memento mori

Я надеялся, что там будут звёзды. «Лови момент», — Как-то раз сказала ещё не Доктору самая сумасшедшая из его бабушек. Понимание времени у его повелителей было своеобразным. Сначала они помнили свое будущее, но понятия не имели, что было раньше. Сейчас ситуация несколько поменялась: представление о своем прошлом у них было смутное, сто раз перекрученное в учебных пособиях по истории, а своего будущего они не знали — да и зачем было знать? В теории его нельзя было менять, но все прекрасно понимали настоящий расклад вещей — все у них будет просто замечательно. И это замечательно будет длиться до тех пор, пока где-то птичка не сточит камень, но даже тогда можно с ней как-нибудь договориться. Поэтому таких слов как «момент» в обиходе у них не было. А если даже оно и существовало, то произносилось шепотом и всегда с каком-то придыханием — будто бы было самым страшным оружием во вселенной. Всегда обладавший богатым воображением Тета тогда ещё этого слова не знал. Поэтому понял фразу по-своему: момент — это какое-то насекомое, наверное, светлячок, которое просто необходимо поймать. Беспрекословно слушавшийся бабушку (только эту) мальчик в этот же день взял самодельный сачок и вышел в поле за Капитолием, не до конца понимая, зачем. А потом обнаружил, что светлячки в банке выглядят точно также, как он себе представлял звёзды. Когда они впервые открыли для себя то, что светлячки, долго оставаясь в банках, имеют свойство потухать и рассыпаться в пыль, Кощей бросил какую-то фразу, которую Тета не до конца понял: там было что-то про момент и мор. На всякий случай он улыбнулся. Иногда звёзды потухали раньше, потому что банки разбивались — иногда случайно, а иногда намеренно. *** Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему? Эта цитата Доктору очень нравилась. Он вычитал её в какой-то книжке и хорошо запомнил, слово в слово. Только повелитель времени не понаслышке знал, что звёзды тоже имеют свойство исчезать — иногда он сам принимал в этом непосредственное участие.  — Ух ты. — это всё, что смогла произнести Билл за всё это время. Они стояли в открытых дверях ТАРДИС и смотрели на ярко полыхающий во мгле космоса Сириус. Доктор, конечно, сам себе никогда в этом не признается, но показывал своим спутникам чудеса он в основном для того, чтобы самому хоть чуть-чуть ухватиться за это ощущение первой и неподдельной, почти что детской радости. Сейчас Доктор думал о том, что, если отсчитывать от этого момента во времени, Сириус погаснет через сто лет и превратиться в невзрачный белый карлик. А ещё лет через двести, этот момент в его памяти будет храниться под записью «первый раз показал спутнице N звёзды. Ей вроде понравилось». Если вообще останется. В том, что останется он сам Доктор не сомневался. Все проходило: исчезали целые цивилизации, сгорали звёзды, ускользали воспоминания — а сам Доктор каким-то образом всегда оставался, будто бы себе назло.  — На сегодня хватит, — произнес Доктор, начиная закрывать двери, — щиты в любой момент могут дать сбой, и мне бы очень не хотелось, чтобы ты так быстро меня покинула, превратившись в ледышку. Поймав на себе слегка разочарованный взгляд Билл, он добавил: — Досмотрим в следующий раз. ТАРДИС на данное замечание явно оскорбилась — что-что, а щиты у неё работали замечательно. Позже, зайдя в, как он думал, кухню, Доктор обнаружил себя на дне бассейна с ледяной водой. Следующего раза не было. *** Звучит совсем прозаично, но сказать по-другому было нельзя: лило как из ведра. Ни кошек, ни собак с неба не падало, что, однако, Доктора никак не ободряло: неудачно лавируя среди маленьких океанов, которые быстро образовались в дорожных ямах, он упрямо продолжал тащить на себе довольно тяжёлый предмет и при этом не очень радостно пыхал. Ну ничего, зато как хорошо-то потом будет! Какую радость он, словно Мессия, принесет в этот неуютный подвал, что он называл Хранилищем! Было бы так хорошо, если бы после открытия двери его, промокшего до нитки, обволокло домашним теплом, что обычно исходит от самой атмосферы и, ну, знаете, батареи. Вместо этого Хранилище встретило его потоком холодного воздуха. Прямо в лицо. Доктор, предвкушая свой момент славы, невозмутимо провозгласил:  — Смотри-ка, что я тебе принес! Восседавшая на протертом диване Мисси смерила его безучастным взглядом, посмотрела на заляпанные Доктором полы так, будто моет их не Нардол, а она сама, и без особого энтузиазма произнесла:  — А что, ещё лет двести без обогревателя в этой морозилке никак нельзя было протянуть? Уже успевший запутаться в проводах Доктор ничего не ответил, но на всякий случай улыбнулся. Дальнейший вечер прошёл также замечательно. Они поужинали. Ну, поужинал только Доктор: Мисси как обычно отказалась есть «эту непонятную дрянь». Обычно после того, как двери в Хранилище закрывались и она оставалась одна, повелительница времени сметала все до последней крошки. Потом Доктор почитал ей вслух, и она уснула. Эту совершенно бесполезную с точки зрения существ, что могли читать книги за секунды, активность предложила она сама — конечно, чисто из-за скуки. Доктор же посчитал, что Мисси просто хотелось, чтобы кто-то почитал ей сказки на ночь. Нельзя было сказать, что спящая Мисси как-то отличалась от Мисси бодрствующей. Выглядела она так, будто в сию же секунду готова было подскочить с места, если на то была необходимость, и все в ней об этом говорило: постоянно дрожащие веки, сжатые в кулаки руки и сведённые скулы. Но было просто хорошо, что она сидела здесь и просто могла спать. Когда планеты становятся в один ряд и где-то у свиней отрастают крылья, тебя резко выбрасывает из реальности и ты в одно мгновение понимаешь, ради чего на самом деле живёшь — вот оно, счастье. А буквально через секунду уже жалеешь о том, что чудесное марево улетело, растворилось, будто его и не было, а у тебя не было с собой банки, чтобы его поймать, поставить на полку и любоваться им всю оставшуюся жизнь. На диване Мисси будто бы демонстративно повернулась к Доктору спиной. На улице наступила ночь, неживой свет за ненастоящими окнами потух, и теперь единственный источник света, старая лампа, разливалась по Хранилищу теплом, а принесённый Доктором аппарат уже достаточно нагрел помещение, чтобы можно было сказать, что здесь действительно было нехолодно. Нельзя было сказать, что в этот момент он был счастлив, но ему точно было спокойно. Не нужно было отсчитывать дни до того, как кто-то уйдет умирать, не нужно было вслушиваться в чьи-то крики, не нужно было бояться собственной тени и всего, что за ней тянется. Нужно было просто сидеть здесь и чувствовать окружающее его тепло — тепло лампы и обогревателя. И так могло длиться вечно. Даже никакие стены кулаками стачивать не требуется. Доктор закрыл глаза, а может быть даже зажмурился от удовольствия. Знакомая из будто бы прошлой жизни фраза пронеслась на задворках его сознания, но вмиг же исчезла и растворилась в пучине других мыслей, постоянно роящихся в голове повелителя времени. Просто сачок оказался дырявым, банка из-под джема разбилась, а последняя звезда, вспыхнув, превратилась в черную дыру. Доктор совсем не хотел засыпать, но сон трусливо подкрался к нему, стал обволакивать его своими вязкими конечностями, и тот сам не заметил, как совершенно безвольно в него провалился. Там было темно и очень-очень холодно.