" Если друг оказался вдруг..."

Шум столицы — со всеми ее цветочными и бумажными гирляндами, фонарями, шипящими жаровнями и чанами полными свежесваренной лапши — сюда почти не долетал. Только шорох волн, лениво накатывающихся на берег, да поскрипывание осыпающегося под подошвами мелкого песка. Время фейерверков тоже подошло к концу и белая луна, наконец, стала единственной полноправной властительницей на небосклоне, щедро освещая будто бы стеклянную поверхность моря своим рассеянным серебряным светом. Впрочем, такие мысли могли быть в голове только у Амаи. Кисаме же всегда оценивал окружающий ландшафт лишь со стороны удобства для тех или иных действий. Вот и сейчас он отметил для себя, что территория открыта и хорошо просматривается, что затрудняет размещение ловушек, ну а засаду можно быдло бы устроить разве что в мелком белом песке, которым славились пляжи Страны Лапши; но клон, развеянный несколько минут назад, сообщил ему, что сегодня никто таким заниматься не стал. — В Стране Воды так редко можно было увидеть луну, — Амая, наконец, подала голос после продолжительного молчания. — Даже в праздник Середины Осени, — и застыла у кружевной кромки воды, будто луна была неким небывалым чудом, которое и увидишь раз в сто лет, не чаще. — В Кири, пожалуй, — Кисаме тоже остановился. — Но ведь это из-за тумана. Стоило только подняться повыше или выйти в открытое море и... — и осекся под осуждающим взглядом, а спустя секунду скрипуче расхохотался. — Да ну тебя, Амая! Она мягко улыбнулась в ответ и снова развернулась к луне. — Когда я была маленькой, больше всего на свете мне хотелось пройтись по лунной дорожке. Казалось, что после этого должно произойти что-то совершенно удивительное. Кисаме не удержался и закатил глаза, пусть на него никто и не смотрел. Да уж, такое могло прийти в голову только Амае! Магия лунных дорожек, которая решает все проблемы… — Глупо, правда? — она передернула плечами, будто от холода, хотя вечер был на диво теплый. — Но иногда приятно о таком думать. — Сразу видно, что ты росла не в Кири, — Хошигаки присел и опустил руку в набегающие волны. — Там в такое перестают верить… да еще лежа в колыбельках. Почему-то он был уверен, что сейчас она непременно начнет с ним спорить, ведь она жила в Киригакуре целых восемь лет, и доказывать, что он неправ, но Амая только вздохнула и еще ниже опустила голову. Но этот вечер был слишком хорош, чтобы заканчивать его на такой минорной ноте. В конце концов, он здесь не как Акацки, а всего лишь телохранитель одного сопливого задаваки. Выпрямившись, Хошигаки Кисаме отер мокрую руку о штаны и сделал широкий шаг навстречу лениво шуршащим волнам. — Эй, Амая, смотри-ка, я уже стою на лунной дорожке. А ты чего ждешь? — бывший мечник топнул по темной, кажущейся стеклянной поверхности воды, подняв сотню мелких брызг и криво ухмыльнулся. «А еще веду себя как выпустившийся вчера генин», — но это он уже прибавил про себя. — Ах, Кисаме! — Амая убрала упавшие на глаза пряди за уши и рассмеялась. И тоже сразу же стала похожа на расшалившуюся школьницу. — Ты же знаешь, что у меня ужасный контроль чакры. — Помниться мне, — он сложил руки на груди, — что в нашу первую встречу в бухте ты не так уж плохо с ней управлялась. — О, это все… — она подобрала подол платья повыше и подошла к самой кромке волн, — это все вышло от страха. Она легкомысленно помахала в воздухе свободной рукой и доверчиво посмотрела на него снизу вверх. Как и всегда. — Так давай я тебя опять напугаю! — в такие игры Кисаме уже давно не играл, и эта ему определенно нравилась. — Смотри-ка, «тигр», «бык», «дракон», — и так же медленно, как и проговаривал, он принялся складывать печати. — Кисаме-кун! — она произнесла это почти с укоризной, но при этом так манерно растягивая слова, что не рассмеяться у них не оставалось ни единого шанса. — Ну, так где ты там? — отсмеявшись, Хошигаки для вида нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Ветра не было, и морская поверхность была тихая и спокойная, словно стекло. Пройти по ней — что по дороге. Но Амая медлила. — Я… — она снова пригладила растрепавшиеся волосы, — я боюсь. — Эээ, — Кисаме медленно выдохнул сквозь зубы. — Так я же здесь. Чего тебе бояться? — и он протянул руку, даже не сомневаясь в том, что это самый лучший аргумент, и Амая сделает все именно так, как он говорит. Как было десятки раз много-много лет назад. И он не ошибся. Несколько раз глубоко вздохнув, она крепко схватила его за руку и боязливо, словно на тонкий лед, ступила на поверхность воды. К обоюдному удивлению, она держалась вполне сносно, пусть и довольно неуклюже и Кисаме, уверенный, что в его руках не только рука Амаи, но и вся ситуация в целом, повлек ее дальше от берега, прямо по мерцающей и переливающейся серебром лунной дорожке. Сначала они шли молча. Кисаме приходилось приноравливаться к неровному шагу Амаи, повисшей у него на локте, что порядком раздражало. Однако подрагивающие холодные руки, нестабильный ток чакры и сердечко, бьющееся так, словно только от его работы и зависело удержится хозяйка на поверхности или утонет, несколько отрезвляли и заставляли, сжав зубы, терпеть. Но недолго. — Ая-чан, — он постарался говорить как можно добродушнее. В конце концов, ведь это он все затеял. — Что ты трясешься, словно выпускник Академии перед экзаменом? Амая, которая до этого с завидным упорством не сводила глаз с едва различимого в лунной дымке горизонта, посмотрела на него с таким ужасом, что Хошигаки тут же пошел на попятную. — Согласен, не лучшее сравнение. — В любом случае, не надо так дрожать. Я ведь обещал, что пока я рядом, с тобой ничего не случиться. — Это было так давно, — тихо произнесла она, машинально поглаживая его предплечье, за которое все еще крепко держалась. — Сколько? Семнадцать лет назад? Для кого-то целая жизнь… Кисаме остановился. Эти слова его задели не на шутку. — У слова Хошигаки нет срока годности. «Но так ли это на самом деле?» — с необъяснимой тоской подумал он про себя, сурово глядя на смутившуюся Амаю. «Что я буду делать, если мне снова предоставят «выбор»?» — Не сердись, Саме-чан, — Амая заискивающе улыбнулась и снова погладила его по руке. — Я просто хотела сказать, что ты не обязан держать обещания, что давал тогда… — Не зови меня Саме-чан, и я не буду сердиться, — раздраженно буркнул Кисаме. От ее прикосновений по коже словно пробегал электрический разряд. «Какая глупость!», — он даже скрипнул зубами в пустом раздражении. «Нет у нее сродства к стихии молнии!» — Как странно, — конечно, Амая понятия не имела, о чем думает ее спутник, но проработав несколько лет классной дамой, она прекрасно чувствовала, когда стоит сменить тему беседы. — Когда ты идешь по лунной дорожке, она кажется далеко не такой красивой, чем когда ты смотришь на нее с берега. — Это происходит и со многими другими вещами, — Хошигаки все еще пребывал в дурном расположении духа. — Из тех, что мне знакомы, это первая, — мягко продолжила она, теперь уже стараясь подстроиться под его широкий шаг. — Вот так раз, — Кисаме даже засмеялся. — Неужто у тебя ни разу не было в классе эдакой невинной овечки, которая потом оборачивалась паршивой овцой? Ни за что не поверю, — и он снов захохотал. — С тобой невозможно, Кисаме! — она выпустила его руку и отступила на шаг, однако все так же продолжала держаться на поверхности. — Совершенно невозможно понять, когда ты шутишь, а когда нет. Конечно, у меня были разные девицы! И о некоторых я бы предпочла забыть раз и навсегда! Но я сейчас совсем не о них! И они уставились друг на друга. Амая, скрывая смятения за напускным раздражением, а Кисаме — отрицание за стеной молчания. Наконец Хошигаки хмыкнул: — Я всегда серьезен. И добавил крайне насмешливым тоном: — Смотри-ка, а ты сама вполне неплохо держишь… — однако, не успел он договорить, как по спокойной до сего момента поверхности, прокатились одна за другой, три или четыре волны (возможно дальше в море вынырнула крупная рыба или корабль поднял волнение); небольшие, но вполне достаточные для того, чтобы Амая растерялась и запаниковала. И пока между первой и второй волной она лихорадочно решала: шлепнуться ли ей навзничь и потонуть сейчас или подождать следующей, Кисаме просто поднял руку и со словами: «Ныряй потом, ищи ее», притянул незадавшуюся покорительницу волн к себе. Волнение уже улеглось, и водная поверхность снова стала спокойной и гладкой, но он все так же продолжал бережно поддерживать ее, обхватив одной рукой за талию, а Амая, положив голову ему на грудь и мастерски делая вид, что она вот-вот почти на грани обморока, слушала не шепот волн, а то, как бьется его сердце. И не похоже, что собиралась что-то менять. «Это ведь просто Амая, мы играли с ней в детстве», — медленно произнес про себя Кисаме, и сам удивился, как глупо это прозвучало. Совсем не так же, как: «это Кента, мы вместе учились» или «это Мангецу, мы вместе были Мечниками Тумана». А следом в голову пробрался грубый, словно наждачка, голос мастера Суйказана из старого сна: «А ведь я говорил тебе: избавься от нее, пока не поздно…» Но Хошигаки отмахнулся от него, как от сухого осеннего листа: у предателей нет права что-либо требовать от него. «К тому же…», — он склонился к темной макушке так знакомо — даже сквозь горькую морскую соль — пахнущую нагретым сахаром и специями из чайной, — «…что если слишком поздно было всегда…». — Море спокойно, — шепнул он, стараясь не коснуться даже кончиков снова выбившихся из-за ушей волос. Потому что привязанность — это якорь, который утянет тебя на самое дно. Из привязанности проистекает слабость. Он — Кисаме из рода Хошигаки — слабым не будет никогда. Но прежде, чем он успел выпрямиться, Амая, коварная как и все женщины, слегка отстранилась — но только для того, чтобы ей было удобнее смотреть ему в лицо — и улыбнулась. Все же, самым привлекательным в лице Амаи были глаза — об этом ей частенько говорила и сама госпожа Ока, и дорогие ученицы, и глупенькие сезонные поклонники, которые прибывали в Листок для сопровождения своих почтенных престарелых глав семейств и посылали ей записочки с посредственными хокку. Обычно, подобные цветом дождливому вечернему небу, сейчас они были чистые и прозрачные, и Кисаме, удивленный, наклонился еще ниже, желая удостовериться, действительно ли в ее глазах отражаются звезды. «У тебя самые удивительные глаза, которые я когда-либо видел. Но я никогда не скажу тебе этого». — У тебя самые удивительные глаза, которые я когда-либо видела, — прошептала Амая, словно делясь величайшим секретом. — Да, — наваждение разом слетело с него, — глаза зверя. Я слышал это много раз… — Дурачок, — ее пальцы лишь на секунду коснулись его губ, но Кисаме показалось, что его окатили кипятком. — Я знаю, внутри тебя так много чувств. Но твои глаза не выражают ничего. Это неправильно, так не должно быть…- и она прикусила нижнюю губу, то ли чтобы не наговорить лишнего, то ли чтобы снова не заплакать. Ну вот, его маленькая Амая снова огорчается из-за него. — Амая, не надо… — хрипло прошептал он, прижимаясь щекой к ее виску. — Амая, я не… Быть может, не размышляй Кисаме так долго, может ли он, достоин ли — эта история закончилась бы совсем по-другому. Но пока он искал согласие в себе, неожиданно обнаружилось, что Амая куда-то пропала из его объятий… А спустя секунду он ошалело смотрел на торчащую наполовину над поверхностью воды и не менее озадаченную Амаю. А еще спустя секунду оглушительно хохотал. — Кисаме, хватит смеяться, — жалобно попросила Амая меж залпами безудержного смеха. — Лучше помоги мне. А буквально через мгновение неистово завизжала: — Скорее доставай меня отсюда, там внизу что-то плавает! — Само-собой, там что-то плавает, — согласился Хошигаки, утирая выступившие слезы, — это же море. Но это почему-то Амаю ничуть не успокоило. — Скорее, скорее! Пока ЭТО меня не коснулось! Аааааа! Все еще посмеиваясь, бывший мечник протянул руку и выдернул паникующую Амаю на поверхность, словно пробку из бутылки. — И-и-и… Там внизу что-то фу-у-у, бе-е-е… У-у-у-у, — выдала она поначалу что-то нечленораздельное. Но потом свела ладони вместе, несколько раз глубоко вдохнула и ровно произнесла своим низким голосом: — Я совершенно спокойна. Можешь поставить меня обратно. — Как пожелаешь, — Кисаме все еще скалил зубы в усмешке, — но если провалишься обратно… — Нет-нет, — она нервным жестом пригладила волосы и снова сцепила руки в замок, — теперь я совершенно спокойна и невозмутима. Нет никакой опасности. «И я тоже», — согласился Хошигаки, так и не поняв до конца, рад он этому или нет. Отступив на несколько шагов в сторону, он с усмешкой наблюдал, как она пытается расправить мокрые юбки, что льнули к ногам, словно намагниченные, надевает обратно полусвалившуюся с ноги размокшую туфельку и бормочет что-то вроде: «Вот я знала, что так и будет, что ничем хорошим это не закончится…» Потерпев неудачу со всем, кроме туфельки, она подошла к Кисаме, совершенно проигнорировав то, что на море снова началось волнение. — Прогулка была чудесная, но теперь, — она задорно улыбнулась и потрясла мокрым подолом, — мне нужно поскорее добраться до гостиничного номера и не попасться никому на глаза. Иначе, боюсь, госпожа Ока расстанется со мной без сожаления. Внезапно, лицо ее стало серьезным. — Прости меня, Кисаме, — добавила она совсем другим голосом и несмело потянула руку, словно хотела прикоснуться к нему, но на пол пути передумала и, быстро развернувшись практически бегом поспешила к едва угадывающемуся, скорее по шуму набегающих волн, берегу. Кисаме молча смотрел ей вслед. Недалеко от мелководья она, все же, провалилась одной ногой по колено в воду. Но было ли это взаправду или для достоверной картинки — он не был уверен. «В Листе-то по воде она ходила отлично, когда отправляла письма с этими своими летающими рыбами…»