Доверие — слишком большая ответственность

      Горячий пар липнет на кафель, забивается влагой в лёгкие и оседает каплями пота на лбу. Асами слегка морщится, ополаскивает лицо под бьющими из душа струями и выключает воду. Выходить из ванной не хочется, и он чувствует себя десятилетним сопляком, нашкодившим в школе и теперь ожидающий выволочки от родителей.              После разборок с русскими и возвращения в Японию жизнь должна устаканиться. О прежнем ритме Асами даже не заикается, слишком много вопросов нужно ещё решить, но долгожданное спокойствие пока только видится в перспективе.              Новая квартира удивительно давит. Удивительно, потому что Асами никогда не замечал за собой привязанности к жилью. Прошлые апартаменты для него были только стенами, в которых он мог отоспаться, принять душ и выпить стакан виски. Точно так же, как в любом гостиничном номере. Понятие «дом» для Асами размыто и чуждо с давних пор, он не из тех, кто привязывается к вещам или местам, но новая квартира, очень похожая на старую, ему однозначно не нравится до такой степени, что он на грани переехать в отель.              — Смотри-ка, работает! — Асами недоуменно моргает, ослеплённый вспышкой, и замирает на пороге ванной комнаты, глядя на едва ли не светящегося от радости Такабу. Тому всё нипочём: ни перестрелки, ни несколько месяцев в храме, ни жизнь на необитаемом острове. Переживает, конечно, сначала, беспокоится, а потом снова скачет со счастливой улыбкой и с камерой в руках.              Асами усмехается — ему бы такую волю к жизни и умение отсекать прошлое. Такаба из тех, кто предпочитает помнить только хорошее. Наверное, поэтому, думает Асами, он до сих пор не свихнулся.              — Сколько ей лет? — Асами опирается плечом на дверной косяк и разглядывает изрядно потрёпанную камеру в руках Такабы.              — Не меньше тридцати. Это одна из первых отцовских камер. Нашёл в родительском доме. Отец сказал выкинуть, но я починил, — Такаба хвастливо щёлкает ещё несколько раз, в камере громко шелестит плёнка. — Класс, да?              Уголки губ Асами слегка дёргаются. На кого как, а на Такабу точно ничего не давит: ни новая квартира, ни проблемы Асами, о которых, впрочем, он и не в курсе. Что-то остаётся неизменным — посвящать его в свой мир, тот, который далёк от света и закона, Асами не планирует вовсе. Хватит с Такабы приключений, за эти несколько лет он и так узнал о теневом бизнесе города больше, чем за всю свою жизнь до этого.              — Ну что не так? — Такаба делает шаг к нему и кладёт ладони на лицо, заглядывая в глаза. — Что тебя беспокоит, Асами? Ты сам не свой в последнее время. Всё же улеглось, — он вздыхает и смотрит внимательно. Асами сам не рад, что подпустил мальчишку к себе настолько близко, что теперь его не проведёшь привычным непроницаемым выражением лица.              — Вот уж точно не тебе тревожиться о моём беспокойстве, — Асами щёлкает его по носу, Такаба смешно морщится и надувает щёки, но тут же расслабляется, когда Асами накрывает его рот своим. Цепляется в его плечи и жмётся горячим и жадным телом к бёдрам.              Они целуются недолго, но когда Асами отстраняется от него, Такаба уже раскрасневшийся и совсем не смущённый. И куда подевался тот мальчишка, который пару лет назад стеснялся своего возбуждения и старательно сбегал от прямого признания того, что ему нравится? Асами не жаль, что Такаба изменился, принял и понял, Асами это полностью устраивает, только иногда он задумывается о том, как бы сложилась их жизнь, если бы они вовсе никогда не повстречались.              Он не из тех, кто любит рефлексировать над тем, что никогда не сбудется, но порой хочется задать Такабе этот же вопрос и узнать его мнение.              — Не могу не тревожиться, — Такаба смотрит на него снизу вверх и улыбается — ласково, с задоринкой. Асами притягивает его ближе к себе. — Не после всего, что произошло. Кстати, на этой неделе зацвела азалия. Не хочешь выбраться из своего офиса и полюбоваться ей, раз уж ханами мы пропустили?              — Если мне не изменяет память, на ханами ты ходил с друзьями, — Асами выпускает его из рук, отходит к бару и наполняет бокал виски, когда Такаба внезапно говорит:              — Но не с тобой.              Пальцы чуть сильнее сжимают бутылку, и Асами хвалит себя за недрогнувшую руку.              Они никогда не обсуждали отношения между ними и то, как их назвать. Асами со скепсисом относится к маркерам и шаблонам, но даже с их помощью не смог бы обозначить то, что между ними происходит. Или уже произошло? Такаба давно перешёл из разряда просто любовника и сожителя во что-то другое — более весомое, равное, то, с чьим мнением Асами готов считаться, когда слова и желания любовников его всегда волновали мало.              Такаба тоже ни разу не заводил подобного разговора. Асами мысленно благодарен ему за это, потому что уверен — этот разговор вытащит из него гораздо больше сил, чем любые переговоры с партнёрами или конкурентами.              — Азалия так азалия. В четверг я постараюсь отменить дела на вечер.              — Не отменишь же, — Такаба весело усмехается, залезает на диван с ногами и возвращается к изучению камеры. — Как насчёт пикника во время обеда? Это, конечно, не твой любимый ресторан, но тоже ведь неплохо?              Асами делает глоток и медленно кивает.              Он пытается понять, когда именно в его жизни всё пошло не так, как он рассчитывал и планировал. Когда позволил Такабе самостоятельно отвечать за свои поступки? Когда ринулся за ним в Гонконг? Или ещё раньше, когда вместо того, чтобы проучить и забыть о слишком прытком фотографе, стал время от времени просить найти его, чтобы продолжить своё маленькое развлечение? И когда это развлечение вышло за рамки игры и переросло в то, что завтра ему придётся идти на пикник среди кустов азалии?              Асами делает ещё один глоток и даже не собирается представлять, насколько абсурдно это будет выглядеть со стороны.              В парк на следующий день его привозит Киришима. Такаба тащит в глубь цветущих кустов к уже готовому покрывалу, на котором разложен нехитрый обед, а сам продолжает носиться вокруг с камерой. Киришима невидимой тенью застывает позади и не реагирует ни на одно предложение Такабы присоединиться. Асами глубоко вздыхает и расслабляется. В конце концов, он может себе — скорее, Такабе — позволить маленькую бытовую шалость.              — Тебе следует быть помягче со своими подчинёнными. Уверен, Киришима тоже голоден, — Такаба наконец усаживается рядом, откладывает фотоаппарат и принимается за еду.              — Если я буду мягче с подчинёнными, то мы быстро закончим так же, как и в прошлый раз — на нас посреди ночи нападут в квартире.              Такаба слегка мрачнеет, но Асами не даёт погрузиться ему в мысли, цепляет за подбородок и тянет на себя.              — Я же тебе сказал не беспокоиться, — он заставляет смотреть прямо в глаза, а шёпотом обжигает губы.              — Я и не беспокоюсь. Просто думаю, чем бы это могло закончиться, если бы…              — Значит, не думай, — отрезает Асами и вновь целует. Такаба бормочет что-то про людей, которые могут их увидеть, но вскоре сам забирается на чужие колени, давит на плечи Асами, укладывая спиной на покрывало, и отстраняется только через несколько минут.              Он смотрит долю секунды сверху, а после его глаза озаряются, и он командует:              — Полежи так.              Камера в его руках появляется внезапно, и Такаба щёлкает ей несколько раз, направив объектив на Асами. Потом вскакивает на ноги, отбегает на пару шагов и делает снимки уже оттуда.              — Великий Асами Рюичи среди азалии, я подумаю, что мне приснилось, если не сфотографирую.              Асами хмыкает, садится и возвращается к еде. Он думает, что слишком много позволяет Такабе. Он думает, что слишком много позволял раньше себе. Он думает, что Такаба может делать всё, что ему заблагорассудится — в рамках разумного, — потому что он ещё с ним, несмотря ни на что. Асами бы уже давно сбежал. А Такаба то ли глупец, хотя язык не поворачивается его так назвать, то ли мазохист, то ли… О последнем Асами думать не хочет. Он до сих пор не готов оценивать их отношения и чувства.                     — Асами-сан, — Миямото смотрит на него хмуро и серьёзно. Они ужинают в традиционном ресторане, сидя на полу и выпивая вместо саке виски. Асами слегка напрягается от этого обращения. — Боюсь, я вынужден отказать вам в сотрудничестве и партнёрстве.              Асами сжимает палочки в руке, но его лицо непроницаемо.              — Могу я поинтересоваться причиной вашего отказа?              Миямото вытирает рот салфеткой, откладывает её и только после этого поднимает взгляд на Асами — без страха, без упрёка, но с пронизывающей прямотой. Асами отмечает, что так обычно смотрит он сам.              — Я бы не хотел обсуждать это и, на мой взгляд, это не моё дело, Асами-сан, но я склонен верить слухам, что Асами Рюичи потерял былую хватку и теперь терпит одно крушение за другим.              Взгляд Асами темнеет. Каждое слово режет без ножа, прорывает толстую бронированную кожу и достигает цели. Палочки только чудом не ломаются у него в руке.              — Повторяюсь, Асами-сан, я не осуждаю вас и не хочу вас в чём-то уличить, но, признаться, не могу игнорировать факт подобного отношения от вас, — на стол ложится аккуратно свёрнутый листок газеты. Свежий выпуск еженедельника. Асами хмурится, берёт его в руки и читает по диагонали, натыкаясь взглядом на строчки «Миязава Дайски со скандалом покинул пост в городском парламенте», «уличён в связи с якудза», «ведётся дело по коррупции», «речь идёт о сотнях миллионов йен, полученных от якудза», «сейчас находится под арестом до окончания следствия». Несколько детальных фотографий, где крупный мужчина сидит за столом с парой членов якудза, лица которых Асами были смутно знакомы, дальше снимки, где в каком-то полутёмном клубе Миязаве передают чемодан, на следующем — открытый чемодан, полный аккуратно сложенной наличкой, довольное лицо Миязавы и рукопожатие с кем-то, остающимся в тени.              Внизу статьи подпись: провёл расследование и предоставил снимки Такаба Акихито.              Лёгкие Асами леденеют, но взгляд не меняется. Он откладывает газетный листок и возвращает взгляд Миямото.              — Какое отношение эта статья имеет к нашему сотрудничеству? И мои соболезнования по поводу Миязавы. Кажется, он был вам близок.              — Вот именно, Асами-сан. Эта газета вышла сегодня утром, Миязаву арестовали ночью. Если вы знали о том, что Такаба Акихито собирается отдать в печать нечто подобное, то вы бы с самого начала не рассчитывали на наше сотрудничество. Но, полагаю, вы понятия не имели, чем занимается Такаба-кун. И это наводит на определённые мысли. Прошу прощения, Асами-сан, но не думаю, что мне будет выгодно сотрудничество с тем, кто не способен контролировать даже своего любовника.              Миямото слегка кланяется и выходит из их приватной комнаты. Асами всё-таки с треском ломает палочки в руке. В голове не укладывается, что он позволил произойти чему-то подобному. Его, словно котёнка, окунули носом в собственное дерьмо. Асами хочет выстрелить в затылок Миямото и заставить замолчать, но вместо этого он едет домой и, разжимая и сжимая руки в кулаки, пытается успокоиться.              Выходит скверно. Внутри сильнее разгорается гнев. Прежде всего на самого себя. Асами осознаёт, что Миямото прав — он совсем расслабился и перестал контролировать Такабу, перестал отслеживать каждый его шаг и не упускать из внимания его работу. Расслабился и доверился, а теперь у него срывается крупная сделка, потому что Такаба от большого ума и чувства справедливого возмездия вывел на чистую воду того, кого нельзя было трогать. Асами курит уже третью сигарету подряд и игнорирует взгляд Киришимы в зеркале заднего видения. С него достаточно намёков о том, что он размягчился и теперь не способен вести дела. Что теперь его удел — это подбирать крохи со стола и стараться удержать то, что ещё не развалили русские, когда взбаламутили воду.              В квартире тихо, темно и пусто — Такаба ещё не вернулся. И это к лучшему, Асами не уверен, что сможет себя полностью контролировать и сдержаться.              Он вновь наливает себе виски, выпивает первый стакан залпом, со вторым уже садится в кресло и снова погружается в мысли. Гнев разъедает его изнутри, неспособность собраться и принять прямо сейчас верное решение разрушает, и Асами вновь возвращается к тому, с чего начал.              В какой момент он допустил ошибку? Когда позволил вдруг пробудившимся чувствам выползти наружу и затмить голос разума? Когда Такаба стал важнее всего, ради чего он работал всю осознанную жизнь? И насколько правильно это?              Ни на один вопрос он ответить не может, это кусает и злит ещё больше. Несостоявшаяся сделка отравляет сознание, а слова Миямото до сих пор эхом отдаются в голове. Асами не выдерживает напряжения, жмурится на мгновение, но планку всё равно срывает. Он хватается за пистолет и выпускает полную обойму в стену напротив, задевая шкаф и телевизор. Последний сразу же начинает дымиться, а по полу рассыпаются осколки и щепки. Воняет горелой пластмассой, и это неожиданно успокаивает, даёт какую-то ясность сознания.              — Какого чёрта ты делаешь?! — голос Такабы позади почти ожидаем.              Он стоит на пороге и широко раскрытыми от изумления глазами осматривает гостиную.              — Ты рехнулся?!              Асами смотрит на него несколько секунд и продолжает искать ответы на вопросы. Такаба сводит брови к переносице, осторожно шагает, и под его ногами хрустит стекло. Он ещё в кроссовках — не разулся, услышав выстрелы. И всё равно полез, а ведь это могли быть снова враги. Ничему его жизнь не учит. Асами раздражённо морщится, но замечает, что в руках Такаба сжимает выданный ему на случай самозащиты пистолет. Сжимает уверенно, без боязни, но Асами знает наверняка — Такаба никогда им не воспользуется. Он не тот, кто будет стрелять в кого-то, потому что убийства — единственное, с чем он не готов смириться в жизни Асами.              — Асами, что происходит? — Такаба откладывает оружие на кофейный столик и становится совсем близко, заглядывая в его лицо.              — Тебя это не касается.              — Асами, — Такаба удерживает его за руку и не позволяет оттолкнуть. — Ты которую неделю ходишь мрачнее тучи, а потом палишь по стене собственной квартиры. Я думаю, меня это касается, — он говорит мягко, но настойчиво. Под рёбрами Асами зудит желание рассказать, и он душит его на корню. Не потому что не привык делиться проблемами, и даже не потому что не хочет вмешивать Такабу, а потому что и так позволил тому забраться в него, Асами, глубже, чем следовало.              Асами молчит и холодно смотрит на Такабу в ответ. Тот отпускает его, вздыхает и вновь обводит взглядом гостиную.              — Надо убрать.              И он убирает, пока Асами продолжает пить очередной стакан виски, наблюдая за ним. Мысли не останавливаются, продолжают проедать брешь в черепе и всё-таки просачиваются наружу, потому что Асами наконец подаёт голос.              — Миязава Дайски. Когда ты собирался мне рассказать?              Такаба застывает с щёткой для уборки в руке, медленно разворачивается и смотрит с нескрываемым недоумением.              — А должен был?              — Должен, — отрезает Асами.              — Мне казалось, мы условились, что я занимаюсь своей работой, и ты не контролируешь меня, — Такаба отставляет щётку и складывает руки на груди, теперь смотря с насторожённым недовольством.              Асами поднимается со своего места, оставляет пустой стакан на столе и подходит вплотную, удерживая лицо Такабы за подбородок, сжимая сильнее, чем нужно, но злость лишь яростнее подбивает на потерю сомообладания.              — Мне казалось, что ты не мешаешь моей работе своими игрушками.              — Моя работа — не игрушки, — Такаба с силой откидывает ладонь Асами, за что тут же наказывается — Асами прижимает его к стене уже без возможности выбраться.              — Акихито, кажется, ты до сих пор не понимаешь, чем я занимаюсь и с кем я работаю, — он склоняется к нему и шепчет хрипло, угрожающе. Такаба вжимается затылком ровно в простреленную дыру за собой и шумно дышит. — Тебе стоит включить свою сообразительность и наконец сделать выбор. Рано или поздно твоя деятельность погубит нас обоих.              — Ох, да ладно, Асами, всего одна сделка. Не думаю, что твой банковский счёт очень сильно пострадал.              — Сделка — это только начало, Акихито. Сделка — это первый звоночек о том, что мои позиции пошатнулись. И только из-за того, что я позволяю тебе делать, что тебе захочется. Не заставляй меня жалеть о своём решении.              — И что ты предлагаешь? — Такаба вскидывается и теперь тоже смотрит зло. — Фотографировать капризных моделей для журналов, устраивать фотосессии с котятами и цветами, а по вечерам послушно ждать твоего прихода и ублажать тебя минетом?              — Именно так.              — Знаешь что, Асами? Иди к чёрту, — Такаба отпихивает его от себя и яростно сверкает глазами.              Асами не выдерживает. Он сгребает Такабу за шкирку к себе, прижимает и целует, почти кусает, выплёскивая на него весь гнев и сомнения, которые разрывают его сейчас изнутри. Такаба упирается руками в его грудь, протестующее мычит и сопротивляется по-настоящему, как будто они вернулись на несколько лет назад, когда его мнением никто не интересовался. Асами сейчас и не спрашивает. Он тащит его в спальню, опрокидывает на кровать и раздевает, прочно прижав к постели.              — Отвали, я не хочу, — Такаба раскраснелся от возмущения, продолжает попытки выбраться, но Асами всё ещё сильнее и всё ещё не умеет решать все вопросы в отношениях разговорами, а не сексом. — Асами, пожалуйста… — голос у Такабы срывается, когда Асами толкается в его тело и рывками движется в нём.              Такаба скребёт пальцами по простыне, сгребает её под ладонями, выгибается и стонет. Жмурится, кусает губы, но когда раскрывает глаза, то смотрит со злостью, пусть и затянутой дымкой удовольствия.              Обычно Асами любит растягивать, продлевать наслаждение обоих до болезненной бесконечности, когда туман в голове и на языке ничего, кроме стонов и маловразумительных ругательств. Но в этот раз он быстро кончает, заполняя Такабу, и так же быстро садится на кровати, закуривая.              Так неправильно. Он осознаёт это слишком явственно. То, что произошло — неправильно. То, что он обвиняет Такабу — неправильно. То, что заставляет — неправильно. Ещё пару лет назад Асами бы и не задумался об этом, но Такаба слишком долго рядом с ним, слишком много пережил из-за него, слишком многим пожертвовал. И не думать Асами не может.              Асами сорвался, снова выпустил контроль из своих рук. Так уже было, когда Такабу вытащили из-за решётки и привели домой, словно провинившегося щенка. Только в тот раз Асами потерял самообладание, потому что Такаба вдруг заговорил о том, что его нужно запереть, если так хочется следить за каждым шагом, а Асами не мог и слова выдавить о том, что он хочет доверия, а не цепи, прикрученной к батарее, и Такабу в ошейнике. Сейчас же он настаивал именно на этом.              Асами прикрывает глаза, затягивается особенно сильно и тушит сигарету в пепельнице. Ему нужно побыть одному, нужно привести мысли в порядок и прийти уже наконец к адекватному решению. Сделать выбор самому.              Такаба приподнимается над кроватью и хмуро наблюдает за тем, как Асами облачается в брюки и рубашку.              — Куда ты?              — Переночую в гостинице, — квартира давит, Такаба — давит. Собственное поведение давит. Асами впервые в жизни хочется просто трусливо сбежать, запутавшись в собственных словах и поступках.              — Ты серьёзно? — Такаба уже садится, не подумав прикрыться простынёй. — Ты меня практически насилуешь, а сейчас собираешься ночевать в гостинице, оставив меня тут, словно шлюху, которой ты воспользовался?              Асами кидает на него взгляд и продолжает застёгивать рубашку. Он не хочет объяснять, не хочет рассказывать, почему так делает. Если он останется, то он продолжит гнуть свою линию, пока палка не переломится. И тогда катастрофы точно не избежать. Асами кажется, что если он будет объяснять что-то настолько банальное, то разочаруется и в себе, и в Такабе. Он не готов сейчас ещё и к этому.              — Асами, — Такаба говорит тихо, даже глухо. Между бровей у него острая складка. И сидит, не шевелясь, смотря прямо. — Я многие вещи тебе простил. И многое готов простить. Но не сейчас. Не когда ты поступаешь вот так. Я не шлюха, которую ты подобрал на улице, и не мальчик на побегушках, готовый ради тебя раздвинуть ноги где угодно, а после послушно заглядывать в рот.              — Я знаю, Акихито, — Асами затягивает галстук и берет с тумбочки пачку с сигаретами и телефон.              — Тогда, может быть, ты начнёшь со мной разговаривать, а не будешь молча уезжать и делать вид, что проблемы не существует? Кажется, в прошлый раз это довело нас до того, что я был вынужден несколько месяцев жить в полной изоляции в храме.              Асами выдыхает и переводит наконец на него взгляд.              — В некоторых сферах наших жизней, Акихито, нет никаких «нас».              Такаба почти закатывает глаза.              — Кажется, «наша» сфера жизни только постель, — он падает в кровать и разворачивается спиной. — Может быть, когда-нибудь ты станешь воспринимать меня всерьёз и перестанешь думать, что я тот же мальчишка, который додумался попасться тебе на глаза.              Асами бесшумно закрывает дверь в спальню и почти уверен, что когда он вернётся, Такабы в квартире уже не будет.              В гостинице ему не удаётся лечь спать. Когда он принимает душ и уже собирается хотя бы попытаться уснуть, чтобы на трезвую голову обдумать всё утром, телефон звонит, а уже через сорок минут в номере за широким столом с кружкой чая сидит Курода.              — Семейные неурядицы? — уточняет он, потому что не помнит, когда Асами в последний раз ночевал в гостинице, когда Такаба был в городе.              — Замолчи, — Асами устало трёт виски и тоже пьёт чай. Опьянение от виски понемногу отступает, и теперь никакое из принятых им решение и сказанных слов не кажется верным.              — В чём дело, Рюичи? Уж не в том ли, что сегодня вышел выпуск о прогоревшем на взятках очередном коррупционере с фотографиями авторства Такабы? — Курода не зря занимает место прокурора, Асами это знал всегда. Его проницательности можно только позавидовать.              — Из-за этого я лишился надёжного партнёрства и выгодной сделки, — Асами ставит кружку на стол и прикрывает глаза ладонью. — Он даже не поставил меня в известность, над чем работает.              — А ты спрашивал? — Курода слегка улыбается. Курода вообще один из немногих людей, которые могут улыбаться в его присутствии, а потому особенно ценный, но сейчас Асами награждает его уничтожающим взглядом.              Курода уже широко усмехается.              — Рюичи, не все умеют читать мысли. Даже ты не умеешь читать мысли. Если ты дал ему волю бегать где и как он захочет, то должен был ожидать, что такая ситуация рано или поздно произойдёт. Тебя ведь не проваленная сделка волнует, а то, что ты не удержал руку на пульсе, верно?              Асами вновь испепеляет его одним взглядом. Курода как ни в чём не бывало продолжает пить чай.              — Честно говоря, когда Такаба только появился в твоей жизни, я думал, что это очередная твоя блажь. Ещё одна забава, и когда ты наиграешься в примерного семьянина, насколько это возможно в твоём случае, ты избавишься от него, как избавлялся от всех остальных раньше. Может, обеспечишь квартирой, чтобы не поднимал шум и не мешался больше, но долго возле себя держать не станешь. Но ты ведь пустил его в свою жизнь гораздо сильнее, чем планировал изначально, верно?              Асами молчит. Он терпеть не может откровенничать. У него раскалывается голова, а в голову Куроды хочется пустить пулю, потому что каждое его слово — истина.              — Зачем ты поехал лично за ним в Гонконг? Чтобы поставить на место главу китайской мафии, или ты уже тогда решил, что это не просто твои привычные забавы?              — Не уверен, что могу ответить на этот вопрос.              — Или, что хочешь. Но твоё дело. Мне ты можешь не отвечать, ответь хотя бы себе.              — Я пытаюсь, — Асами откидывается на спинку кресла и вновь закуривает.              Курода встаёт, но к двери идёт только после того, как говорит:              — Я не знаю, Рюичи, что у тебя сейчас в голове, но могу лишь сказать, что раньше ты не срывался с места ради кого-то, не притаскивал кого-то к себе в квартиру и буквально не вынуждал с собой жить, не прятал кого-то в горах, потому что становилось слишком опасно, не чувствовал настолько сильную ответственность за жизнь того, с кем просто спишь. И не позволял кому-то ставить твой авторитет под сомнение. Такаба твой любовник, а ещё он сумасбродный журналист, гоняющийся за сенсациями. И ты позволил ему делать всё, что он хочет, разве не потому что он любовник Асами Рюичи, и именно поэтому у него может не быть каких-то ограничений в деятельности? — Курода приподнимает брови. — Разве какой-то сенсационный репортаж о тебе или о ком-то из твоих партнёров может пошатнуть авторитет того, кто держал и ещё держит в страхе половину страны, а остальную часть заставляет на тебя работать? Дело не в Такабе, Рюичи, — Курода хлопает его по плечу, — и не в том, что он делает. Дело в том, что ты сомневаешься, насколько правильный выбор ты сделал. Но я не помню ни одного случая, чтобы твой выбор так отражался на тебе. Так, может, он всё-таки верный, если в тебе проснулось столько эмоций, которых ты раньше не испытывал?              Асами выдыхает только когда за Куродой закрывается дверь. Ему до сих пор хочется проломить его голову, но к его словам невозможно не прислушаться.              Асами Рюичи — обычный человек. Надо же. Вот уж где сенсация.              На следующий день Такабы в квартире не оказывается, всю последующую неделю — тоже. Асами помнит его слова перед тем, как он уходил в ту ночь, но почему-то беспокойство, что Такаба не вернётся, не разрывает его. Киришима на четвёртый день спрашивает, не отдать ли ему приказ о поисках, на что Асами лишь качает головой:              — Не стоит. Он сам вернётся, когда посчитает нужным.              Курода ведь прав: Асами сам себя накрутил, сам же и стал сомневаться в себе и своём положении, позволил себе думать, что какая-то обличительная статья не удержит его авторитет и помешает работе. От того, что просто запутался? Или просто хотел оградить себя от признания собственных эмоций? Кажется, и то, и другое. Но, чёрт возьми, сейчас Асами, пережевав и проглотив поднесённые Куродой разъяснения, готов взять на себя ответственность за то, что может вытворить Такаба, и повернуть это в свою пользу. А на очередные обвинения в том, что он не контролирует того, с кем спит — живёт, — покажет говорящему его место и, может быть, отрежет только палец, а не кисть целиком.              Такаба объявляется по истечении второй недели. Асами в этот день возвращается рано и, честно говоря, даже не ожидает, что Такаба зайдёт в гостиную и кинет стопку фотографий на стол. Любовно распечатанных, будто бы для специального демонстративного показа.              — Миямото Сатоши, — Такаба смотрит с вызовом. — С ним ты хотел заключить сделку?              Асами медленно поднимает брови. Он был прав, когда думал, что Такаба отнюдь не глупый.              — Честный бизнесмен, владелец чайных и ресторанов днём, владелец подпольных казино, клубов с разрешённой проституцией — ночью. Занимается поставкой рабочей женской силы из Восточной Европы в японские бордели, работает через сеть в Тайване. На фотографиях есть всё, что поможет полиции без детального расследования посадить его на несколько десятков лет. Или, — Такаба не удерживается и удовлетворённо улыбается, — заставить его работать с тобой на выгодных для тебя условиях. А на следующей неделе зацветут ирисы, — без перехода продолжает он и садится к Асами на колени, показывая ещё одну фотографию: на ней среди кустов азалии сам Асами с расстёгнутым воротничком рубашки, ослабленным галстуком и закатанными рукавами, на его лице полуулыбка и слегка прищуренный лукавый взгляд. Солнце удачно попало в кадр, выхватывая красочность азалии и золотой блеск в глазах Асами.              — Красиво, — Асами кладёт ладони на бёдра Такабы и ведёт ими выше. — Хочешь повторить фотографию в ирисах?              Ответить он не даёт, целуя Такабу сразу глубоко и с благодарностью — не за Миямото, за то, что оправдал надежды и вернулся. За то, что оправдал доверие. И за то, что сделал выбор за них обоих.              В конце концов, Такаба может фотографировать азалии, ирисы или лотосы. Может шататься по складам, портам или ночным клубам, обличая политиков и крупных бизнесменов, разрушая их жизни и карьеры. Может стонать в полный голос в спальне и трепать нервы за её пределами.              В конце концов, Такаба Акихито — любовник Асами Рюичи. И в этом городе ему позволено всё.