With you infinity

Серьёзные разговоры никогда не предвещают чего-то реально хорошего, да и в принципе ничего хорошего в себе не несут - одни расстройства от этих серьезных разговоров. Особенно, когда вы и по-обычному то не особо так разговаривали, а тут сразу по-серьёзному. В конце концов, он не был совсем уже потекшим омегой, чтобы не понять, к чему вся эта их бурда с поцелуями идёт. В пизду она катится по накатной, а тащить на себе никто из них ничего вообще не собирался. Да ни в жизни. Даже если после того, как херня эта укатится насовсем, что, учитывая «серьезный разговор», произойдёт с минуты на минуту, стоит только Сокджину появиться в туалете, придётся выкуривать хотя бы по ещё одной бонусной сигарете в день. Благо, пачки омега покупает дешевые, да ещё и легкие, иначе, раскошелься он на мальборо, придётся потом отчитываться перед родителями - что, когда и зачем. А ему и так пиздеца хватает, спасибо, не надо плюсом и накладкой. А вот закуриться до смерти - это не такая уж и плохая мысль, особенно если учитывать все красочные обстоятельства неудавшейся личной жизни. Он все ещё тот самый фей, который ангел и нимб над головой, крылышки белые и пушистый, как мягкое махровое полотенце, но, блять, вообще уже не катит. А ещё Намджун все понял. Нет, он не понял конкретно все, а про Юнги ни сном, ни духом, но по запаху понятно. Да и солнце тут вышло на днях, так что дождями своё странное поведение уже не объяснить. И все пиздец сложно, Сокджин уже на стенку лезет от вязкой безысходности. В руках мнёт сигарету. Тот самый послушный Ким Сокджин, который любимчик учеников и маленький розовый зайка с красивым личиком и круглыми очками без стеклышек. Ага, зашибенно, вот и прикатились по жизни - конечная, осталось только за проезд передать. Да и случай подворачивается заебись прямо, серьёзный разговор стоит прямо за дверью туалета. Тишина кроет, бьет без предупреждения с правой. Они оба прогуливают второй урок. Толкает дверь, внутри Юнги свесив ноги, совершенно расслабленно, на подоконнике, прямо крича - так надо, в наших жизнях сейчас происходит все закономерно, никакого пиздеца и армагеддона, так что спокуха полная. Джину только и остаётся, что молча желать уже скурить к чертям все легкие. И помирать вроде как можно. - Зажигалка? - встаёт рядом, прикуривая от поданного огонька. Ах, эти любезности, потечь ненароком можно от таких нежностей. Юнги вслед не закуривает, как принято у них в молчаливом согласии, что уже нехило так напрягает, заставляя Сокджина сжать булки и принять тот факт, что финита ля комедия. Представление закончено, спасибо, что оставались с нами и не вышли в туалет, чтобы потом не вернуться. - Пиздец конечно, - начинает Юнги, сгорбившись и зарываясь длинными пальцами в волосы, пока Джин делает затяжку за затяжкой. - Ещё какой пиздец, Юнги, - тушит прямо о стенку, но окурок выбрасывает в унитаз, - думаю, мы все сказали друг другу. Блять, армагеддон всё-таки наступает, ибо ну нельзя другими словами выразиться. Только маты, один за другими, в голове сухо - чао бейби, Ким Сокджин отчаливает с полуострова вроде как любви и вроде как неудавшейся. По-другому уже язык не поворачивается назвать «сигаретку? с тобой хоть десять и за раз», а потом игнор в школе, да и в жопу. - Стоять. Рык альфы. Да так, что омега сразу оказывается прижатым к стенке, об которую только что была потушена тонкая лайт. - Ты будешь, блять, стоять здесь и слушать, что я говорю, потому что я нихуя ещё рта не успел открыть, - колено оказывается поставленным между ног Джина, отчего в голову сразу ударяет. Нехило. Юнги несет от запаха сигаретного дыма капецки дешевых вингс лайт и сладкой жвачки, так что он решает все и сразу. Решает за них двоих, но камон, они облизывали друг друга почти два месяца, пора бы уже прояснить хоть что-то. Он наклоняется сначала к приоткрытым губам, проникая языком сразу и по-хозяйски, заставляя Сокджина почти прогибаться в спине, но двигаться хуй ему, потому что сбежать уже раз попытался, а Юнги не намерен отпускать омегу. Его омегу. И, чтоб знал не только он сам, прокуренный туалет и Джин, оставляет раскрасневшиеся губы в покое, мягкой мокрой дорожкой до шеи, где неожиданно кусает. Больно, до крови, до огромного синяка и метка блять, все, точка в их поцелуях по углам, потому что дальше никаких углов, в пизду их. - Больно, - шипит Джин, утыкаясь как-то совсем правильно что ли в темные пряди альфы, - но приятно. Ими не овладевает блядская страсть, но Сокджин сам наклоняется, обнимает и трется стояком о пах Юнги, а у того только запах в ноздрях и красным в голове горит табличка «оттрахать своего омегу тут же». Ну, как свойственно всем припизднутым на голову шестнадцатилетним подросткам, табличку Юнги замечает, а красный свет по полной игнорит, так что Джин оказывается разложенным на холодном кафельном полу туалета, пока в школе идут важные уроки. Нихрена он не девственник, но с Сокджином чувствует себя первоклассником, который впервые переступает порог школы, потому что руки предательски подрагивают в нетерпении, стоит только стянуть с прекрасного (чересчур, потому что это, блять, омега) тела пушистый свитер, отброшенный куда-то к задворкам. Юнги сопит прямо в шею, где красуется налитая кровью метка, целует и длинными пальцами проезжает по горячей коже, задевая нарочно пах, чтобы вызвать стон. И он получает, что хочет, потому что Джин в пизду послал все моральные принципы, и хочется только Юнги уже там, двигающегося, целующего, потного и «трахни меня уже, не хочу терпеть». Кажется, будто последнее было произнесено вслух гортанно, с закатанными от удовольствиями глазами, потому что Юнги перестаёт растягивать, вынимая с характерным хлюпом пальцы. - Джин, - входит осторожно, почему-то переживая за омегу, - ты слышишь? - зажимает рукой рот, Сокджин слишком громкий и солёные дорожки из глаз, которые Юнги сцеловывает, - чтобы никогда больше, - начинает двигаться медленно, самому уже хочется загнать в бешеном темпе, но чувства мешают включить эгоиста, - никогда, Джин, я не видел тебя, выпрашивающего четверку по физкультуре. Ни в жизни, блять, ясно?! Иначе тебе придётся очень плохо. Их не волнует, что кто-то вообще может зайти, а картина откроется такая замечательная: провонявший насквозь дешевыми сижками альфа ебет самого сладкого и «правильного» омегу школы. Когда сил терпеть больше нет, Сокджин сжимается и обильно кончает себе на живот с протяжным стоном, который пожалуйста-давай-еще-раз-всегда прикрывает рукой альфа. Он изливается следом, по блядски выстанывая имя омеги, на пол, не марая Сокджина и так, чтобы без сцепки, потому что о презервативах никто не позаботился, а детей нет, спасибо, не надо. Кафельный пол впервые можно поблагодарить за то, что он холодный. Потными спинами они ложатся на него, шумно выдыхая, в полнейшем молчании. - Если ты сейчас скажешь пиздец конечно, то я тебя задушу, - это была охрененная не шутка, которую рожает вдруг Джин. - Хорошо, не буду, хотя мог бы. Как бы одеваться надо, тут вам не дом, тут школа и туалет, который они немного обкончали. Но, вместо того, чтобы оторвать свой зад, альфа находит руку омеги, переплетая пальцы. - Отличный первый раз, - ахуевание заказывали? Нет? Нате вот, пожалуйста. Сокджин, который трахал старосту одними губами. Сокджин, который обладатель самой смазливой внешности с параллели и темная двойная жизнь как бы сама говорит «да я бывалый». Сжимает его пальцы в несколько раз сильнее, делая из рук нерушимый замок: - Прости, - лучше бы сдохнуть, но это они ещё успеют. - Я, в общем-то, не люблю романтику.