Waste Me, Beautiful

Слэш
NC-17
Завершён
25
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
25 Нравится 9 Отзывы 4 В сборник Скачать

***

Настройки текста
У Майрона огромные глаза. Лицо все покраснело в темноту, и огромные глаза слезятся, когда он крутит головой, утопающей в сухой траве. Торчащие во все стороны светлые волосы смешиваются с этой высохшей, пожелтевшей травой, пахнущей подгнившим сухостоем, звериной мочой и захлебывающимся гормоном. Широкая смуглая ладонь зажимает Майрону рот, и он впустую щелкает мокрыми зубами, пытаясь содрать мозолистую кожу. Ча'тима никак не привыкнет к тому, что это его руки, но необыкновенно наслаждается ими, их налитой силой, сочностью отливающей золотом темной кожи и пушащимися вниз от рукава по запястью черными витками волос. Ему столько же лет, сколько Майрону, только дикарь в разношенной черной коже всегда растет быстрее капризного подростка, почти не видящего солнца. Нечесаная черная грива густыми спутанными патлами валится на широкие плечи Ча'тимы и лицо Майрона, пока тот крутится споднизу, как вертлявый склизкий гекко, и лезет под куртку, пытаясь то ли разодрать бок под футболкой обкусанными ногтями, то ли нащупать перочинный нож в кармане штанов, и беспорядочно пинается грязными голыми ногами, то и дело выворачиваясь и упираясь облезшими и взмокшими мясом с сукровицей пятками в сухую шуршащую землю. Он сам разделся. Расстегнул свои прищелкнутые подтяжками штаны, лоснящиеся и мягкие на коленях. Прижатый к нагретой за день металлической балке повалившегося билборда, он тяжело, с влажным придыханием задышал и выматерился, пребольно прикусил погладившую щеку ладонь, содрав высохшую от солнца и соли кожу, и слабо потерся стояком о скрипнувшее тугой кожей штанов широкое бедро. Он смотрел, как пугливый озлобленный койот, через раз отворачивающийся, а через раз нагло пялящий на тебя свои золотистые – ярко-зеленые – глазищи и подбирающийся к оставшемуся от кого-то подтухшему куску мяса, за который уже в свернувшуюся на песке кровь передрались дикие крысы. Он смотрел, как тот, кто жадно укусит и сбежит, кто огрызнется, стоит лениво замахнуться, и воткнет зубы в мягкое почерневшее мясо, ссыкливо поджав хвост. Он задышал ртом и пихнул два пальца свободной руки в полные губы Ча'тимы; другая рука, неестественно изогнутая, была больно прижата Ча'тимой к балке, чтоб не особо-то возился. – Ну если зажмуриться, может, и можно вообразить, что с тобой девчонка, – негромко пробормотал Майрон, возя пыльными и солеными пальцами во рту Ча'тимы; его глаза слегонца поплыли от накатившей похоти, но паранойя и постоянный страх никогда не давали ему полностью расслабиться. – Только если эти услышат… – он поморщился и обвел большим пальцем дрогнувшую нижнюю губу, мельком глянув в сторону, туда, где они к вечеру остановили тачку и встали лагерем. – Ладно, давай. Пусти, – вытащил пальцы, дернул прижатой к балке рукой и деловито опустил взгляд. Он сам разделся. Расстегнул свои штаны. Стянул подтяжки с тощих плеч. Подобрал рубашку наверх, открывая запавший живот в сухих грязных пятнах. – Ну, так ты хочешь мне отсосать? Или как? – откинулся назад на балку; жидкие светлые волосы прилипли к разрозовевшемуся лбу. – Давай быстрее, пока твои сучки тебя не хватились. Вот же строит из себя, с мелькнувшим сочувствием подумал Ча'тима. Он тоже был агрессивным подростком, но этот незнакомый запах неуверенного страха от Майрона вел его до не осознаваемой сухости во рту и заставлял по-своему жалеть. – Сними их совсем, – безразлично сказал он, опираясь на балку рядом с головой Майрона, нависая над ним тяжелым запахом заношенной кожи, свежего пота и немытых волос. – С каких хренов? – Майрон подозрительно поднял выгоревшую бровь и явственно сглотнул, заносчиво глядя снизу вверх. – А ты когда последний раз в бане был? – добродушно усмехнулся Ча'тима. – Или думаешь, у тебя из штанов конфетками несет? – А от тебя псиной вонючей не несет? Глянь, фифа какая переборчивая, – со смехом огрызнулся Майрон; жадные черные зрачки забегали туда-сюда. – Ну ты как хочешь, а я по-людски привык, – улыбаясь, Ча'тима наклонился еще пониже, закрывая своими встрепанными космами первые вечерние звезды. – Меня-то ручным зверьком на привязке не держали, чтоб за углом уединяться и через ширинку, пока хозяева не видят. – Да не пизди. Это ты-то по-людски привык, значит? А я вот привык, что вам, дикарским жопошникам, похуй, как и что в рот брать, потому и предлагаю, – Майрон осклабился; мелкие, потемневшие по краям зубы блеснули в полумраке. – Типа как были у меня тоже такие, как ты, зверушки, которые соснут за доллар. И ты думаешь, чтоб его в копилку положить, а там, может, и на букварь накопить? А вот нет, хера с два. Потому что он блестящий, вот почему, – он куда тяжелее задышал, потому что, продолжая опираться на балку, Ча'тима походя сунул руку в его расстегнутые штаны и, не сжимая, немного погладил. Твердый маленький член с нежной и влажной кромкой крайней плоти и туго поджавшиеся от прикосновения пушистые яйца. – Ага. Только либо ты разденешься, либо тебе твой блестящий медведь с бакса дрочить будет, – сказал Ча'тима, спуская руку ниже и обхватывая тощую, немного мягкую ляжку под свободными штанами. – Хотя, может, тебе-то и с медведем любовью заниматься поприятней было б, чем с дикарским жопошником. Хах, подкинуть тебе пару баксов сверху, что ли, а?.. Глядишь, от блестяшек и такой умник посговорчивей станет. – Любовью… – фыркнул Майрон, отпихивая его руку и стягивая подтяжку с правого плеча. – Убери. Давай без этого. Он сам разделся. У Майрона огромные глаза, это он понимает, когда вжимает его в землю, затыкая рот ладонью и с силой раздвигая худые, трясущиеся ляжки. – Будешь кричать? – тихо спрашивает Ча'тима; его дыхание слабо пахнет соленым мясом и выпивкой. Майрон раскрывает свои глаза еще сильнее и, продолжая ерзать по земле, часто кивает. – О'кей, – и Ча'тима зажимает его рот крепче. Он неудобно потягивается дернуть ширинку, наваливаясь на Майрона; в нем, наверное, уже фунтов двести пятьдесят, если не больше, и тот только хрипло всхлипывает горлом, с шорохом подгребая рукой сухую траву. Слюны во рту совершенно нет, как назло; слизистые пересыхают, когда Ча'тима пьяно выхватывает взглядом мокрые глаза Майрона, его пропотевшие волосы, смешанные с травой, его дергающийся в жадно расстегнутой рубашке кадык. – Так немного полегче будет, – с искренним сочувствием шепчет Ча'тима, собирая немного слюны горлом и схаркивая в свободную ладонь. Майрон взвывает, закатывая глаза, и неожиданно закидывает руку за голову; до камня, который он наскоро приметил, ему не хватает чуть ли не целого фута. Наскоро смазавшись, смочив слюной свой ноющий, возбужденный член, Ча'тима лезет между его потных ног, подхватывая одну под самой ягодицей и задирая повыше. Острое колено с шорохом проезжается по траве. – Милости хочу, а не жертвы, – шепчет Ча'тима, слегка приподнимаясь и подпирая отодвинутую ногу бедром. Безразлично поясняет, встретившись с перепуганным, озлобленным, непонимающим взглядом: – Евангелие от Матфея. Майрон снова закатывает глаза, как в каком-то припадке, и в заглушенных ладонью звуках Ча'тима почти уверенно может разобрать что-то вроде "да ты, нахрен, блядь, че?!". А потом Майрон кричит, надсаженно кричит с каким-то горловым рычанием ему в ладонь, когда Ча'тима прижимается к нему, ложась и своим весом фиксируя ногу, и, просунув руку между ними, придерживает член, с усилием впихивает его между влажных от пота ягодиц. Но, только подрастянув тугую каемку, член почти сразу неудобно выскальзывает, проехавшись открытой головкой по липким волосам, а Майрон мотает головой и орет под ним так, будто ему наживо ногу режут. И если б не накрепко вжатый в землю затылок и жестко залепившая рот потная ладонь, на его крик точно бы сползлись все окрестные падальщики. А так только стрекочущие в редких колючих кустах богомолы отзываются на его зажатые стоны, и близлежащий песок сразу глушит слабое эхо. Ча'тима задерживает дыхание, чувствуя раздражающе щекочущий поясницу прохладный вечерний воздух, упирается коленом и, не жалея, растягивает Майрона коротким рвущим толчком. Задница у него внутри тугая, совсем немного влажная и такая теплая, и это так ведет, голод прокатывается вверх по позвоночнику, мгновенно заливая мозг красным жаром. И, наверное, Майрон замечает это по глазам Ча'тимы, а, может быть, просто срывает голос и теперь только хрипло воет ему в руку; щеки у него красные и мокрые, слезы катятся крупно, затекая в уши и капая в сухой песок. Почувствовав себя немного уверенней, Ча'тима передвигает руку и придерживает его за ляжку, задирая еще повыше, неторопливо прогибается в пояснице и медленно подает бедрами, входя поглубже. Суховато, и Майрон снова глухо вскрикивает, пяля на него распахнутые огромные глаза. – Что, так больно? – так же тихо спрашивает Ча'тима. Майрон кивает через еще несколько сухих, неспешных фрикций; каждая глубже предыдущей и каждая, Ча'тима ощущает, слишком крепко растягивает его зад. – А теперь будешь кричать? Майрон смотрит на него неуверенными красными глазами, видимо пытаясь что-то понять, но, громко шмыгнув носом, снова уверенно кивает. – Ах ты ж сукин сын, – у Ча'тимы дергается край рта, и, окончательно переставая испытывать жалость, он с силой придавливает подбородок Майрона и засаживает ему до упора. Хриплое, глухое и отчаянное мычание в руку. Бедро трясется, ходит ходуном под ладонью. Новые слезы заливают обгорелые щеки, и мокрый от соплей нос шумно дергается. Теплые, горячие толчки в зажатый зад ссаживают кожу и быстро становятся влажнее от подтекших капель смазки. Майрон жмурится и пытается отвернуться. Его чутка приподнявшийся член елозит под крепким полным животом Ча'тимы. Лживая малолетняя сука. А он даже почти – почти – повелся на эти сучьи слезы. На перепуганную истерику упертого говнюка, которого успей только прижать и взять силой, пока он не успел наебать, отцапать тебе яйца своими потемневшими зубами и сбежать к новой кормящей руке. – Да уж, корсиканские братья точно накинули бы тебе пару сотен сверху за театр, – Ча'тима бросает держать ногу Майрона, опускается на локоть, со скрипом проехавшись им по земле, и касается губами лоснящегося по краю уха. – Ссаная похотливая сука. Он двигается не слишком быстро, ритмично между раздвинутых грязных бедер; вспотевшая рука соскальзывает туда-сюда, и Майрон в какой-то момент намертво вцепляется в ребро ладони зубами. Это очень больно, почти до крови сразу больно, но Ча'тиму так ведет, зад у Майрона такой горячий, подрастянувшийся и глубокий, что все равно; он только вжимает ноготь большого пальца в мягкую, едва пушистую кожу под подбородком, сдирая ее, и принимается толкаться внутрь поживее. – Пошел ты, пошел ты, уебок деревенский, – одну за одной сдает позиции Майрон, почувствовав и вправду выступившую из-под содранной зубами кожи кровь и вывернув мокрый рот из-под прокушенной руки. – Дотянуться б до того камня и башку бы твою черножопую проломить… я б тебе череп нахуй расколотил… и выебал потом… – он влажно, с поганым придыханием хрипит, раскинув ноги и хватаясь за шлевку на плече кожанки. – Прям в дырку в черепушке, ага? – Ча'тима убирает руку, прихватывая его за плечо, и жадным рывком насаживает на свой член, так что Майрон, проехавшись по земле, шлепается задницей об его бедра. – Нет, хуй тебе так просто… – и огрызается, снова закатывая заплаканные глаза. – В жопную твою сраную дырку. Вот бы ты еще проблевался от сотряса, пока б я тебя ебал. – Вау. Скажи-ка, Майрон, а с тебя хоть что-то вообще сбивает это вот все?.. – Ча'тима скорее продолжает говорить, чтоб не кончить сейчас, со скрипом кожи быстро двигаясь между резко сжавших его бедер. – Да ладно, – неприятно хихикает Майрон, снова прегромко шмыгая носом и ерзая, торопливо потираясь твердым членом о его живот. – Я каким хочешь могу быть, ты ж знаешь. – А что ж тогда ты всегда говно такое? – резонно фыркает Ча'тима, сразу после жадно вздыхая и подгребая Майрона удобнее, не думая над ответом и думая только этими короткими и частыми толчками скорее закончить в его тугой и нежно пульсирующий зад. – Потому что уж очень ты мне нравишься, красавчик, – но Майрон все равно похабно кривит мигом высохшие от частого дыхания, красные от крови губы. – Майрон всегда показывает тебе все самое лучшее, детка, – и его злые руки путаются в нечесанных патлах, он сжимает тело хуже, чем ломка от джета, и неожиданно несмело прикрывает свои огромные глаза, так, что видно только белки и тонущие в похотливой темноте кислотно-зеленые края радужки. Майрон не умеет целоваться. На вкус как кровь, соленое мясо и несвежая слюна, и еще так торопливо ворочает языком во рту. А потом, оторвавшись, часто, прерывисто и тихо дышит в ухо, вцепившись обкусанными ногтями в смуглую кожу под футболкой. Он кончает себе на живот, сипло вздохнув и заныв в нос, будто то ли снова выматерится, то ли снова расплачется. Ча'тима закусывает его ухо – от этого и того, как горячий зад туго и ритмично сжимается на его члене, – и натягивает Майрона на себя короткими и особенно грубыми рывками. – Ты там все уже или как? – Майрон шепчет обыкновенно и влажно, когда он останавливается. – А тебя ебет? – с приятной утомленностью спрашивает Ча'тима, не открывая глаз. – Блядь, – а Майрон мигом меняет тон на капризный и раздраженный. – Ты меня заебал уже этим. Надо, что ли, резинки взять, когда в городе будем. Раз уж тебя в твоем селе вытаскивать не выучили. Вот свезло же во всей пустоши найти того мудака, которого не торкает на задницу кончать, – ворчит себе под нос, возясь под низом. – А что, надеешься, что если я тебе на задницу кончать буду, то на ней прыщи пройдут? Тогда уж, может, с лица начнем? – Ча'тима приподнимается, собираясь вылезти из неуютных объятий, но Майрон крепко хватается за ворот его куртки, давая легкую, безобидную оплеуху. – Умный, что ль, блядь, самый? А может, раз такой умный, то и жопу за мной подтирать будешь? У меня язва уже скоро от этой вшивой листвы откроется, – ворчит, удерживая, но безразлично глядя мимо, на постепенно покрывающееся звездами небо. – А, слушай… Нахуй тебя. Полежи со мной немного, а?.. Мне холодно. – Ага, – Ча'тима не возражает, укладываясь сверху и с ленивым интересом разглядывая поблескивающие отражения в зеленых глазах. – Только если ты намерился долго лежать, я тебя потом переверну и еще трахну, о'кей? Но Майрон не отвечает, молча моргая подсохшими уже веками. А потом улыбается краем рта, так, что краешек зубов вылезает на покрытую кровавой коркой губу. – Да, знаешь, и хуй с этим. Хуй с этим всем, красавчик. Вот что тебе скажет Майрон.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.