваясь в дыхании, самостоятельно приспускает на себе белье, обнажая бедра.       Как щелчок в голове Семена, это срабатывает мгновенно, и он, окончательно отошедший ото сна, опрокидывает Романенко лицом в подушку и с силой прижимается сверху.       Член с напором проходится между ног. Глеб тихо мычит, хватаясь за запястья Семена по обе стороны от себя. Под его здоровым телом он снова чувствует себя мальцом, пойманным зверьком, и от этого возбуждается сильнее. Лобанов тяжело дышит ему в затылок и не позволяет двинуться под собой. Едва ли не рычит, раздвигая ему ноги под собой, давит сильнее. — Не так сразу, тигр, — внезапно раздается ласковый шепот Романенко. Тот поворачивает голову, искоса смотря на Лобанова с томной улыбкой, на его потемневшие от возбуждения глаза и подтягивается на локтях выше к его к лицу. — Подготовь меня.       При этом готовый тереться об него всем телом, Романенко, как капризный кот, хочет больше внимания. Семен не отзывается, он грубо впивается губами в самый загривок Глеба, заставив его издать тихий стон, и в следующую секунду проталкивает собственные пальцы ему в рот.       Глеб, чертовски возбужденный, усердно обсасывает их и вскидывает на Семена нетерпеливый взгляд через плечо. Под ним он изменяется до неузнаваемости.       От движений этих блядских выразительных губ и мокрого языка Лобанов готов разорвать его на куски от возбуждения. Он проталкивает пальцы глубже, смачивая их целиком и вынимает так же резко, оставив Романенко с высунутым языком. Проходится между ягодицами, легко проникает внутрь, растягивая его и слушая, как тот судорожно мычит. Внутри он горячий и упругий, его кожа отдает приятным запахом вишни, и это навевает Семену только одну мысль: — Значит, ждал меня? — хриплый шепот у самого уха, от которого Глеб может только тихо простонать. — Да-а, Сём… Ну же, давай… — движение пальцев внутри сводит Глеба с ума. — Нет, ты хотел, чтобы я тебя подготовил, малой… — с издевкой произносит Лобанов, орудуя рукой между его ног. — Так я буду трахать тебя пальцами, пока ты не кончишь… А потом будет моя очередь. — Сёма, — едва ли не хнычет Романенко, прогибаясь в пояснице навстречу его сильным пальцам. Ему хочется сейчас, хочется сильнее, два круга он точно не выдержит. — Сёма, ну же… Я хочу тебя. Отымей меня уже…       И на эти уговоры поддался бы любой другой, но не Лобанов, запечатавший ему рот собственной ладонью и продолживший грубо растягивать его пальцами. Быстрыми массирующими движениями, вжав его в постель и точно зная, как он любит, Семен игнорирует свой собственный стояк и хрипло дышит Глебу в шею.       Тот раскаляется, как масло на сковороде, под таким сильным напором он может только беспомощно мычать в чужую руку и подаваться бедрами, жмурясь и подступая к оргазму.       Этот оргазм буквально оглушает его, ослепляет, заставляет обессиленно растянуться на кровати, запачкав простынь, но ни секунды на отдых у него нет, потому что все еще возбужденный Семен подтягивает его к себе за бедра, вынуждая встать на четвереньки.       Романенко, тяжело дыша и все еще дрожа, цепляется пальцами за простынь и ощущает стояк Лобанова сзади. У него одновременно нет на это сил и при этом он хочет этого сильнее, чем когда-либо.       Семен входит резко, заполняет собой до конца и тут же начинает двигаться, быстро, с ритмичными шлепками, от чего у Глеба стремительно темнеет в глазах. Каждый толчок отдается зарядом тока по всему телу, Романенко прогибается под ним сильнее, принимая в себя глубже и наслаждается его низкими гортанными стонами. Заводит руку назад, чтобы погладить пальцами бритый затылок Лобанова и тихо позвать его: — Поцелуй меня, блять…       Просить долго не приходится, Семен, вдалбливающий его в кровать, затыкает рот поцелуем и вылизывает изнутри. Глеб сильнее цепляется за его затылок, отвечая и толкаясь языком. Из-за этого бешеного ритма у него едва получается удержаться на дрожащих коленях, и рука Лобанова крепко удерживает его за поясницу. Он трахается, как настоящее животное, и у Романенко совершенно не хватает на него всякой выдержки.       И он кончает сразу же, как только Семен изливается в него, заполняя до конца, и хрипло рычит над самым ухом. В этот момент Глеб едва не задыхается и думает, что просто сдохнет именно так: в постели, под Лобановым и с членом в заднице. Но пальцы все еще впиваются в простынь, он все еще слышит дыхание Семена и все еще ощущает его вес на себе. — Боже, Сёма, — откровенно божится Романенко и едва толкает его ногой. — Слезь…       Ему бы не хватило сил сдвинуть Лобанова с места, но стоит ему перекатиться в сторону, как резко оживший Глеб оказывается прямо над ним, с довольной улыбочкой и королевски прямой спиной седлает его бедра.       Семен, все еще пытающийся отдышаться, вопросительно поднимает брови и привычно располагает ладони на бедрах Романенко. — Думаешь, у тебя хватит сил? — интересуется Лобанов, и Глеб с вызовом улыбается ему в ответ: — А у тебя?

***

      Глаза предательски закрываются, а голова Романенко медленно склоняется в сторону плеча Семена, пока не упирается лбом. Лобанов, подперев подбородок рукой, тоже находится в состоянии полудрема. Единственное, что способно вывести их из анабиоза — это оглушающая ругань Быкова: — Что за тихий час на рабочем месте, голубиные гибриды?!       Оба подрываются с места, столкнувшись плечами, и заведующий гневно осматривает их помятые лица: — Придумайте мне хотя бы одно оправдание реалистичнее того, что вы оба совокуплялись всю ночь, как гребанные кролики. Семен мрачно косится на Глеба, тот, в свою очередь, невинно пожимает плечами. — Мы кран чинили.