Любовь к еде.
Дарит манящую улыбку, как только приседает на соседний стул и одним взмахом руки просит бармена подать ему его любимый напиток, краем глаза ловя сощуренный взгляд того, на уголках которого еле заметно мельтешит понимание ситуации и жалость к новоприбывшему гостю их старого бара. Влюбляется за ноль целых одну тысячную секунды в такую же ответную, обрамленную пышными устами, бархатность кожицы которых сводит с ума голодного зверя внутри. На мгновенье одолевает чувство неправильности и внутренней мольбы остановиться, но Чонгук незаметно встряхивает головой и аккуратно кладет ладонь на чужое крепкое бедро, обтянутое в латекс, и медленно скользит выше, утопая в темных океанах напротив. У него нет шанса на другой исход событий. Он больно упирается лопатками в бетонную стену, когда его грубо вдавливают крепкие руки, длинными пальцами изящно пересчитывая костлявые ребра. Своими цепляется за мощную шею, ногтями царапая шелковистую кожу до красноты. Дышит тяжело и прерывисто, пытаясь уловить помутневшими от жажды глазами выражение лица напротив, красоту которого невозможно было разглядеть из-за нехватки лунного света. Темнота ночного отсыревшего переулка все же имела некую изюминку и аппетитность, что заставляло Чонгука еще сильнее заныть. Тянет на себя сильнее выбеленные локоны, хватая цепкими зубами губы, мягкость которых как самая лучшая услада для чонгукового рта. Он с упоением впивается в них, в попытках испить то сладостное вино до последней капли и голодно скулит, когда его грубо отрывают от этого райского наслаждения. Чужой шершавый язык скользит по выпирающим венам на чоновой шее, куда для всех предыдущих был негласно установлен строгий запрет. Голодно собирает ту обильную россыпь шоколадных созвездий, искусно впиваясь острыми зубами в шелковистую кожу, затем даруя блаженные мокрые поцелуи, от которых тело сводит приятными судорогами. — Чимин, — громко и протяжно скулит, словно верный пес, и сильнее впивается длинными когтями, что неосознанно вытянулись на несколько миллиметров, в гладкую кожу на шее. — Чимин, — голос непроизвольно переходит на низкий рык, когда чужие руки властно сжимают ягодицы, желая поднять хрупкое тело еще выше, дабы открыть больше доступа для влажных поцелуев. У Чонгука разум через несколько секунд перешагнет ту предостерегающую грань, ибо уже невыносимо сдерживаться. Сжимать обессиленными руками длинные цепи, которыми крепко прикованы ломаные запястья голодного зверя внутри, что жаждет вырваться на свободу и показать свое превосходство, возможность доставить неописуемой удовольствие, способное поднять к самым небесам, а затем вбить в глубокую яму в сырой земле. Когда их языки голодно сплетаются в чонгуковом рте, тщательно исследуя друг друга изнутри, Чонгук крепче обвивает ноги вокруг чужой изящной талии, а пальцами сильнее впивается в выпирающие лопатки, острыми когтями разрывая ткань влажной рубашки. Его зрачки окрашиваются алым сиянием, что обволакивает глаза ажурной полупрозрачной сеткой, которая в кромешной темноте мерцает сильнее, чем самые большие созвездия в ясном ночном небе. — Малыш, — еле различимый шепот раздается возле чонового уха, и он прикладывает слишком много усилий, чтобы сконцентрировать все свое внимание на нем. — Я считаю, ты очень милый, малыш, — хриплость низкого голоса Чимина беспощадно сжимает в своих тисках чонгуково сердце, из-за чего он непроизвольно стонет, не в силах сдерживаться. Но он хочет продлить этот момент хотя бы еще на пару секунд.Пожалуйста.
— Я не твой малыш, — голосовые связки невыносимо сжимают противные когти изнутри. Мелодичный голос Чонгука превращается в грубый рык, вместе с которым вытягиваются острые клыки, по которым вниз просачиваются багровые капли его внутреннего яда. — Если ты считаешь меня милым, — чужое тело резко дергается в крепких объятиях, пока изогнутые кончики клыков медленно скользят по бархатистой коже плеча вверх, ближе к синеватой выпирающей венке на шее. Из-под кожи на лопатках вырываются багровые языки, одаривая тело острой болью, что прорывает горло на громкий крик, от ощущения того, как кожа рвется, лопается под огромным натиском изнутри, будто пропуская удар тока сквозь тело, в размере нескольких тысяч вольт. Капилляры на глазах лопаются, как лопаются в голодных звериных мыслях наполненные аппетитной сладостью сосуды в содрогающемся, в попытке выбраться, теле. — Ты должен увидеть меня в короне, — вкрадчивый оскал, пронзающий, словно наостренные иголки, не только тонкую медовую кожу, но даже и сами кости, даруя несносную боль, от которой хочется лишь быстрее умереть.Короне из твоих насыщенных алой аппетитной кровью сосудов.