Я весь твой, ты же знаешь

      После признания Чонгука жить стало не легче, хоть он ничего от меня и не требовал: ни ответа, ни какой-либо другой реакции. Произошедшее все еще тревожило меня периодически, но я держался и убеждал себя, что все хорошо, ведь с ним, Гуком, все тоже в полном порядке и никаких психических расстройств (что меня правда волновало) не наблюдалось. Наоборот, он отчего-то стал еще более веселым и активным. Вечно прыгал вокруг меня, смешил, когда мы были не одни. Остальные мемберы удивленно переглядывались между собой, мол, ты тоже это видишь, да? Они что, перестали цапаться?       Я и сам не знал, что происходит с Чонгуком. По правде говоря, его слова о симпатии крутились у меня в голове еще долго, хоть после этого инцидента прошел целый месяц. Я много думал об этом, ходил немного взвинченный и напряженный, никак не мог отпустить ситуацию и все еще чувствовал себя виноватым.       Последнее время он часто на меня вешался, лез обниматься, гладил по голове или тискал за щеки, хоть и знал, что меня это раздражает; ему я все это прощал ввиду упомянутых выше факторов, даже улыбался иногда и поглаживал его по рукам в ответ. Не знаю, чего он хотел добиться, когда укладывал свою голову мне на бедра во время просмотра фильма всей группой, когда шлепал меня по заднице, проходя мимо на кухню за стаканом воды. Зачем это все? Хочешь услышать от меня «Ты мне тоже нравишься, Чонгук?».       Я не понимал своих чувств. Если у меня и была привязанность к парню, то ее заглушало чувство вины (хотя меня изрядно достало это самобичевание, только жрет мои нервные клетки), поэтому растащить этот клубок ощущений на составляющие не представлялось возможным.       Утром, когда я принимал душ и думал о жизни, чуть не закричал от ощущения спиной мокрого торса. Хотел было обернуться, но не дали: зажали рот рукой и вжали в стеклянную дверцу душевой со словами: «Даже и не рыпайся».       Я упираюсь ладонями в стекло, наблюдая, как оно запотевает от моего разгоряченного дыхания. Не знаю почему, но это меня возбудило. Я давно не занимался самоудовлетворением, а даже если и пытался, то в каждой фантазии перед глазами стояло заплаканное личико Гука, что так усердно отсасывал мне тем вечером. Мышцы спины напряглись, ожидая уже чего угодно.       - Мне надоело, - бурчит Чонгук - и я хмурю брови в непонимании. – Что ты ведешь себя, как овощ? Что бы я ни делал, хорошее или плохое – тебе насрать. Хен, я ведь могу и обидеться.       И отпускает мой рот, но не позволяет развернуться.       - Как это понимать?       - Реагируй, мать твою, как-нибудь. Где твоя злость? Дай мне хоть какую-то эмоцию! – и тут же сжимает мой член у основания, вырывая из моей груди неконтролируемый стон.       - Перестань, Гук, так нельзя, - опускаю руки вниз и пытаюсь убрать его от себя, но их тут же перехватывают и прижимают к стеклу над моей головой. Черт, почему меня заводит доминирование младшего? Где чувство вины? Куда оно делось?       - Нельзя, говоришь? Я пытался по-другому, ты не реагируешь. Почему? Я тебя больше не возбуждаю? – сладко урчит мне на ухо, начиная двигать рукой и надавливать пальчиком на головку. От этих ласк у меня моментально встает, и я не могу скрыть тяжелого дыхания.       – Я же вижу, что ты хочешь, - продолжает мурлыкать, ощущая, как пылает мое тело, и однозначно не от горячей воды, - в чем проблема? Вот он я… я весь твой, ты же знаешь. Приди в любой момент… нагни меня раком… и вставь по самые яйца.       Если бы был конкурс на самые грязные сексуальные диалоги, Чонгук бы взял золото, даже не соревнуясь. Я прикрываю глаза и кусаю губы, облизываю их, неосознанно толкаясь бедрами навстречу ласкам. Хорошо, очень хорошо, только не прекращай, умоляю. И он слышит мою немую мольбу, ускоряется; но стоит лишь Гуку коснуться влажным поцелуем моей шеи – как я бурно кончаю, ощущая сковывающие низ живота приятные судороги. Слишком прекрасно, чуть ли не до слез.       - Если ты не придешь сам – я приму меры, - угрожающе шипит он – и отпускает меня, покидая душевую слишком быстро, чтобы я успел хоть что-либо ответить.       Я так и стою, упираясь уже лбом в стеклянную дверцу, удовлетворенный и крайне спокойный; просто наслаждаюсь этим стремительно покидающим меня ощущением, стараясь все же продлить его насколько возможно.       Несколько дней Чонгук меня не трогает, даже не приближается, а просто-напросто игнорирует мое присутствие. Намджун снова косится на меня непонимающим взглядом, мол, что ты уже сделал с ним, козлина? Почему я все время виноват, кто-нибудь мне объяснит? Если я не могу? Не могу прийти и трахнуть его, даже если… хочу. Иногда я смотрю на него и даже не замечаю, как взгляд плавно соскальзывает на упругую задницу, и я минут 5 неотрывно наблюдаю за движениями мышц. Наверное, это какая-то болезнь, когда после изнасилования своего, так и быть, друга, ты все еще думаешь, как снова его поиметь. Это не есть нормально и давать этому волю нельзя. Надеюсь, что Чонгук тоже это осознает и перестанет творить дичь.       Ну-ну. Я чересчур наивен.       Просыпаюсь я, как мне кажется, слишком рано сегодня, учитывая алеющий рассвет за окном. У нас ведь сегодня разгрузочный день, почему мне не дали поспать? Я итак вкалываю, как проклятый…       Хочу зевнуть, но во рту какая-то дрянь шарообразной формы, которую я пытаюсь безуспешно выплюнуть. Да что происходит? Фокусирую взгляд перед собой, и спустя несколько минут расплывчатые пятна соединяются в улыбающегося Чонгука.       - Приве-е-ет, - тянет малой, ёрзая на моих бедрах. Тело уже начинает просыпаться и осознавать, что обездвижено. Руки и ноги привязаны к кровати, во рту, судя по моей включающейся логике, кляп. Ух, погоди, маленький засранец, я тебе это припомню! Начинаю мычать и пытаться освободиться, но жалкие попытки пресекаются на корню.       – Не двигайся, - тихо рычит он, держа в руке горящую свечу. Легко наклоняет ее, позволяя горячему воску капать аккурат на мой сосок. Меня выгибает от острых ощущений, и я все еще хочу сорвать эти веревки, чтобы надавать кому-то по заднице! – Я сказал, не двигайся! – мою щеку резко обжигает пощечиной, и я замираю, наверняка, от шока.       - Вот так, - лыбится Чонгук и проделывает то же самое со вторым соском. Черт, а это приятно, кто бы знал! – Тебе это нравится, извращенец, я так и знал, - трется попкой о мой пах, гаденько хихикая. Ну, погоди у меня!       Его бедра слегка приподнимаются и плавно опускаются на истекающий смазкой твердый член – и мальчик так развратно стонет, что меня пробирает сладкой дрожью. Так легко? Он что, готовился к этому? Что за идиотские вопросы?! Разумеется, готовился. Как только Чонгук полностью принял меня – тут же сжал внутри, отчего я завыл от удовольствия. Черт возьми, за что на мою голову свалился этот придурок? Но так и быть, признаю, слишком сексуальный, и я чувствую, как нарастает желание его хорошенько выпороть за неподобающее поведение.       На удивление он снимает с меня кляп, и продолжает практически полностью подниматься и насаживаться до основания. Эта сладкая мука длится всего несколько минут, но меня словно часами истязают. Я не могу оторвать увлеченного взгляда от тела Чонгука. Только сейчас я замер и позволил себе просто насладиться видом стонущего малыша. Четко очерченные мышцы приковали к себе мое внимание, но как только он открыл глаза и взглянул в мои – я утонул. Окончательно и бесповоротно. Я так долго держался, пытался быть правильным, но к черту все это, скажу я вам! К черту! Далеко и надолго!       - Тебе нравится смотреть, да? – одной рукой Гук давит на мой пресс, слегка царапая ногтями.       - Ты прекрасен, - шепчу я и улыбаюсь, видя, как тает от моих слов малыш. – Развяжи меня, хочу прикоснуться.       Он, совершенно не чувствуя подставы, счастливый тянется к изголовью и развязывает руки, а затем – и ноги. Но не только ты можешь быть хитрым засранцем, Чон Чонгук. Ощутив полную свободу действий, я в мгновение ока хватаю его за шею и вжимаю в простыни, оказываясь сверху меж разведенных ног мальчика.       - Ох как просто тебя обмануть, наивный ты мой лепесточек, - рычу я и ставлю на колени спиной к себе, зажимаю рот, держа скрещенные запястья за спиной, и резко вхожу до упора, заставляя Чонгука глухо вскрикивать. Он пытается сопротивляться, но я крепко держу, продолжая ритмично вколачиваться в него, раз за разом вырывая сбивчивые стоны.       Еще, стони еще, кричи, ругайся, я только сильнее возбуждаюсь, вытрахивая из тебя всю твою душу. Пот капельками стекает по изящной шее и спинке, и я широко слизываю его, прикусывая кожу напоследок. В какой-то момент грубо пихаю тебя на кровать, заставляя упасть на спину, и тут же моментально вхожу снова, нависая над тобой, как грозовая туча, но больше не зажимаю тебе рот и не держу руки – ты волен меня бить, царапать и выкрикивать ругательства. Но от такого бешеного темпа Чонгук лишь рвано дышит, кусая свои же пальцы, и сил на нанесение увечий у него не остается. Тянется к своему члену, но я жестко бью по рукам, заставляя одернуть. Нет-нет, малыш, никакого самоудовлетворения, кончишь так. Но с первого раза ты не понимаешь, и тянешься снова. Неповиновение меня злит – и я переворачиваю тебя на живот, применяя захват за шею сзади, продолжая вклиниваться в тебя с удвоенной скоростью и больно шлепать по заднице, оставляя на нежной коже краснеющие следы моих ладоней. Ты так жалобно хнычешь, скулишь, а мне это сносит крышу. Я и вправду извращенец.       Ты достигаешь пика быстрее и обессиленно падаешь мордой в подушку, расслабляясь, но я не останавливаюсь терзать твое податливое тело, пока не кончу сам; когда это происходит – мне кажется, что я сейчас отключусь от переизбытка чувств. В глазах фейерверки, мое тело меня не слушается, блаженные послеоргазменные судороги лишают возможности дышать и говорить. Я просто ложусь на тебя и стараюсь привести дыхание в норму.       - Неужели… неужели я этого дождался, - тихо хохочет Чонгук, прикрывая глаза. – Не прошло и месяца… ты хоть знаешь… как это тяжело: ласкать себя каждый день в надежде, что ты прямо сейчас зайдешь и возьмешь меня?       - Почему ты больной такой, скажи мне, - я прикусываю губу, плавно скатываясь с него на кровать и ложась на спину.       - Только не говори, что недоволен… и… я ведь нравлюсь тебе, правда, хен? – ты подползаешь ближе и обнимаешь меня за талию, прижимаясь сбоку. Как тебе вообще можно отказать?       Поворачиваю голову влево, заглядываясь в твои карие глазки, и накрываю пухлые губки нежным поцелуем. Ты открываешь рот, пуская мой язык внутрь, сплетая его со своим. Я шумно дышу, не желая останавливаться, поэтому сжимаю твою шею, фиксируя в этом положении и пресекая твою возможность прервать это. Кусаешь мои губы, тут же скользя юрким язычком.       - Тебе показалось, - улыбаюсь я и обнимаю Гука крепче, укрывая обнаженные тела простыней.