Сведущие

*** Ныне последняя Русальная неделя к концу подходит. Девки поют, хороводы водят, русалок, стало быть, прогоняют. Ишь, пестрят сарафанами разноцветными на полянке. Вон и парни к ним кинулися с ремнями, батогами да криками, а кулёмы врассыпную, визжат и смеются. Глядишь, какую догонят, хлестнут ремнем по мягкому месту, а она и рада, дурёха. Веселится народ. Только мне нет покоя. Может, и правда бесы по мою душу пришли? Поселились под полом, тянут из меня жизнь, насылают мороки. Не даром худое замыслил. Уж пять седьмиц, как с ума схожу по девке языкатой да взбалмошной. Приехала ведьма из соседней деревни погорелой. Ох, краса девка! Сама румяная, коса у ней русая аж чуть землю не метёт, статью ну прям королевишна. А глаза-то, глаза кошкины, злые, зеленые, взглянет, как ударит. Бабы наши вслед ей плюют, конечно, да крестятся незаметно, а чуть что скотина приболеет, али рожает какая, сразу ж таки говорят: «Погорельскую ведьмарку-от звать надо». Про мужиков тут сказ вообще особый. Как белены объелись! Будто деревенских баб им мало, кобели похотливые… Никитушка вот, на что справный, да красный, осьмнадцати годков отроду, невесту свою Оксанку позабыл, пошел к ведьме свататься. А та посмеялась над ним да выгнала вон. Запил бедолага, света белого невзлюбил, чуть до греха не дошел, да вовремя его мужики из омута вытащили. Хорошо Оксанка ко мне «помоги, мол, дядька чародей, отворожи», а я так да сяк, до этого с ней, с ведьмой-то особо и не встречался, думал, делить нам с ней нечего, куда ей до меня. А тут вон как вышло, чего только я не делал, каких только заклинаний не читал – все без толку. Три дня над ее чарами бился. А после: - Иди, - говорю, - девка, к самой ведьме, не ведом мне тот заговор, которым она твоего Никиту присушила. А сам думаю: «Нееет, так дело оставлять нельзя, как это ведьма больше меня знает? Эдак мы с ней в одной деревне не уживемся. Пойду-ка, поговорю»… …пришел на свою голову. Поговорил, мать твою растак. Так и не понял, всерьез она со мной или посмеялась. Мол, никаких заговоров не делала. Никита ей, говорит, мил, но даром не нужен. А Оксанка, говорит, твоя, дура малолетняя. И сам ты, говорит, дурак, если бабским наветам веришь. А я ей, мол: «Веришь, не веришь - дело десятое, а паренек чуть к водяному не отправился!». А она: «Не моя, - грит, - в том вина, коли у него ума нету!». С тем и прогнала. Меня же, как передернуло, не то что дня, минуты не проходит, чтоб я о ней не подумал. Уснуть нормально не могу, ночами бесовка снится, простоволосая да нагая. Оденусь, выйду на улицу, пойду по деревне, а ноги сами к ее дому тянут. А ей так хоть бы что. Встретимся коль случайно, глянет взглядом своим сатанинским, усмехнется и дальше идет, как ни в чем не бывало, а мне мучайся. Ведьма она, ведьма и есть! *** Нарядили девки меня русалкой, веночек душистый на голову опустили и пошли мы по деревне до речки. Песни поем, букетики по пути щиплем. И вроде весело нам, а я все по сторонам оглядываюсь, не идет ли где колдун. Ох, свалился на мою голову. Глаза черные, чёртовы. Сам весь, как из пекла только что вышел, темный, здоровенный, космы с проседью до плеч и нос горбатый. Бабы-то деревенские на него взглянуть лишний раз боятся, плюются да крестятся по-тихому. Только дурехи к нему несмышленые за приворотными зельями бегают, а он не будь дурак, какую обматерит, а какую и просто без слов за дверь выставит. А тут пришел ко мне, значит. Оксанка, ишь, старостина дочка, нажаловалась, мол, я ее жениха приворожила. Ага, заняться-то мне больше и нечем. Мол, из-за меня парень запил. А то ж! Сама же Оксанка его и довела! То ей не так, это не эдак. А он сирота, даже поделиться не с кем, вот и пришел ко мне. Слово за слово, а потом говорит: «Научи, тетка, колдовать!» А я что? Сказала, проспишься, придешь трезвый, там и видно будет. Да токмо он вместо этого решил от души гульнуть, да ту же Оксанку приплел, а она ему: «Любишь, полезай в омут», это накануне-то Русальных недель, когда нечисть хуже, чем на Святки лютует! Он и полез. А теперь, я во всем виновата. Ох, темный народ… урослевый. А колдун, колдун-то! Даже разбираться не стал что к чему, сразу ко мне, мол, чего ведьма творишь? Позавидовал, видно, что ко мне люди больше ходят. Высказал все и ушел. Дурой меня назвал… бестолочь! А со мной словно случилось что-то. Даже если издалека его теперь увижу, ноги подкашиваются, и валится все из рук. А он такой важный мимо проходит. Словно барин. На меня даже не посмотрит. А мне прям разрыдаться от этого охота, да ему что-нибудь обидное вслед сказать. Только отчего да зачем, и сама не знаю. То кричать захочется, то петь, аж сдержаться не могу. Вечером не спится, представляю, что колдун придет, и жду, будто одержимая, стука в дверь. От шороха подскакиваю и к окошку. А чего там думаю увидеть? Его ли? И жду, и боюсь. Пять седьмиц уж мучаюсь. И не дело я замыслила. А луна, как назло, нынче растущая, само то, для задумки моей… приворожить бы его. Хоть не насовсем, а так, проучить немного за гордыню безмерную. И ведь знаю, что душу-то человеческую не заставишь присушкой по-настоящему полюбить, но как представлю себя в его объятьях, так сердце заходится. Ну и не прав ли был колдун, когда дурой меня назвал?… *** Все. Решил. Не могу так больше. Теперь ее очередь ночами не спать, да думы любовные передумывать. Мне-то что, моя душа все равно пропащая, чертям завещанная. А мне-то хотя бы разок припасть к устам ее сахарным, надменным. О большем уж и мечтать не смею. Приготовил я, значится, венок березовый, с Ярильной ночи припасенный, семечек яблочных и нож. Постился сегодняшний день. Крест на спину перевернул. Кажется, прям слышу, как бесы под полом радуются, песни орут непристойные. Ажно доски вон ходуном ходят. А может и правда кажется, потому, как и на улице поют. Праздник ведь. И она в венке по улице шла… и ведь не поздно еще передумать! Так нет уж. Решился - делай, да и будь, что будет. *** Наконец-то молодежь разбежалась по поляне, хороводы заводили, песни протяжные запели. Теперь им не до меня, Слава Господи! Прости, Господи… но от своего не отступлюсь, потому как сил моих более нету терпеть без него. Ведь коли не права я, Ты итак не допустишь… *** Перекресток был пуст. Эх, а ночь-то как хороша! Луна нежится в махровом облаке, воздух цветами пахнет. Неизвестно как так получилось, но она пришла сюда первая. Разложилась уже, волосы распустила, на коленочки встала. - Ну, и что на этот раз задумала, бестия коварная?! Голос, показалось, пригвоздил к земле, и вздрогнула от неожиданности так, что нож ритуальный заговорённый из рук, словно живой выскочил. «Ты-то тут чего забыл, черт косматый?!» - подумала про себя. - Ну? Молчишь, курва? - Шел бы ты своей дорогой, мил человек… - ответила недобро, презрительно. - Непотребства всякие вершить в своей деревне не дозволю… «Нож, веночек березовый, яблоко… кого это ты приворожить собралась? Прибить бы тебя на месте! Неужто любишь кого, душа твоя ведьминская?» - А сам-то чего припёрся? Иди вон лучше с девками хороводы води! «Ишь, мешочек холщевый притащил, крест на спину перевернул, чё задумал, нелюдь?» - И пойду, коль охота будет! Тебя не спросил. Лишь плечами в ответ пожала, да усмехнулась. - Говори уж, кого приворожить собралась? - А хоть бы и тебя! – проговорила с вызовом, да так глазищами сверкнула, что как только земля вокруг не вспыхнула. - Сам-то, небось, не скот от порчи заговаривать собрался. Будто бы мало на тебя девиц заглядывается, а?.. - Ну и заглядываются, не твоего ума дело. - Вот уж и правда не моего… - откинула волосы за плечи, да поднялась с колен. Отвернулась. Потому и взгляда его нежного обреченного не приметила, когда он голос подал: - Есть тут одна баба в деревне, своенравная да недогадливая… - начал было, и брови нахмурил серьезно. Она же принялась разложенные вещицы с земли собирать. А у самой руки задрожали, и слезы на глаза навернулись. - Чего засобиралась? Делай уж, что хотела. Я не гордый. Подожду. «И чего только смотрит так, нехристь?! Будто обидел ее чем!» - А вот передумала, - поднялась с земли, уперла руки в боки, - дурак мне тот даром не нужен…так что, пожалуй, тебе место уступлю. - И впрямь дурак… кошка ты, зеленоглазая… сама дура ты, баба бестолковая. - Ишь ты?! – и как мешочком-то заплечным от души приложила. Разок, второй. Еле за руки ее поймал, да тряхнул хорошенько для порядку. - Ну чего разошлась, кликуша припадочная?! А она когтями, да зубами! - Пусссстииии!!! – шипит. И извивается, как змеища. Только шибко он ее держит. Не вырваться. - Ежели по-честному, то на тебя я хотел обряд сделать… а теперь вот думаю, раз другой молодец тебе так люб, что ажно ты на приворот решилась, мне тут и делать нечего, - сказал и разжал объятья свои крепкие. - Сам ты, дурак мужик! - Отступила на шаг, в глаза заглянула. - Что же ты?.. как же? – и вдруг расплакалась, уронила вещи, лицо в ладони спрятала. - Да не реви уж, милая… - и нежно руки теплые опустил на плечи, - сама виновата, раз такого полюбила… Лёгким и пряным стал воздух, а вздохнуть боязно, пошевелиться боязно. Врассыпную кинулись бесенята, выпуская из цепких лапок души двух сведущих, а ныне любящих.