Все пройдет

      Солнце клонится к закату, отчего низкая грозовая туча кажется еще темнее. Цзян Чэн смотрит из-под ладони, но не на нее, а на маленькую точку, медленно скользящую по спокойной воде. Затишье было настолько же явным, насколько ясным было приближение дождя и насколько прекрасным был сам вечер: в стоячей духоте все было необычайно четким и зыбким сразу, и, как это всегда бывает над водой, далеко неслись самые тихие звуки.       Далеко, думает Цзян Чэн, отсюда точно не слышно. В голове у него отчетливо стоит тихое дыхание Лань Хуаня, спокойное «все пройдет» и взгляд полуживого человека, потерявшего часть себя и потерявшегося во времени. В дрожащем закатном солнце клановые белые одежды окрашиваются золотисто-желтым, таким чистым и теплым, но Вань Инь все равно просит предков, чтобы человек на лодке этого не заметил. «Конечно, дождь пройдет, — думает он, — вот только тебе оказалось негде его переждать».        Нестерпимо пахнет цветущими яблонями. Цзян Чэн вдыхает сладкий воздух, особый запах приближающейся грозы, и подходит еще ближе к воде.       Лань Хуань стоит полубоком к берегу и закату, безразлично отмечает надвигающийся грозовой фронт, и коротко вздрагивает — на миг вместо фиолетовых знамен ордена Юнь Мэн Цзян он видит привычные цветы горечавки. Его отвлекает тихий шелест — они уже у самой пристани и лодка легко скользит по широким листьям лотоса, маленькие тяжелые бутоны глухо ударяются о ее бока. Он до последнего не поднимает взгляд от воды, ступает на самый край досок, почему-то даже не скрипнувших под его весом, и замирает, сразу же оказавшись в объятиях сильных рук. Все, чего он боялся, не сбывается, сердце послушно бьется чаще, Ваньинь все такой же теплый, и его отпускает. Многотонная тяжесть никуда не уходит с его плеч, но теперь у нее появляется дополнительная опора. Лань Хуань подходит еще ближе и совсем не мужественно прячет лицо на чужом плече. Он улыбается впервые за долгое время, совсем не всерьез и немного горько, но это уже что-то. Чувствуя эту улыбку, Цзян Чэн понимает, что на место застоявшейся тревоги приходит знание: он не умеет возвращать к жизни, даже наполовину, но он умеет жить, значит и научить — сможет.       Этим же вечером Лань Хуань делает быстрый набросок огромного дерева белой акации, под которым находится самая тихая в Пристани лотоса беседка. Белые цветы незаметно переходят в ивовые листья — слишком плавно, чтобы понять, где начинается другое дерево. Ночью он впервые в жизни видит звезды и зарницы сразу и понимает, почему здесь никогда не ложатся до одиннадцати.       Через неделю зацветает сирень, и в один из долгих вечеров, наполненных соловьиными песнями, Лань Хуань вплетает небольшое соцветие Цзян Чэну в волосы. Тот замечает только утром и на следующий день встает до рассвета. Лань Хуань просыпается в окружении легких цветов жасмина. Весь день он рисует один-единственный куст этих белых свежих цветов и, закончив, понимает: большое незаполненное пространство в левом углу листа осталось специально для Цзян Ваньиня.