Ты ошибался, мой маленький друг

      Мой маленький друг, скажи, ты ведь знаешь, что такое «кошмары»? А что я спрашиваю: конечно, знаешь, ведь что же ты видишь каждую ночь? Непременно же нас — ночные ужасы твоего воображения и подсознания, твоего отца порождения и создания, изуродованные твоими детскими, нелепыми, но, порой, и удивительными страхами. Страхами, которые, к твоему сожалению, были опасны. Конечно, всякий страх влечёт за собой свою предосторожность, свою опасность, но то, что влекли твои фобии — что-то довольно необъяснимое, даже для меня, хотя я и являюсь частью этого необъяснимого…        Как я знаю, ты веришь в монстра, который прячется и живёт в твоём шкафу. Он вечно шумит, рыщет что-то в той маленькой, задвинутой деревянными дверцами конуре, иногда даже будто принюхивается, но всё-таки это не так ужасающе, как тот факт, что он не находится там всё время. Монстры просто так не появляются в шкафах: они, наверное, откуда-то прибегают. В нашем случае, это так. Ты, иногда отлучаясь или отвлекаясь, не замечаешь, как одна из дверц шкафа при небольшом сквозняке бесшумно захлопывается, после чего и слышишь эти звуки. Возможно, он — Монстр — хочет напасть, терпеливо ждёт, пока ты не заметишь опасности, а после и нападёт на тебя. Это твой страх, который опасен. Это страх, который ты создал. Страх, которого ты ждал; который тебя ждал.        Не думай, что он — единственный, кто бы хотел из тебя сделать кусок кровавого месива: таких полным полно, и они все в твоём доме. Тс-с-с, слышишь? Нет? Прислушайся внимательнее… Кажись, кто-то тихо шагает в левом коридоре. Лучше проверь, на всякий случай. Твои маленькие шажки глухим, беззвучным эхом раздаются по полу коридора, несущий этот сигнал твоего движения в ковры, стулья, шкафы, во всё, что было в этих двух проходах. Маленькая сильно дрожащая твоя ручонка открыла одну из двух белую дверь в твою спальню — ты ещё даже не выглянул, не захотел узнать то, что спрятано за стенами темноты твоего дома, а просто вытащил фонарь и стал хаотично дёргать его, каждый раз давая себе силуэты часов, стола, ковра, досок пола, лампы и меня. Моё огромное полупрозрачное тело закрывало собой весь проход, пропуская лишь малые части лучей, сумевшие пройти сквозь меня — я ждал.        Я ждал увидеть не фонарик, ждал не увидеть руку, державшую фонарик. Я ждал, пока не увижу тебя полностью, пока не увижу бедную душу, живущая в тебе, приняв по твоей памяти этот образ. Это словно сновидение, ну, если так подумать, то это так и есть, но вряд ли можно назвать, что кома — просто сон, длившийся месяцами или годами. Это синдром живого человека в теле мёртвого. Ты не пытаешься и не хочешь верить, что ты на грани смерти или вообще уже живёшь после смерти, эти мысли заставляли трескаться твоей маленькой, ещё совсем не развитой десткой психике, что уже была разбита в прах; ты отрицал, что только благодаря этим машинам живёшь, но иногда всё же задумывался и понимал, что всё, что ты отрицаешь — бред при твоих симптомах паранойи и аутизма, бред, в который ты пытался верить, но, взглянув правде в лицо, ты стал понимать — ты и эти машины связаны; ты ведь не просто какой-то прохожий — ты сам сын создателей этих машин! Это ты и ненавидел. Этого ты и боялся. Боялся того, что заставляло вырываться страху изнутри. Страх, который опасен, который ты создал.        Не резкое, аккуратное движение кисти руки, и ты увидел меня, раскрыв глаза шире от переполняющего твой разум ужаса. Что ж, так стояли мы секунд пять; так длились пять секунд нашей первой встречи. Тиканье маятника часов раздражало с каждым разом больше, чем обычно. Я сделал еле видный шаг и промолвил с той иронией, с тем чувством и качеством, которым обращаются старики детям: «Здравствуй, мой маленький друг…» Ты лишь с гримасой отвращения и страха хлопнул дверью, практически перед моим носом. Я подошёл ближе и три раза постучал в левую дверь — ты не открыл. Поэтому после этого я, будто как самый настоящий искусный волшебник, решил воспользоваться своими секретами.        Небольшое шуршание одежды об одежду. Видимо, это из шкафа. Видимо, это я. И, кажется, ты сейчас умрёшь, в последний раз. Правда, я буду сожалеть об этом долго, иногда даже, наверное, слишком долго, но себе не изменишь: что тебе предначертано, то ты и должен дочертить. По крайней мере, я так считаю. Ты, медленно, испуганно подходя к шкафу, схватил за одну дверцу. Но слишком поздно, слишком опасный страх у тебя вновь возник. Я выламываю дверцы и хватаю тебя обеими руками, смотря прямо в твои глаза, полные страха и боли, удивление и решимости, спасения и опасности. Спасения на чудо, которого не произойдёт. «Это… Это в-всё нереально… Я-я просто сплю… Ты мне тоже снишься…» — Повторяешь ты, наивно веря в то, что всё в этом мире — грязная ложь. Неужели ты реально думаешь, что это всё нереально? Считаешь, что тебя спасут? Думаешь, мы отголоски воспоминаний твоего сознания, думаешь, мы не реальны? О нет! Нет, нет, нет, нет, нет! Ты крайне ошибаешься, мой маленький друг. Мы — отголоски реального мира. Мы — часть реальности, в которую ты не надеялся; которую ты ненавидел; которую ты боялся; в которой ты ошибался. Прости меня ещё раз, но по-другому никак — что реальность, что твоё подсознание — везде ты ошибся, и ты ведь понимаешь, что за ошибками влечёт всякая ответственность. Прими её, и, совершенно возможно, ты хотя бы сможешь понять истину, которую ты, к своему сожалению, боишься, которую ты отверг, в которой ты крайне ошибся…