roll me like a blunt

Даллон собирается сжечь здесь все к чертям. Последние минут десять он везде искал Брендона, потому что скоро гребаный концерт, а до него еще гребаный саундчек, и им надо ехать, потому что гребаный Дэн опять потерял какую-то гребаную хрень, потому что все эти идиоты его совершенно бесят, а Ури разбирался с ними спокойно и на раз-два. Так и с самим Даллоном однажды разобрался. Он определенно взбешен, когда слышит странный знакомый смех за очередной дверью, и он еще взбешеннее, когда в комнате обнаруживается виновник его праведного гнева. С косяком. И опять где-то проебавший рубашку. — Слава богу, — вздыхает басист, прислоняясь к стене. — Вставай, чудовище, нам надо ехать. — Сам чудовище. — Брендон, я серьезно. — Я тоже, — он довольно усмехается, протягивая мужчине руку с косяком. — Будешь? — Я, по-твоему, ебанулся? — Ну, ты же до сих пор здесь, — это было больновато. — Не стесняйся, знаю, что тебе хреново. Мне тоже. Даллон колеблется пару секунд и, понимая все же, что это ни к чему хорошему не приведет, берет корявую самокрутку. — И что приключилось? — затягивается. Даже не гадость. Даже приятно. Затягивается еще раз, и злость куда-то девается. — Ты. — Я? — Ходишь тут и бесишь меня. — Да ты что? — Представь себе. — Сам меня выгнал. — Вот именно. Ты должен был уйти. — Не собираюсь. — Свали к херам! Он пожимает плечами, фыркая. — Заставь меня. Ладно, это должно было прозвучать по-другому. Брендон встает, пересекает помещение в два шага, закрывает дверь, прижимает басиста к стене и смотрит крайне свирепо, насколько свирепо может смотреть человек, ниже вас на двадцать сантиметров. Его руки опираются по обе стороны от головы Даллона, затем опускаются ниже, привычно ведут по телу, останавливаются на поясе джинсов; Уикс сглатывает и уже открывает рот, чтобы возмутиться по этому поводу (его сердце забилось, как бешеное, и он никогда не думал, что будет надеяться, что это от травки), когда его целуют. Даллон отвечает, гладит ладонью по щеке, второй рукой прижимает к себе, когда под его рубашку лезут холодными пальцами, кусает чужие губы и… — Блять, — раздосадованно стонет Брендон, — ты его уронил, — приходится затушить. — Есть еще? — Десять секунд погоди. Даллон даже считает. Ури хватает семи, чтобы вернуться и вложить подожженный косяк ему в рот. — Это было быстро, — он затягивается несколько раз и отдает его Брендону. — Рад помочь, бля. — Так быстро ты только на моем члене скакал. — Я бы не отказался еще раз. — Я бы тоже. — Что? — Что? Они одновременно начинают смеяться и снова целуются: жадно, мокро, громко выдыхая в чужие искусанные губы и в итоге заваливаясь на диван. — Я люблю тебя, — шепчет Брендон, надеясь, что его не услышат, но Даллон слышит. Всегда слышит, даже когда тот молчит. — Я тоже. — Что? — Тебя люблю. — Не уходи из группы. — Не уйду. — Еще косячок? Даллон, вдруг вспомнив, что он пришел сюда не просто так, косится на часы на своей руке и решает, что хуй с ним. — Давай. Кенни готов расстрелять их, когда находит, но сменяет гнев на милость, ибо, когда Брендона удается выпнуть привести себя в порядок, Даллон обессиленно остается на диване и рассматривает потолок. В общем, Кенни просто становится жаль его. — Что тут у вас случилось опять? Накуриться перед концертом, это, конечно, очень умно… — Он сказал, что любит меня. Попросил не уходить. Харрис вздыхает. — Он же накуренный. — Вот именно, — горестно отвечает Даллон, — и я тоже. Поэтому и согласился. Я же люблю его. Я пиздец как люблю его. — А он? — Желает мне смерти и пытается наебать, накурившись. Как всегда. — Может, все не так плохо? — Брендон никогда бы не сказал, что любит меня. — Ты идиот. — Я знаю! — Даллон прячет лицо в ладонях и тяжело выдыхает. — Я знаю, окей? Я все понимаю. Не дурак, вроде как. Но потом он просто смотрит на меня, и… и… — Тебе надо успоко… Вихрем влетает Брендон и что-то радостно несет, и, судя по нежным их взглядам, слова Кенни прошли мимо. На концерте он снова хочет их расстрелять: эти двое скачут по сцене, как угорелые, Брендон дает слишком много петухов, Даллон слишком часто смотрит на него и трясет головой, и Кенни всерьез начинает переживать, что она сейчас отлетит. По крайней мере, они отдаются шоу целиком, и никакого напряжения нет, и на I Write Sins, хоть они и не поют в один микрофон, химия между ними просто адская. Может, не все так плохо? Брендон сваливается на ближайший стул в гримерке, вытирая лицо, Даллона приходится довести до дивана, потому что он совершенно невменяемый, а Дэн, единственный адекватный и не единственный идиот, просто стоит рядом. Кенни чувствует себя мамочкой очень глупых детей. — Два идиота. Это же все снималось, вы потом опять будете желать друг другу смерти и молнии метать, а нам еще выслушивать, — раздраженно говорит он, кидая в каждого по бутылке воды. — Может, объясните хоть, зачем? — Он говорит, что любит меня, — тихо отзывается Даллон после паузы. — Хоть это и неправда. — Я люблю тебя, — так же негромко отвечает Брендон. Уикс вздыхает. — Видишь. Дэн громко объявляет, что ничего не хочет об этом знать, и сваливает. Кенни горестно смотрит ему вслед. — Почему вы вообще до такого дошли? — Этот мудак меня предал. — Этот жираф гребаный не дослушал меня. — Иди нахуй. — Заебал. Медленно двигаясь к двери следом за барабанщиком, Кенни наблюдает, как эти двое покрывают друг друга матом, почем свет стоит, а затем целуются, прижимая друг друга к себе, как самое дорогое, что у них есть, и Кенни знает, что скоро их отпустит и они и не вспомнят об этом, но сейчас они могут немного поиграть. Или, наоборот, впервые сбросить маску. По крайней мере, концерт правда был отличный, и фильм наверняка выйдет хороший, но организаторы мероприятия вряд ли их поймут. Хорошо, что хотя бы интервью у Брендона завтра. — Кенни! — Дэн влетает к нему во вторую гримерку с пивом и злостью на лице. — Кенни, они там, что, трахаются?! Харрис косится на соседнюю дверь. Оттуда правда что-то слышно. — Пускай. — Но… — Потом их отпустит, и снова будут друг друга ненавидеть. — Ага. Устроили тут драму. — Что ж, они никогда не смогут избавиться друг от друга до конца в любом случае. — Уже представляю, как Даллон набьет связанную с ним татуировку. — Какую? — Ну, не знаю… Синатру на руке? Кенни смеется. В соседней гримерке, откуда уже ничего не слышно, Даллон целует портрет Синатры на чужом предплечье и, постепенно возвращаясь в нормальное состояние, просит остаться. Уже полностью отошедший Брендон думает мгновение и, послав все к черту, обнимает Уикса, прося прощения искренне впервые за долгое время. Когда они выходят оттуда вместе с глупыми улыбками, и уже привычно Даллон целует идиота-солиста в макушку, Кенни и Дэн, переглянувшись, недоумевают, почему для их гребаного спокойствия (и, как бонус, для счастья их друзей-идиотов) нельзя было достать им травки раньше. — На самом деле, мне нравится DOAB, — негромко сообщает Даллон. — На самом деле, — так же негромко отвечает Брендон, — он весь о тебе. Сейчас они уезжают вовремя. Кенни заедает пережитый стресс сникерсом и в заметки в своей голове заносит: «Как еще раз поссорятся — накурить». И всё.