В их искаженном мире

Арлерт умел говорить, завораживать, убеждать, и Леви знал об этом не понаслышке – целый год провел бок о бок с этим мальчишкой. Поначалу он смотрел на него и видел ребенка с погонами не по размеру, искренне недоумевая, как могла Ханджи в такое непростое время доверить разведку ему. А она могла и сделала, и при том улыбалась хитро, будто знала, что и Леви скоро всё поймёт, и была вообще-то права. Он понял, или скорее увидел своими глазами, что в мире, где не было войн, и союзы создавались не для борьбы за жизнь, а ради выгоды, Армин выглядел удивительно гармонично. Он обворожительно улыбался, умело подстраиваясь под чужие требования и уверенно выдвигая собственные, вызывая доверие и всегда его оправдывая. А Леви, сколько бы ни старался, больше не мог разглядеть в нём прежнего мальчишку. Арлерт не прибавил в весе, не вытянулся в росте и ничуть не огрубел чертами лица, но Леви смотрел дальше внешней неизменности и, в конце концов, понял даже больше Ханджи – ни одна из ласковых, прелестных улыбок командора Арлерта не была настоящей, потому что он больше не умел улыбаться. Это стало откровением и для него самого – когда он стал замечать такие мелочи. Просто в один момент осознал, что прилипшая намертво улыбка этого парня ничего не значила: она безотказно льстила высшим чинам, очаровывала противоположный пол, заставляла млеть желторотых солдат и даже вкупе с фальшивым «я-в-полном-порядке» взглядом дарила успокоение близким друзьям Арлерта, и все, в общем-то, были довольны. Все, кроме Леви, у которого театр одного актёра в лице командора разведки вызывал тихое нервное раздражение. Во всем этом умильном образе, подстраивающимся под каждого, он перестал различать настоящего Армина Арлерта, мечта которого когда-то давно (будто в другой жизни) на одной из крыш Шиганшины перевесила. Помнил ли сам командор Арлерт, ради чего несколько лет назад мальчишка Армин надел плащ с крыльями? Ответ был написан на его застывшем лице – Леви даже спрашивать не приходилось. Леви всегда знал, когда Армин выходил на завтрак к солдатам, даже оборачиваться к входу необходимости не было – вокруг тут же поднимался благоговейный шепот, и каждый старался поздороваться, привлечь его внимание, отхватить кусочек ласковой (ничего, блять, незначащей) улыбки, и все напрочь забывали о еде, взбудоражено переговариваясь с товарищами. Детский сад. — Если будешь слишком часто завтракать с солдатами, все они вмиг отощают, — недовольно заметил Леви, когда Армин сел напротив него. За офицерским столом часто были только они вдвоем: командор имел раздражающую привычку приходить к самому концу трапезы, а для Леви утренний прием пищи был единственным временем, когда он позволял себе никуда не торопиться и спокойно наслаждаться едой. Мысли, что он дожидался Арлерта, у него даже не возникало. — И вам доброго утра, капитан, — поздоровался Армин, как ни в чём не бывало, коротко улыбнувшись, и спешно принялся за еду, быстро пережевывая крупные куски пищи, даже не запивая, точно он куда-то страшно опаздывал, и Леви готов был поспорить, тот даже вкуса своего завтрака не различал. Как не различал дни, недели, месяцы и особенно ценные годы, скоротечно утекающие сквозь пальцы, пока Арлерт, казалось, делал всё возможное, чтобы время текло ещё быстрее. В такие редкие моменты уединения, когда Армин не убегал от него, ссылаясь на неотложные дела, он пристально вглядывался в его молодое, красивое лицо, и ловил себя на мысли, что ищет в нём признаки подбирающейся смерти, и тихо выдыхал сквозь сжатые зубы, когда понимал, что ничего не менялось. Арлерт взрослел, хорошел и даже приобретал отдаленно похожие на Эрвина черты – вроде нахмуренных в постоянной думе бровей, но ничего, что намекало бы на подбирающуюся к нему смерть, и в помине не было. Только эти наблюдения дарили исключительно обманчивое спокойствие – такое же фальшивое, как понимающая улыбка командора, когда он ловил чужой взгляд на себе. — У меня что-то на лице? — Армин исключительно показательно вскинул брови и легко растянул губы в неловкой полуулыбке, успешно притворяясь непонимающим. Смотрите, мол, у меня всё в порядке, не нужно вглядываться так глубоко, пожалуйста. Только Леви было всё равно – у Леви чесались руки, и першило в горле от невысказанных слов, застрявших поперёк глотки. О да, думал он, у тебя на лице эта фальшивая дрянь, прилипшая намертво, сотри её сам, пока это не сделал я. Вслух только: — С чего бы? — демонстративно отодвигая свою пустую посудину, только чтобы руки занять. Эту игру в нормальность нужно вести вдвоем, и он понимал, что Арлерт ждал от него именно этого – и он правда старался, даже заранее зная, что ничего у него не выйдет. Аккерман был честен в каждом своём движении, слове и мысли, а Арлерт улыбался лживо и притворялся искусно. Даже сейчас – наклонил голову чуть набок и наблюдал не дольше пары секунд, почти легкомысленно, но Леви готов был поклясться, он видел больше любого из тех, кто изучал его много дольше, и это пугало где-то на глубине подкорки, куда он старался не заглядывать. — Не берите в голову, просто показалось. И показательно вторил его движению, отодвигая тарелку, опустошенную только наполовину, застигая Леви врасплох. Арлерт и раньше не отличался зверским аппетитом, но это уже грозилось вылиться в истощение, и он хотел отчитать его хотя бы за это, но слова так и застряли где-то на полпути, когда он встретил его прямой, строгий взгляд – почти вызов, явное предупреждение. — Увидимся позже, капитан. Арлерт сухо кивнул и даже не дождался его ответа – быстрыми шагами пересёк столовую, однако, не забывая сыпать дежурными улыбками на радость восприимчивого молодняка, и Леви впервые ощутил себя лишним на этом празднике жизни. Может, у их командора и правда всё замечательно. Может, Армин Арлерт просто старательный парень, любящий свою работу до потери пульса – так сильно, что даже глубокой ночью под его дверьми горел свет. Может, он и вовсе не испуганный скорой смертью мальчишка, с головой зарывшийся в дела, только бы не замечать неумолимый ход времени. Может, Леви просто грёбаный великовозрастный параноик, и всё себе придумал. И ещё сотни, тысячи «может», которые разбились вдребезги всего парой часов позже, пока он ещё не успел убедить себя в собственной неправоте. На дворе яркое солнце и шумный гогот трудящихся солдат, общество которых Леви обычно старательно избегал. Многих из них, носящих форму разведотряда, он видел впервые. После победы к ним хлынул такой поток новых людей, что он даже не старался их запоминать – это больше не имело смысла. Зато каждый из них считал своим святым долгом услужливо поздороваться с ним, перекрикивая товарищей, из-за чего вокруг него постоянно стоял невыносимый шум. Однако сегодня они были удивительно невнимательны и взволнованно сновали от одной стройки к другой, отыскивая кого-то. — Капитан! — перед ним вдруг выскочил незнакомый солдат, и Леви тотчас бросил взгляд на нашивку – разведчик. — Простите за беспокойство, мы бы не стали вас тревожить, но дело срочное и... — Ближе к сути. Оборванный на полуслове парень чуть нахмурился, перестав благоговейно улыбаться, и Леви почувствовал острое желание съездить ему по лицу. В иные времена он обращался к солдатам, особенно молодым, куда жестче, и никому в голову не приходило корчить рожи. Сопляки. — Вы не видели командора? Он не появлялся с самого утра, а нам нужно утвердить изменения в чертежах, — без былого энтузиазма продолжил солдат, вальяжно засунув руки в карманы брюк, и при иных обстоятельствах Леви обязательно отчитал бы его за дерьмовую дисциплину, но, видимо, сегодня удача была на стороне нахалов. — Нет, не видел, — Аккерман в два шага обошел недовольного парня, который, очевидно, и сам с нетерпением ждал, когда они разойдутся, и двинулся в противоположную от стройки сторону. Его мысли уже тревожно вращались вокруг услышанного, как бы он не старался гнать их прочь. Арлерт не появлялся с самого утра. Арлерт, который целыми днями кружил по местам многочисленных строек, контролируя каждый шаг подчиненных. Арлерт, который практически сбежал от него во время завтрака из-за невиданных срочных дел – ни разу не попался на глаза солдатам. В памяти тотчас вспыхнул адресованный ему напряженный взгляд, которому Леви тогда не смог найти объяснения, а теперь, оказалось, он впервые что-то упустил. Недоглядел или не понял, особого значения не имело – что-то произошло прямо у него под носом, а он оказался слишком слеп, чтобы заметить, как бы пристально не вглядывался. И он намеревался немедленно это исправить. Арлерт нашелся не сразу, но без особых усилий – право, откуда молодняку было знать, где обычно прячутся от них старшие. Видимо, Армин не рассчитывал, что Аккерман сам займется его поисками, раз выбрал одно из таких мест, а Леви решил не обозначать своё присутствие сразу. Прислонился к ветхой деревянной стене конюшни, затаившись, и выглянул достаточно, чтобы Арлерт весь попал в его поле зрения. Тот стоял, заметно ссутулившись, точно на его плечи разом навалилась такая неподъемная ноша, что даже распрямиться было непосильной задачей, и неотрывно смотрел себе под ноги, совершенно не двигаясь. О чём он думал? Леви вдруг поймал до одури знакомое ноющее ощущение в груди и напряг зрение, стараясь увидеть ещё хоть что-нибудь. Воинственно сжатые кулаки, решительный взгляд, напряженные челюсти – хоть что-нибудь из этого, вместо безвольно опущенных вдоль туловища рук, пустого потерянного взгляда. Статный, властный Арлерт, раздающий указания солдатам своим уверенным сломавшимся голосом, вдруг показался странноватой фантазией воспаленного мозга. А Леви нестерпимо захотелось выйти из своего убежища, с силой вцепиться в его опущенные плечи и грубо встряхнуть – так, чтобы это апатичное выражение лица, точно маска, упало ему прямиком под ноги и разбилось вдребезги, чтобы он больше никогда не смог надеть его обратно. Он хотел спросить (прокричать), как долго Армин собирался кормить их этой дерьмовой, неправдоподобной ложью, и было ли в нём хоть что-то настоящее? Но Леви с места так и не двинулся. Сжал руки в кулаки и не знал, чего ждал и что надеялся увидеть – не расплачется же Арлерт, в самом деле, горько сетуя на свою нелегкую судьбу. Он даже не знал, как долго тот уже изображал из себя драматичную статую, и когда он, наконец, решился нарушить его сладкое одиночество, рука Арлерта подозрительно медленно, будто неуверенно потянулась к карману куртки, и Леви моментально застыл. Когда маленькая помятая коробочка оказалась на чужой раскрытой ладони, Леви, право, даже не сразу понял, свидетелем чего стал. Или скорее не поверил, что было куда ближе к правде. От Арлерта никогда не пахло табаком – они провели бок о бок достаточно, чтобы он мог заметить его пагубную привычку, и Леви готов был поклясться, что у Армина её не было. Может, до сегодняшнего дня. Леви чувствовал себя последним мерзавцем, впиваясь взглядом в непроницаемое, практически безжизненное лицо Армина, на котором так отчетливо болезненно блестели голубые глаза, застывшие на злосчастной коробочке. Он ненавидел людей, не уважающих чужие личные границы, и не хотел думать, что сам был ничуть не лучше, подло подсматривая за чем-то сокровенным, что Арлерт хотел скрыть от других. Он просто физически не смог бы уйти сейчас, когда ответы на все его вопросы, он чувствовал, вот-вот могли оказаться у него на ладони. А потом он заметил, как сильно у Арлерта дрожали руки, и в этом не было никакой романтики – он несколько раз промазал, и спичка загорелась не сразу, а когда огонь разгорелся, он затормозил на мгновение, точно давая себе возможность передумать. И Леви не заметил, как сам задержал дыхание в ожидании его решения. Только Армин не отступил, сделал первую затяжку и одновременно с этим медленно сполз вниз, затылком упираясь в деревянные стены конюшни. Ломаясь. Почти умирая. И Леви впервые обнаружил то, что так давно искал, вглядываясь в красивое лицо, ставшее обыкновенной обманкой, за которой тщательно скрывались первые признаки разложения. Но от найденного ответа – ни капли удовлетворения, только страшное чувство дежавю и отголоски долетающего до него горького дыма. Леви хотел, правда, хотел, выйти прямо сейчас и вырвать эту дрянь у Арлерта изо рта, как делал сотни раз до этого с глупыми юнцами, возомнившими себя достаточно взрослыми, чтобы губить свою жизнь понапрасну, но он не мог сделать этот шаг. Ворваться в личное пространство Армина прямо сейчас, когда все стены опущены, и, на его памяти, он впервые за очень долгое время был так беспомощен. И Леви ждал – наблюдал за каждой затяжкой, видя, как медленно расслаблялись его плечи, и пытался вызвать в себе хоть что-нибудь похожее на злость. Он не хотел его поощрять, не хотел принимать такой способ существования: закрываться ото всех в глупой попытке бегства, деля свои проблемы с вредными привычками напополам. Это звучало слишком печально для кого-то вроде Арлерта – Аккерман был убежден, что человек переживший войну, один из тех, кто принёс свободу в своих ладонях, не должен был заканчивать вот так. Леви не хотел этого для Армина, которому самолично подарил эту жизнь. Но он ведь выиграл? Чего ты ещё от него хочешь? Разве не для этого ты выдернул его с того света? Леви только отмахнулся от собственных мыслей – он всё ещё был ужасно плох в вещах вроде самоанализа, и он совершенно не умел подбирать слова утешения. Поэтому, когда он сделал шаг, почти бездумно, только дождавшись, когда сигарета потухнет, в голове его было до одури пусто – ни малейшего представления, о чём говорить, а голубые глаза смотрели на него как будто испуганно. — Капитан, — Арлерт удивленно вскинул брови и как-то судорожно дернулся в попытке встать, но Леви быстро осадил его, положив руку на макушку и усаживая обратно. — Просто заткнись, Арлерт. Он встретил его виноватый взгляд и поспешно отвернулся, так и не убрав руку. Армин тотчас напряженно замер рядом с ним, дыша тише и аккуратнее, будто в ожидании бури, а Леви всё ещё не мог выдавить из себя ни слова. Он постарался сосредоточиться на ощущении мягких волос под пальцами – чуть пошевелил ими в имитации поглаживания и застыл, когда Армин рядом с ним дернулся от неожиданности. — Давно вы здесь? — голос Армина чуть хрипел от долгого молчания и выкуренной сигареты, и Леви, не сдержавшись, нахмурил брови. — Достаточно. Достаточно, чтобы убедиться, что ты грёбаный лжец, Арлерт. Достаточно, чтобы понять, что все твои фальшивые улыбки не стоят ни гроша. Достаточно, чтобы почувствовать себя беспомощным куском дерьма, потому что… — Давно ты решил, что справляться со всем в одиночку твой единственный вариант? Леви, наконец, решился взглянуть на него, и это всё равно, что с размаху прыгнуть в ледяную воду, захлёбываясь от заполняющей лёгкие жидкости. Разница лишь в том, что из воды можно выплыть. А от Арлерта только бежать, когда его взгляд, казалось, пригвождал тебя к месту. — Он не единственный, капитан, — уголки его губ дернулись в привычной снисходительной улыбке, и в следующее мгновение он застал Леви врасплох самым невинным из возможных способов – уткнулся лбом в наружную часть его бедра, окончательно расслабляясь, — просто самый безболезненный. Вы ведь знаете как это, да? Леви слишком громко выдохнул, выдавая себя, а рука, всё ещё покоящаяся на макушке Арлерта, непроизвольно чуть сжалась. Сволочь. Проницательная, наблюдательная сволочь, перевернувшая разговор на сто восемьдесят градусов. — Я хотя бы не лжец, строящий из себя друга каждому встречному, чтобы потом скрываться ото всех и курить по углам, — он, наконец, смог ощутить такую необходимую сейчас злость, и старался не смотреть на умиротворенно притихшего Армина, который всё ещё не стремился отстраниться от него. — Вы обвиняете меня в странных вещах, капитан, — Леви напрягся, силясь расслышать его тихий голос. — Кому будет лучше от того, что командор огромного разведкорпуса станет угрюмым засранцем, избегающим своих подчиненных, потому что у него десятки тараканов в голове? — Мне. Блять. — Вам? Аккерман резко повернул голову, силясь увидеть выражение лица Армина, но тот только старательнее спрятался, сильнее сжав его икры. Что за дурацкое положение… — Неужели вам надоело быть угрюмым засранцем в одиночку? Леви недоуменно вскинул брови, искренне надеясь, что ему послышалось. — Совсем страх потерял, Арлерт? — он с силой тряхнул ногой с прямым намерением скинуть с себя усмехающегося наглеца, и чуть не потерял равновесие, когда Армин резко расцепил руки, отстраняясь от него. — Извините, просто шучу. А уже в следующее мгновение он стоял перед ним во весь рост, так близко, что Леви самому пришлось чуть отстраниться, чтобы не уткнуться ему в шею. Он глубоко вздохнул, ощутив лёгкий запах сигаретного дыма, который так и не выветрился до конца, и встретил прямой внимательный взгляд голубых глаз, дотошно изучающих его лицо. Должно быть, у него помутился рассудок, потому что как бы Леви не силился, он не мог вспомнить, о чём они говорили ранее и почему молчали теперь. Он только смотрел и смотрел, кажется, даже не моргая, и прислушивался к собственным ощущениям, надеясь хотя бы на лёгкое раздражение, но ему было до пугающего спокойно. Так, как не было очень давно. — Знаете, — прошептал Армин на грани слышимости, — я сегодня сбежал именно от вас. Леви метнул быстрый взгляд к руке, неуверенно потянувшейся к нему, и замер, когда чужая ладонь оказалась у него на груди прямо напротив сердца. — И зачем? — он непонимающе нахмурился, безуспешно пытаясь вновь поймать сосредоточенный взгляд, уткнувшийся куда-то ему в подбородок, чувствуя острую необходимость держать с ним контакт. Казалось, если он упустит из виду хоть одну деталь, хоть один чертов судорожный выдох, сорвавшийся с этих искусанных, воспалёно красных губ, то отстанет от него не на шаг – на целых десять, и вновь не поймёт чего-то важного. — Я, — он глубоко вдохнул, будто собираясь с силами перед самым сложным испытанием в своей жизни, — испугался. Леви недоуменно дернул плечом, отметив, как напряжен был Арлерт, и ощутил, как его самого окутывала странная тревожность. — Чего? — Вас, — он привычно растянул уголки губ. — То, как вы смотрите, — ладонь, лежащая на его груди, сжалась. — На вас ведь это не действует. Улыбка: безупречная, отточенная, знакомая до тошноты. Арлерт указывал именно на неё, избегая смотреть ему в глаза, а в горле у Леви вдруг резко пересохло. Так сильно хотелось схватить его за подбородок и заставить… заставить смотреть прямо на него. Вынудить объяснить, почему они никогда не говорили об этом ранее. — Ты идиот, Арлерт. Он ли? Голос Леви дрожал, а ничего не значащая реплика не была похожа ни на попытку задеть, ни на саркастичную усмешку, и отреагировал на неё Армин соответствующее – недоуменно вскинув брови, в ожидании объяснений, которых у Леви не было. Аккерман даже не был уверен, действительно ли из них двоих именно Армин был идиотом. Не сам ли Леви, зациклившийся на собственном раздражении настолько, что ни разу не задумался, что творилось по ту сторону лживой маски командора Арлерта? Словно почувствовав его сомнения, Армин смягчил выражение лица и попытался отстраниться, но Леви почти рефлекторно переместил ладонь на его шею, не давая двинуться с места. — Куда собрался? Для человека, у которого не было ни единого представления, как им выстраивать дальнейший диалог, Леви был удивительно решителен в своём намерении всё-таки покончить со всем именно здесь и сейчас. До того, как Арлерт привычным движением оттолкнёт его руку и заверит, что это была лишь минутная слабость. До того, как он снова попытается убедить его, что всё в порядке. До того, как Леви вновь захочет в это поверить. Ложь горчила на языке. Он её ненавидел. А Арлерт слишком заигрался. — Вы понимаете, почему мы с вами здесь? Армин тяжело сглотнул, старательно рассматривая траву под их ногами, и Леви только от ощущения напряженных мышц шеи у него под пальцами мог судить о его состоянии. Даже их небольшая разница в росте не позволяла ему увидеть его лицо, хотя именно сейчас этого хотелось больше всего на свете. Увидеть. Понять. — Потому что ты сбежал от подчиненных, никому ничего не сказав, и я пошел тебя искать. — Я не об этом, — Арлерт дернул головой, раздраженно морщась, и только благодаря этому движению Леви успел увидеть его раскрасневшиеся щёки. — Если хотите получать правду, будьте добры, её же и отдавать. Боже, конечно Леви понимал, что его спрашивали не об этом. И горящие голубые глаза, вдруг решительно впившиеся в него практически гневным взглядом, были тому подтверждением, но что он мог дать ему? Куда уместнее в их реалиях прозвучал бы вопрос, как они докатились до такой жизни, но Армин ещё старался держать марку, а Леви… Леви не знал, чем это обернется. И впервые осознал – боялся узнать. — Что ты хочешь услышать от меня? — наконец выдохнул он, непроизвольно сжав руку, лежащую на крепкой шее. — Это ведь ты всё время притворялся всесильным командором, каменной стеной, не нуждающейся в поддержке. Ты оттолкнул от себя всех, Арлерт, — Леви знал, что говорил о том, что Армин предпочел бы никогда не обсуждать. Ему и самому было не по себе, словно он насильно залез ему за шиворот и без спросу вытряхнул на всеобщее обозрение всё, что тот так старательно прятал. И если всего мгновение назад, расставить все точки над и, казалось хорошей идеей, то теперь он и сам не был уверен, что это приведет их хоть к чему-нибудь хорошему. Но Арлерт ведь хотел правды, не так ли? — Вы снова говорите обо мне, — Армин сдержанно нахмурился и сделал маленький шаг вперед, но то, насколько ближе они стали, было несоизмеримо. Леви физически ощущал, как стремительно сокращалось его драгоценное личное пространство, и вместе с тем гасла решимость. — А я хочу о вас. О том, что вы так одиноки в этом новом мире, что единственный выход для вас не потеряться в нём – это цепляться за что-то старое. За кого-то, — слова – удары молотка, методично забивающего гвозди в крышку его гроба. — При иных обстоятельствах мы бы никогда так не сблизились. Леви отчетливо услышал особенно громкий стук. — Какие ещё иные обстоятельства? Надо же, его голос даже не дрогнул, хотя выдерживать сосредоточенный взгляд Арлерта становилось ощутимо тяжелее. Он и так всё знал – ей-богу знал, но для него это никогда не имело такого значения, какое, он видел, вкладывал в это Армин. Иные обстоятельства – те, в которых выжил Эрвин; те, в которых Арлерт не пытался оправдать своё существование, раз за разом, беря на свои плечи всё более тяжелую ношу в той войне; те, в которых Ханджи не отказалась от своих полномочий в пользу Армина, ни с кем не посоветовавшись. Те, где у Леви был хоть кто-нибудь, помимо него. — Я вам просто примелькался, — безапелляционно заявил Армин, сминая его рубашку в пальцах. — Для нового мира, — он тяжело сглотнул, собираясь с мыслями, — такая мотивация никуда не годится. Леви словно обухом по голове ударили. Старый мир, новый мир, военное время – чихать он хотел на это с высокой колокольни. Это были лишь пустые слова, обозначающие разные отрезки времени его чертовски длинной жизни. И разница между ними – между тем, что они считали важным, заключалась лишь в том, что его собственная жизнь будет длиться ещё десятки лет дальше, а жизнь Арлерта неминуемо подходила к концу. Леви, лишь на мгновение забывший об этом, сегодня вновь убедился, что проклятие Имир не жалело даже героев. — Для меня это не имеет значения, Арлерт, — он хотел выглядеть уверенным, если не для себя, так хоть для последнего человека, которому его уверенность была важна. Прямо сейчас, в это мгновение, заткнуть истошно вопящий внутренний голос. Не привязывайся! Ты его всё равно потеряешь! — Жизнь у нас одна, Арлерт, и обстоятельства тоже одни, то, что произошло, никогда уже не изменить. Потеряешь, как и всех остальных! — Я знаю, — Армин упрямо поджал губы, явно не собираясь сдаваться, а Леви изо всех сил старался не выдать обуревавших его сомнений: боже, пожалуйста, пусть он остановится, потому что Леви знал, одна единственная брешь в защите, и Армин обязательно ей воспользуется. — Я предлагаю вам начать работать над правильным будущем. И давно хоть что-то в их мире стало правильным? Был ли он сам достаточно правильным, чтобы претендовать на подобное будущее? — Я не хочу, — не задумываясь, выдохнул он и только мгновением позже осознал сказанное, когда Армин, всё ещё удерживаемый его руками, крупно вздрогнул и инстинктивно попытался отстраниться, почувствовав, как что-то неуловимое изменилось между ними. И Леви хотел верить, что дернул его обратно – сильнее нужного – тоже инстинктивно, не желая чувствовать вины за то, как чужие пальцы опасливо сжали его плечи, удерживая на расстоянии. Или не давая отстраниться. Они оба напряженно застыли, вдыхая воздух аккуратными полувздохами, боясь потревожить чужое дыхание, не решаясь продолжить, но и не позволяя этому закончиться. Сейчас – всё должно решиться сейчас. — И ты не спросишь? Армин почувствовал, как затрепетал застывший между ними воздух, и осторожно высунул кончик языка, проходясь по сухим губам, запоздало замечая на себе чужой жадный взгляд. Тяжело сглатывая. «Чего тогда вы хотите?» Армин ни за что не произнесёт этого вслух. «Я хочу неправильного тебя в этом несправедливо ограниченном куске времени». Потому что иначе дороги назад уже не будет. — Дороги назад уже нет, Арлерт. И Леви делает шаг вперед.