Как молоды мы были...

Июнь, 2019 год. Высокий мужчина средних лет стоял возле окна в помещении аэропорта Шереметьево и с тоской наблюдал за взлётной полосой. Самолёт, на борту которого находились два дорогих ему человека, шёл на взлёт, держа курс на Женеву. Капитану совсем недавно исполнилось сорок семь лет, и время уже наложило на его внешность свои отпечатки: на лице появились возрастные морщины, а в волосах местами белела седина. И всё же в нём с лёгкостью можно было узнать молодого преподавателя академии Министерства внутренних дел, который как мальчишка влюбился в собственную студентку. Тогда молодой офицер и мечтать не мог, что предмет его воздыхания не просто обратит на него внимание, но и станет его женой. Мужчине казалось, что с тех пор прошло всего пара месяцев, но время мчалось с неведомой скоростью, и на самом деле пролетело уже пятнадцать лет. Это было так странно — тогда тридцатидвухлетний милиционер просто жаждал того, чтобы девушка хотя бы посмотрела в его сторону, а сейчас он её отпустил, даже не предпринимая попытки удержать. — Ну, и зачем ты соврал мне о времени вылета? — рядом с мужчиной остановился молодой паренёк, двадцати четырёх лет отроду. Взглянув на этих двух людей, едва ли можно предположить, что они приходятся друг другу отцом и сыном, ведь ничего общего ни в их внешности, ни в манере выражать свои эмоции не было. Другое дело — десятилетний мальчик, находящийся на борту взлетающего самолёта. Он хоть и был внешне копией своей матери, но стоило взглянуть на то, как он удивляется, как морщится, когда злится, или услышать его смех, и сразу становится ясно, что на отца мальчуган похож не меньше. — Это было её решение. Сказала, что не сможет уехать, если ты попросишь остаться, — капитан печально вздохнул и опустил взгляд в пол. — Не я должен был просить её об этом, — молодой человек положил руку на плечо отца. Мужчина не спешил ничего отвечать. Он не имел права просить её остаться, хотя на самом деле один раз всё же попытался, но она, с мокрыми от слёз глазами, с сердцем, полным любви и в то же время разочарования, ответила коротко и ясно: «Не могу»… — Я должен был отпустить её, чтобы не мучить. — О каких мучениях может идти речь, если она всё ещё тебя любит? Или я не прав? Полицейский задумался. В его памяти всплыл отрывок вчерашнего разговора с бывшей женой. Игорь молча наблюдал за тем, как Лена достаёт из шкафа вещи и аккуратно складывает их в чемодан. Их сын Максим тем временем находился в своей комнате их с матерью квартиры и укладывал в дорожную сумку свою одежду. Иногда мальчик прислушивался к тому, что происходит за стенкой, в тайне надеясь, что родители сумеют договориться, и он никуда не улетит. Нет, он не думал, что будет скучать по отцу, хотя и жаждал их встречи все эти годы, но вот мысль о расставании со старшим братом причиняла ему боль. Когда из комнаты мамы снова послышались голоса, ребёнок отложил на кровать стопку футболок и медленно, на цыпочках, пошёл по коридору, остановившись у распахнутой двери. — Лена, я понимаю, что заслуживаю того, чтобы ты просто уехала, без объяснений, увезла сына, о существовании которого я узнал месяц назад. Видит Бог, я сам всё сделал для того, чтобы ты меня ненавидела. Но, всё-таки, ты скрывала его десять лет, и взамен на этот обман я могу попросить одну маленькую правду? Женщина не отрывалась от дела и продолжила собирать вещи, но всё же на мгновение подняла голову и взглянула на бывшего мужа, стоящего у окна. — Хорошо, спрашивай, я отвечу, но только на один вопрос, — в её голосе чувствовались нотки цинизма и безразличия. Шустов понял, что не хочет говорить с её спиной или затылком. Он стремительно подошёл к Елене, отодвинул ногой чемодан, нежно взял её лицо в свои руки и взглянул в её бездонные голубые глаза. — Когда ты меня разлюбила? — шёпотом спросил он. Лена ожидала, что когда-нибудь ей придётся дать ответ на этот вопрос. Но что ей говорить, если она даже самой себе всё ещё не решилась сказать правду? Но она обещала быть искренней, а значит — пришло время сознаться. — Никогда, — тихо ответила женщина и глаза её наполнились слезами. — Но тогда зачем всё это? — Игорь вытер пальцами капельки, стекающие по щекам бывшей жены. — Игорь, я могу забыть, то, как ты со мной поступил, могу простить то, что ты десять лет даже мысли не допустил о том, что ты был не прав… но тот твой взгляд, полный разочарования и отвращения, навсегда отпечатался в моей памяти. И что бы я теперь к тебе ни испытывала, одно чувство затмевает все остальные, — Елена на мгновение прижалась руками к ладоням бывшего мужа, нежно поглаживая, а потом убрала их со своего лица. — Понимаешь, здесь дело не в любви. Я всегда был для неё на первом месте, всегда, выбирая между работой, родителями, друзьями и мной, она выбирала меня, а я однажды не ответил ей тем же. Я во всём был для неё первым: первым преподавателем, на чьи пары она соизволила ходить, первой любовью, первым мужчиной и первым человеком, предавшим её. Она разочаровалась во мне, сын, и я не знаю, как это исправить, — Шустов похлопал Павла по плечу. — Ты должен был догадаться, что это подстава. Не Рогозина, как глава службы, не по уши влюблённый в Ленку компьютерный гений Тихонов, не Котов и Соколова, которые знали о существовании программы, а именно ты должен был всё выяснить, — Паша впервые говорил отцу эти слова, практически признаваясь, что винит его в произошедшем. — А ты даже не захотел её слушать. — Ты думаешь, я не осознаю того, что должен был в первую очередь поверить ей, даже если все улики говорили против? Да, я идиот, что ещё можно сказать? Но ты-то с самого начала говорил мне, что она не виновна. Признайся хоть сейчас, ты знал что-то, у тебя были какие-то доказательства? — Мне не нужно было никаких доказательств. Знаешь, когда ты привёл Лену в наш дом, я не хотел любить её, но потом это случилось. У меня не было в планах начать лучше к ней относиться, дать ей шанс стать частью семьи, позволить заменить мне мать, но в какой-то момент это произошло. Я полюбил её, не знаю, как мать или как старшую сестру, а, может, просто, как человека. А ты учил меня, что нужно верить людям, которых любишь… — Да, вот только сам не научился, — капитан устремил взгляд на самолёт, который продолжал набирать высоту. — Эх, — Паша печально вздохнул. — Странные вы люди — любите друг друга, а вместе быть не можете. Но знаешь, мне не жаль ни тебя, ни её, ведь вы взрослые и вполне можете разумно решить свои разногласия, а вот за Макса реально обидно. Он так стремился с тобой познакомиться, чего-только для этого не делал, а в итоге увидел тебя всего пару раз, и то нормально не поговорили. Игорь вспомнил о том, как впервые увидел белокурого, голубоглазого мальчугана, тогда он случайно взболтнул в его присутствии о том, что ненавидит свою бывшую жену, даже не догадываясь, кем она ему приходится. Во второй раз он встретил своего младшего сына, уже зная кто он, и выслушал тогда от пацана всё, что у того накопилось за десять лет. Он даже не догадывался, что дети в таком возрасте способны так рассуждать и так остро в ком-то нуждаться. В третий раз он увидел в дверном проёме Лениной квартиры плачущего ребёнка, наблюдавшего за тем, как его родители обсуждают, кто кому больше боли причинил, и ни словом не обмолвились о нём. Больше он не услышал от Макса ни слова — мальчик не хотел разговаривать ни с матерью, ни с отцом, просто молча продолжил собирать вещи и покорно поехал в аэропорт на следующий день. — Я думаю, он больше по тебе скучать будет, с тобой-то он успел подружиться, а меня за всё время папой так ни разу и не назвал… — А чего ты хотел? Сначала за глаза назвал его мать стервой, потом намекнул ему, что он не очень хорошо воспитан, уже не говоря о том, что почти десять лет даже не предполагал о его существовании, хотя симптомы ранних сроков беременности у Лены даже я заметил. — А мне не сказал, — между делом добавил Игорь. — Я пытался, но ты ничего не хотел о ней слушать, а потом она сама попросила меня ничего не говорить и позволить ей уехать. Тогда мне показалось это правильным, но сейчас я жалею, что добровольно отказался от участия в жизни брата. Шустов от злости сжал кулаки и тут же засунул руки в карманы джинсов, чтобы не выдать сыну свои эмоции. Ему-то они с Леной даже шанса не дали поучаствовать в жизни Макса. Сначала она не сказала ему о беременности, хотя тогда в ЗАГСе, когда супруги получили свидетельство о разводе, он обратил внимание на то, что женщина слегка поправилась, но не предал этому должного значения. Затем его уже бывшая жена бесследно исчезла на десять лет, а старший сын при этом знал, что у него где-то растёт ещё один ребёнок, но ничего не говорил. И вот теперь, когда правда раскрылась, когда он узнал своего мальчика, Лена снова увезла его далеко и, скорее всего, надолго. И как бы он ни был виноват перед ней, в глубине души Игорь всё равно считал такое поведение несправедливым. В конце концов, Максим был их общим сыном, физиологически каждого из них в нём поровну, и что бы ни случилось между ними в прошлом, ребёнок заслуживает знать обоих родителей. Продолжая нервно сжимать руки, Шустов нащупал в кармане сложенный бумажный лист и вспомнил, что Макс отдал его перед тем, как идти к стойке регистрации. Сверху кривым почерком было нацарапано: «Для Паши от брательника». Мужчина не стал открывать послание, предназначенное не ему, а потому сразу спрятал его в карман и чуть-было не забыл отдать адресату. — Вот, просили передать, — капитан протянул сыну лист. Павел улыбнулся, прочитав надпись. Тогда, десять лет назад, навестив Лену после развода с отцом, он задал мачехе вопрос: — С брательником позволишь общаться? Он не сомневался, что у него будет брат, он был уверен все эти годы, что родился именно мальчик, хотя Лена по своим причинам всё же не пожелала поддерживать отношения с пасынком. И когда, спустя несколько лет, он увидел уже выросшего малыша, никак иначе, как прозвищем, данным ему ещё до рождения, он брата не называл. Шутов-младший развернул лист бумаги и ощутил невероятное чувство нежности по отношению к бывшей мачехе. На альбомном листе, с помощью кружочков и палочек, были изображены четыре человека, на фоне большого дома: высокий мужчина, женщина среднего роста и между ними два мальчика, у младшего на плече сидел бельчонок. В углу аккуратным почерком Лены было написано: «Первый рисунок Макса. Три года». Он считает их одной семьёй, всегда считал, даже когда не был знаком ни с братом, ни с отцом. И кто, как ни мать, мог вложить ему это осознание? А тем временем самолёт, который увозил Лену и Максима всё дальше от их семьи, набрал высоту и растворился в небесной синеве, пропав из видимости Игоря и Паши, продолжавших всё так же стоять у окна.