Спекуляция

— Как думаешь, Шерил, отсасывание брату — тоже часть этикета? Тики спрашивает это с напущенным наивным любопытством, с которым дети интересуются у взрослых «откуда берутся дети?» Но Удовольствию едва ли требуется ответ, и его вопрос сам по себе становится риторическим, когда ему, наконец, удается расстегнуть французские петли на брюках из темно-коричневого сукна. И не может этот треклятый выходец из светского общества одеваться попроще хотя бы дома? Камелот без труда читает хмурое выражение лица младшего брата и снисходительно улыбается. Разве он не душка? Бравый ненавистник аристократии, который вынужден примерять на себя амплуа лорда. Шерил души не чаял в Тики Микке, и, пожалуй, договор с Тысячелетним Графом, согласно которому Удовольствие за пределами Ковчега будет играть роль его брата и жить с ним под одной крышей — одна из самых удачных сделок в его жизни. Желание отводит в сторону тюльпановидный бокал с терпким шоколадным коньяком, в затянувшемся ожидании продолжения начиная раскачивать сосуд по часовой стрелке. Мужчина бросил короткий взгляд на закрутившийся водоворот изысканного Frapin Cuvée и вновь опустил глаза на расположившегося между его ног на медвежьей шкуре брата. Камелот опирается о подлокотник кресла локтем свободной руки, подпирает пястью острый подбородок и говорит в своей приторной аристократичной манере. — Милорд, вам нужны особые указания? — Ну что вы, — поддерживает его вежливое обращение Тики, отчего зубы едва не сводит. — Я лишь хотел напомнить, что после этого вы всю следующую неделю не докучаете мне своими занятиями и балами. — Помню, дорогой брат, помню. Разве можно забыть, если вы нудели об этом весь день? — делано веселое настроение Шерила отражается улыбкой, отшлифованной бессчетное количество раз перед зеркалом. Микку она не нравится — стеклянная и бесчувственная, за ней никогда не скрывается и доли доброты и радости. Сейчас он раздражен — не более. Камелот делает глоток алкоголя и отставляет бокал на отполированный черный столик. Запускает длинные пальцы в густые иссиня-черные волосы, мягко и успокаивающе массирует кожу головы. На ум Тики приходит одно единственное сравнение — так Тысячелетний Граф гладит собак с псарен леди Трисии, и те, по-собачьи довольные, ластятся к нему еще сильнее. Удовольствие тоже постыдно и рефлекторно ластится к руке Желания, совершенно не чувствуя, что может поступить иначе. Прикрывает глаза, склоняется ближе к чужому обнаженному паху и обхватывает эрегированный орган Камелота рукой. Замирает, но всего на несколько секунд, пока не слышит тактичное и многоговорящие покашливание сверху. Тики не видит лица Шерила, но почти физически ощущает его взгляд — властный и возбужденный. Микк ходит по острию его терпения, и когда оно иссякнет — в его мышцы вопьются тысячи незримых лезвий способности Ноя. — Используйте свой рот сейчас по назначению, милорд. Сосите, — почти с лаской и нежностью кормилицы к своему дитя наставляет Камелот, но делает это твердо и повелительно, настойчивее надавливая подушечками пальцев на макушку Удовольствия. Его сжатые в тонкую линию губы размыкаются, и Тики обхватывает скользкую от выступившего преякулята головку. Кончиком языка собирает влагу на впадинке, обводит ложбинку кругом. Опускается ниже, вбирая почти на половину, — и отстраняется. Микк поднимает глаза, томным, провокационным взглядом впиваясь в лицо Желания и, дразня, оттягивает аккуратную крайнюю плоть одними губами. Шерил изгибает бровь и собирается вновь открыть рот — высказать новые напутствия — но Тики не позволяет к себе придраться: целует выступающие венки, ловко водит языком по подтянутой уздечке, вылизывает выразительный канал уретры. Камелот кусает губы изнутри, сохраняя внешнее хладнокровное спокойствие и безмятежную полуулыбку. Он полностью принимает этот по-детски неуместный вызов в гляделки, проницательно смотрит в чужие глаза, глубиной своего темного-синего цвета напоминающие самые дорогие сапфиры в личной коллекции Шерила. В очередной раз ловит себя на мысли, что Тики и сам был его сокровищем, драгоценностью, с которой он ни за что не расстанется. Красивый и изящный, он был способен завораживать умы и сердца людей, заставлял влюбляться, даже не пытаясь выделиться и обратить на себя внимание. Желание не был исключением — он увлекся Удовольствием, поставив собственничество над ним превыше всего. Балы и уроки, благородные лорды и леди — в светском обществе Шерил огранял свой алмаз, смазливой миловидностью и очарованием которого он гордился, и, будучи истинным ценителем прекрасного, с маниакальным гедонизмом намеренно выставлял брата напоказ, с садистским наслаждением демонстрировал его людям, которые никогда не заполучат принадлежащее ему совершенство и будут вынуждены лишь смиренно любоваться им на расстоянии. Желание обожал строптивое и одновременно податливое Удовольствие, и сколько бы Шерил ни требовал его скорейшей помолвки и как бы сильно эти поползновения на свободу ни напрягали Тики, Камелот никогда не обманывал самого себя и без стеснения признавался собственному эго: он не собирается делиться им ни с кем еще долгие годы, и, быть может, его воля будет настолько сильна, что заставит даже память Ноя из поколения в поколение овладевать Удовольствием. — Возьми глубже, — сухим и непривычно грубым от возбуждения голосом требует Камелот, всего на миг забыв о вежливом тоне. Тики не мешкается и исполняет. Губы плотно обхватывают ствол, голова опускается под давлением чужой ладони до самого основания. Он не без труда подавляет рвотный рефлекс, и Шерил относится к нему с искренним заботливым пониманием. Терпеливо ждет, мягко гладит по волосам. Микк освобождает горло от его члена, глубоко дышит и почти выпускает изо рта, но тут же насаживается на орган вновь, втягивает щеки, задает средний, но быстро нарастающий темп. Процесс поглощает если не самого Тики, то точно подстрекает память Удовольствия. Он незаметно для себя откровенно увлекается и твердо намеревается довести брата минетом до кульминации. Каждое его движение сквозит неподдельным старанием и загадочной опытностью в распутном ублажении. Рвотный рефлекс все еще дает о себе знать. Тики то и дело давится, стоит ему взять слишком глубоко и резко, но искусно противится естественным позывам. Из глаз, непроизвольно затянутых пеленой слез, срываются на щеки соленые капельки и скатываются по скулам к подбородку; тонкая влажная струйка течет из носа к напряженным и слегка немеющим губам. Сердце Камелота сжимается, самообладание грозит разбиться, столкнувшись с бессилием перед соблазнительной картиной, но остатки гордого рассудка Шерила не позволяют этому случиться. Как и раздразненное и лукавое сознание Тики не позволяют этому не случиться. Молодой Ной выпускает член изо рта, прижимает его к рубахе Шерила рукой под недовольное цоканье — на дорогом шелке мгновенно отпечаталось пятно от смазки — но Камелот ничего не говорит, сдавленно выдыхая, стоит Тики начать поочередно обсасывать поджатые яички. — Вам нравится, ваша милость? — с неприкрытой издевкой интересуется Микк, широко и медленно проводя языком от мошенки к головке, вновь вбирая плоть в рот. — Всенепременно, душа моя, — на шумном выдохе протягивает Шерил и улыбается на редкость искренне. — Стало быть, вы в этом куда успешнее, нежели в арифметике. Тики хмыкает с занятым ртом, но его вполне свободная рука пробирается под ткань рубашки и царапает ногтями горячий живот, отнюдь не тонко намекая, что он не хочет ничего об этом слышать. Шерил и не собирается продолжать, сосредоточенный на тяжелом предоргазмным напряжением в паху. — Тики, — фамильярно зовет Камелот и тот, не отрываясь от своего дела, вопросительно мычит и поднимает глаза. — Я кончу на тебя, — утвердительно говорит мужчина и оттягивает брата за волосы. Микк смотрит на него с хмурым недовольством. Тики вздыхает с некоторой обреченностью, но послушно открывает рот и вытягивает расслабленный язык вперед. Шерил держит руку на его темени, сжимает собственный член, толкается в кулак так, чтобы каждым движением касаться чужого языка головкой. Тики жмурится, нервничая от этих прикосновений и напряженного ожидания. Толчок, толчок, толчок — он знает, что Шерил вот-вот кончит, но для Удовольствия все равно становится неожиданностью, когда его лицо обильно забрызгивают струи чужой спермы. Камелот облегченно выдыхает на полустоне, рассеянно смотрит на залитое лицо. Тики быстро пытается сморгнуть семя с ресниц, прежде чем оно затечет в глаза и замылит зрение, сглатывает попавшую в рот горьковатую и вязкую жидкость. Неосознанно он чувствует эхо эйфории от пребывания в таком неприглядном состоянии и положении, и на закромах сознания рождаются до отвратного соблазнительные мысли — ему нравится и отсасывать, и позволять на себя кончать, и заниматься сексом с Шерилом, и быть под ним, безоговорочно ощущая себя нижним. Тики тряхнул головой, мгновенно прогнав все постыдные откровения прочь. Микк пытается встать, но Шерил валит его на белую мягкую шкуру. Нависает над ним и замирает, разглядывая пляску каминного огня в блестящих потеках собственного семени на его лице. — Ты великолепен, Удовольствие, — искренне хвалит и признает Шерил. — А ты ужасен. Уделал мне все лицо, чертов извращенец, — лениво отвечает Тики. Шерил беззлобно усмехается над его ответом, и впивается в губы жадным поцелуем. Он чувствует сменяющийся калейдоскоп вкусов — горький и холодящий от табака, кислый — от игристого вина, солоноватый — от собственной спермы. Он продолжает целовать его с запалом изголодавшегося зверя, покусывая губы в болезненной и плотоядной ласке. Тики возмущен таким обращением — толкает ладонями в плечи, отстраняет. — Хочу тебя, — напористо произносит Камелот, крепко сжимая упругие ягодицы в своих руках. — Правда? — спрашивает Тики голосом настолько доверчивым и наивным, что Шерил на мгновение сбавляет спесь, замешкавшись и подозрительно оценивая, насколько искренним был этот вопрос. Микк успевает приподняться и обнять его за шею, и Камелот уже даже не сомневается, что Удовольствие искренне любопытствует о его желаниях. — Конечно, душа моя, конечно, как ты мог подумать, что я солгу тебе об этом? — словно дитя недоумевает Шерил, вдруг став совсем простодушным — две крайности одной личности Камелота. — Вот как. Шерил… — губы Тики оказываются на уровне уха брата. Теплое дыхание заставляет тело Камелота пойти мурашками. Микк молчит растянувшихся на целую вечностью несколько секунд, но его томный голос вновь тихо и ласково шепчет, — пошел ты… к чертям собачьим. Тики ловко срывает шейный платок Шерила, выкручивается из его ослабленных объятий и оказывается на ногах, с таким довольным и победоносным выражением лица, что обескураженный вопиющей подлостью Камелот не находит, что ответить, и лишь слабо улыбается, принимая поражение и пожимая плечами. — Маленький негодяй, Тики, — качает он головой, совершенно не сердясь на брата. Жестом показывает подать коньяк, и Микк передает бокал со столика. Шерил перекатывается на бок, делает глоток и смотрит на Удовольствие, который вероломно стал использовать его дорогое жабо в качестве полотенца. — Мы договорились на неделю, — утер лицо Удовольствие и кинул шейный платок на шкуру рядом с Камелотом, — а твои прихоти тянут как минимум на месяц, брат. Я отказываюсь. — О, — лукаво сощурился Шерил, — мы о чем-то договорились? В голове Тики началась напряженная работа по обработке слов брата, и его выражение лица так сильно позабавило мужчину, что он не нашел ничего лучше, кроме как коротко рассмеяться. — Ты… Желание, сволочь, мы договорились, — негодующе топает ногой Микк. — Просто так жену сосать проси. — О, малыш Тики, это некультурно — обсуждать половую жизнь семейного человека, — журит Камелот, что для Микка — откровенная провокация, которую Шерил даже не пытается завуалировать. — О каком перерыве в занятиях может идти речь, если ты забываешь недавно пройденный материал? Что я говорил тебе о сделках? Собака лает — ветер носит. Слова ничего не стоят, если они не закреплены на бумагах в двух экземплярах минимум, душа моя, иначе в противном случае ты с легкостью станешь жертвой спекулянтов и мошенников. Так что завтра в девять сорок прошу явиться на занятие фортепиано к мисс Бенаттен. Тики разрывает от негодования, но он решает не давать волю эмоциям. Незаметно выдыхает в сторону и радушно обращается к брату, в попытке реабилитировать собственные условия. — Значит, если сейчас ты меня трах-… — Любовью, это называется заниматься любовью, Тики. Ты из приличного общества. — … если сейчас ты меня трахнешь вместе с подписанными бумажками, то я могу рассчитывать на месяц без твоего зудения над ухом? — Пожалуй, сейчас это предложение, от которого я не смогу отказаться. — О, — просиял Удовольствие, — тогда, — Тики быстро опускается на шкуру, накрывает пах брата ладонью, на мгновенье крепко сжимая все еще напряженный орган, — я только, — коротко целует в губы, — схожу за бумагами и пером. Вы подождете, ваша милость? — Вас — сколько угодно, милорд. Но поторопитесь, будьте так любезны. И минута без вас — сплошная мука. — Как… — пытается подобрать слова Микк, искренне надеясь, что его лицо сейчас не треснет из-за этой приторной гадости, исторгнувшейся из уст Шерила, — романтично… Скоро вернусь-с, - и Тики как ветром сдуло.

***

Шерил остался лежать, полностью довольный собственной гениальностью и идеально сработанным планом. В борьбе умов победитель между братьями может быть лишь один, и это далеко не Удовольствие. Камелот — тактик, который продумывает все до мелочей. Камелот — стратег, который всегда побеждает. Камелот… Он прождал сначала пять минут, затем десять, решив, что Тики расписывает условия. Затем прождал еще пятнадцать, на этот раз подумав, что расписывает брат свои требования сразу в двух экземплярах. Шерил даже успел начать гордиться Удовольствием, который с такой ответственностью, наконец, подошел к сделкам. Но когда мужчина пролежал в гордом одиночестве почти сорок пять минут, опустошив бутылку коньяка и уже позабыв о давящем возбуждении, он заподозрил неладное. Поднявшись со своего ложе, он направился на поиски брата, так надолго покинувшего его и вогнавшего в тоску. Шерил осмотрел все возможные комнаты, где могли быть чернильницы с перьями, и в конечном счете дошел до спальни Тики, которая так же, как и все остальные помещения, была пуста. Камелот цокнул и собрался уйти, но перед его лицом возник Тиз со сложенной запиской в тонких лапах. «Шерилу» — гласила надпись на внешней стороне, и адресат развернул наспех исписанную бумажку, которая содержала всего несколько слов: Дорогой брат, Иди к черту. В 9:40 можешь забрать меня пьяного с ближайшей помойки. Вместе с Вайзли. Решил скоротать этот вечер с твоим сыном в баре *****, который находится в ******.

С любовью,

Тики.

P.S. Ты ублюдок и спикулянт. Шерил перечитал записку несколько раз. В ярости скомкал в кулаке, но, досчитав вслух от одного до десяти, выдохнул. — Ну что же ты так, мой бестолковый братец, — снисходительно покачал головой мужчина, выкидывая в ведро для макулатуры уничтоженную бумажку. — «Спекулянт» пишется через «е».