Бабочка бьется в стекло

Лед, незримый глазу, но прекрасно ощущаемый всеми фибрами души, покрывал Мобэй Цзюнь и окружающее её пространство, не давая никому приблизиться. Казалось, только попробуй сделать лишний шаг и станешь глыбой льда. Холодной и грубой, той, которая никогда не растает, навек запертая в собственном замороженном времени. Несомненно, такая участь ужасает. Вот только безрассудных идиотов и смельчаков это вряд ли остановит. Шан Цинхуа знает, Мобэй надоедливых, глупых существ, что упорно пытаются навязать ей себя, не превращает в грубые глыбы льда. Скорее в красивые ледянные статуэтки, прекрасно сверкающие при от лучей света. Скульптуры живых, чьи лица не застыли в гримасе ужаса только потому, что они не успели осознать произошедшее. Они стоят в темном подвале ледянного дворца. Больше не живые, еще не мертвые. Существенные доказательства неприступности Ледяной королевы. Цинхуа не беззрасудная идиотка. И совсем-совсем не смелая. Вовсе нет, Цинхуа труслива, и по несколько раз обдумывает всегда свое положение, ведь очень сильно заботится о своей шкуре. Она не умна, не сильна, не прекрасна, но ей нужно как-то выживать. Быть скользкой как змея и верткой как крыса — вот лучший способ для Шан Цинхуа оставаться живой и относительно здоровой. Она бродит иногда среди ледяных скульптур в подземельях, освещая их слабым светом небольшого факела. Смотрит и думает. Отчаянно ломает в себе любые мечты и надежды. Не лезь куда не просят, не станешь одной из этих изящных льдинок. Хочешь жить, не люби её. Однако порой Цинхуа надеется. Надеется, зная, что после снова спустится в этот подвал ломать свои мечты, пока те не превратяться в мельчайшие осколки. Острые осколки, проходясь по которым, она потом будет оставлять за собой кровавые следы и ранки на стопах. Вот только не стоит их кому-либо показывать. Цинхуа нужно будет быстро взять и смыть начавшую застывать на холодном полу кровь, обработать ноги, скрыть бинтами и светлыми сапожками. Чтобы в одну из бессоных ночей снова собрать мечты и надежды в образы снов и недеяться. Стараться выглядеть чуть красивее, работать чуть лучше, быть чуть менее трусливой. Быть чуть-чуть не собой. Такие моменты не дляться никогда долго. Её королева в такие моменты кидает на свою слугу странные, необъяснимые Цинхуа, взгляды. Пугающие, холодные. И Цинхуа поспешно спускается в подвал Ледяного дворца, напоминая себе, как делать нельзя, если хочешь жить. Это замкнутый круг из которого девушка не может найти выхода. Она как глупый мотылек летит на свет, но никак не решиться подлететь ближе. Настолько близко, чтобы в секунду сгореть в холодном сияние. Нет, вместо этого, она, как те глупые насекомые над которыми еще живя в другом мире усмехалась в такие моменты, бьется в невидимую стену своих страхов, как в стекло. Но так ведь не может быть вечно, верно? Однажды, Шан Цинхуа не сможет молчать. Глупое жалкое насекомое наконец сломает своим маленьким телом стекло. Это будет больно, внезапно. Это будет шагом на встречу вечной зиме. Такой прекрасной и жестокой. Той в которой алые пятна крови Цинхуа быстро скроются под новым снежным слоем. Так думает девушка, готовая однажды стать еще одной ледяной статуей в подвале, где единтсвенный источник света факел, оставленный Цинхуа случайно. Поцелуй, как прыжок в неизвестность. Ледянные губы, и обжигающе холодное дыхание после кроткого невинного касания, взрывают вихрь чувств в её голове. Щекам жарко, так сильно-сильно. Цинхуа вся горит, сгорает в ледяном дворце, желая хоть на секунду дать почувствовать этот жар её королеве. Внезапно, её крепко прижимают к своему телу. Грудью к груди, так, что чужое сердцебиение становится слышно громяе собственного. — Ах. Вырывется из её маленьких пухлых губ. А глаза круговлые, растерянные. В них горит маленький еле видный огонек надежды, и мечты переломанные, переклеенные. Слезы обжигают ледянные бледные руки с длинными темными ногтями, пока её королева сама целует Шан Цинхуа. Цинхуа горит, а в её глазах сгорает Мобэй Цзюнь. Мобэй Цзюнь, ломавшая любую ледяную скульптуру в своем подвале, на которую её человек смотрела слишком долго.