Всего лишь расходник

       Взрывы. Выстрелы. Повсеместная смерть. Это давно уже стало, хоть и суровой, но реальностью этого мира. Война перемалывает сотню солдат за сотней буквально каждый день, но конца ей так и не видно. Но если солдаты рвут друг друга на полях сражений, то уличные банды, состоящие в основном из подростков и детей, держат оборону своей свободы на улицах разрушенных городов Марса. И, порой, у них это получается в разы лучше, чем у тех, кто пытается прижать их к ногтю своей власти, потому что эти «детишки» освоили все тонкости партизанской войны в условиях города. Ловушки. Секреты. Растяжки. Засады. Этим всем они смогли уничтожить не одно и не два подразделения специально обученных бойцов, посланных, чтобы уничтожить этих мелких вредителей. Лишь не многим удавалось пережить их нападение. И, каким-то чудом, в число этих «счастливчиков», попал и я, простой кадет, отправленный на войну с Юпитера, только потому, что могу держать в руках оружие и на фронте не хватает рук, а сам Юпитер уже пал.        — На выход, армейская погань! — обратился к нам, военнопленным, парень лет пятнадцати на вид. Надо же. Всего на пару лет младше меня, а командует, как буд-то он тут самый главный. Сопля недобитая. Но у этой сопли есть пистолет, а у нас связаны руки. Пока что, посмотрим, что будет дальше. Выйдя из своей камеры, я и ещё четверо ребят из моего отряда, направились вдоль по широкому коридору бывшей больницы, который был буквально утыкан капельницами и каталками с раненными. Да сколько же здесь, в этой марсианской резне, пострадало детей?! Даже не так. Сколько же детей остались без призора и попали в эту мясорубку?! И сосчитать трудно. А тем временем, нас вывели в просторное помещение, украшенное всяким найденным хламом, на подобии ошмётков мехов и боевых роботов или частей военной техники. Нас, резким ударом сапога в тыльную часть колена, усадили прямо перед небольшой трибуной, на которой сидели трое: парень лет шестнадцати в военных штанах старого образца, военных кирзовых берцах, чёрной жилетке и какой-то цветастой футболке, на голове его был капюшон, закрывавший голову практически полностью и отбрасывая тень на лицо. Огромный как шкаф мужик лет двадцати в тяжёлом бронежилете на голый торс, механизированных армейских штанах и сапёрской спецобуви. И девушка неизвестно какого возраста, но по расе она была из тех самых остроухих дерьмоедов леган. Чует моё далеко не юное сердце, что нам сейчас предложат либо драться, либо поубивать друг друга на потеху этим трём утыркам. Или они сами нас порешат. Это же просто отребье. Погань. Отстойник человеческой расы. От них и ожидать другого не стоит.        — Кто здесь из вас старший? — спросил парень в жилетке. Не думаю, что он тут самая важная птица. Так. Шестёрка какая-нибудь. Подпевала главного утырка, который шкаф. А та леганская погань — его потаскушка.        — Ну я, а дальше-то что?! — может и не стоило так хамить, но меня лично оскорбляет то, что нас, гвардейцев Объединенного Союза Независимых Государств держат здесь за не пойми кого. Ничего. Выберусь я отсюда — напишу рапорт и их всех тут артиллерией разутюжат.        — Это просто чудесно. Вот ты мне и поможешь с одной интересной делемой. Привести! — справа от нас открылась какая-то дверца и в помещение втащили ещё двоих — парня-погодку этому жилеточнику и старшего сержанта Глуховского, за которым нас, собственно и отправили. Конечно же, основной нашей целью была поимка этих оборванцев, но спасение Глуховского тоже значилось в листах с приказом, но как необязательное к выполнению поручение. Дело начинает пахнуть керосином. — Итак, вчера, этот армейский бастард, изрядно напившись, поймал где-то девушку из наших, изнасиловал её несколько раз, а затем убил и снова изнасиловал. И всё бы ничего, да только данная девчушка была сестрёнкой Петьки Бульдога, который тут рядом сидит, — парень в жилетке слез со своего места, подошёл ближе и ткнул пальцем в нос своему погодке, который был изрядно побитый. Хотя, то же самое можно было сказать и о Глуховском. — За что он, естественно, пошёл бить лицо этого старшего сержантишки. Ну и, на сколько ты можешь видеть, дошёл. Чем нарушил наше правило первым на рожон не лезть и не выдавать положение убежища. Итак. По нашим законам, оба они заслуживают смерти, но самим судить законника не в наших интересах, потому что потом его признают жертвой разбоя и нам придёт полный и беспросветный конец. А тут, о какая удача, нам подвернулись вы, старший прапорщик. Так что, будьте любезны, — он сунул мне в руку однозарядный гвардейский мушкетон ГМ42. Так. А когда меня успели расковать и поставить на ноги? Неважно. Надо быть аккуратнее с этим парнем — зубы он умеет заговаривать на раз-два.        — Ты ведь понимаешь, что я могу просто пристрелить тебя?        — Конечно. Но, ты ведь этого не сделаешь, потому что в таком случае, нам всем придётся убить всех вас. Так что, решай, — э вон какой он интересный малый. Думает меня на слабо взять. Ну посмотрим кто кого.        — А где доказательства его преступления? Может вы просто почикали девчушку сами, а на него всю вину хотите свалить, да устранить его моими же руками.        — Вам предоставить труп девушки что-ли?        — Нет. Думаю, дасточно будет мне с ним поговорить, — убрав пистолет от лица парня жилетке, я взял Глуховского за запястье и прицепил к его горлу датчик, распознающий ложь. А ведь сослуживцы смеялись, говорили, что вещички комиссаров военного трибунала мне не пригодятся и я зря их выменял на полтора литра водки у вдрызг пьяного офицера в расположении. А оно вон как вывернулось. Первичный, вторичный и третичный анализы телесных жидкостей свидетельствовали о полной чистоте от каких-либо психотропных веществ. Идеально.        — Ты старший сержант Глуховский? — спросил я, показывая солдату своё удостоверение и лычки гвардии ОСНГ.        — Так точно… — измученно ответил он. Всё ровно. продолжим эксперимент.        — Виновен ли ты в изнасиловании несовершеннолетней девушки, её убийстве и надругательстве над трупом.        — Неааа… — не успел он ответить, как его буквально начало трясти от проходящего от датчика по телу электрического тока. Значит он соврал. Тяжело вздохнув, я поднялся на ноги, взвёл курок и метким выстрелом разнёс сержантскую голову. Воцарилась гробовая тишина. Лишь мои подчинённые смотрели на меня, как на предателя, который только что убил своего.        — Эта погань напилась и надругалась над ребёнком, а это, по законам военного времени, приравнивается к подрыву боеспособности боевой единицы в условиях активных боевых действий. Наказание — расстрел на месте, как изменника родине, — вкрадчиво процедил я, отбрасывая мушкетон под ноги жилеточнику.        — Бальтазар! — крикнул он, поворачивая голову через плечё. Правда, голову без капюшона, по этой причине он упёрся носом практически в затылочный шов и ито выглядело очень странно. — Ты проспорил мне мешок электродеталей высшего качества! -так эта погань ещё и ставки делала на моё решение. Точно порешу всех, только бы выбраться отсюда живым… а не как Глуховский.        — Дайте этим людям поесть вдоволь, да выпить чего-нибудь холодненького! — заревел шкаф со своего места. Хм… Тут должен быть подвох.        — Знаю, ты подумал, что тут должен быть какой-то подвох. Но его нет. Это просто была проверка на вшивость и наличие разума…        — То есть, ты, полурослик недобитый, хочешь сказать, что я только что казнил невиновного человека?! — я сорвался на крик, а затем резко осёкся, почувствовав у своего горла холодную кромку лезвия самопального меча из арматуры.        — Я хочу сказать, что ты поступил, как настоящий офицер и человек. Эта свинья в людской одежде на самом деле сделала то, за что ты его казнил. Так что, не будь булкой и давай с нами за стол. Там и обсудим соприкосновение наших и ваших целей, — жилеточник убрал меч с моего горла и протянул вместо него руку. Не знаю почему, но взглянув внимательнее в его бездонно-голубой и кроваво-красный глаза, я увидел чистоту помыслов и как-то проникся к этому парню. Не знаю почему. Но. В конце концов, не каждый же день мне приходится казнить своего косвенного подчинённого и идти делить стол с мелкой уличной шпаной. Так что, я приветливо пожал руку жилеточнику и последовал за ним.        Ну. По поводу того, что они простая шпана — это я дал маху. У этой «шпаны» был собственный парк лёгких припланентных катерков, с носа до кормы увешанных оружием, а так же целый арсенал оружия. И хрен с тем, что половина из этого оружия была похожа на простые железяки с обоймами, но по заверениям детишек, стрелять они умели очень хорошо и больно. И… Я был склонен поверить им на слово. А что до обещания накормить досыта и напоить, как говорится, до пьяна, они не соврали. Нас усадили за огромный общий стол, налили из общего котла какой-то бодяги, по-моему это был суп из здешних крыс. А может и из более доступного в сегодняшних реалиях войны свежего мяса. Но. Так или иначе, было очень вкусно и сытно. Да и тем более, слово за слово, мы разговорились о наших общих целях. Я коротко обрисовал им преимущества мирной сдачи своих сил под контроль войск ОСНГ, например, полное довольствие, квалифицированная медпомощь, на что шкаф, которого звали здесь Бальтазар, в точности как и всем известного библейского царя Персии, обрисовал мне очень красивый и мудрый контраргумент        — Понимаешь ли, прапор… нам не сильно охота подчиняться чьим-то приказам, какими бы они не были. Поверь…- он, уже изрядно пьяный, икнул и подлил мне браги, от которой сильно пахло деревней — сеном и навозом. Только вот без сена. Очередной раз кивнув, я выплеснул это пойло через плечо. Надо бы попробовать один хороший, а может и не очень, но всё же трюк с вербовкой. Мне его на курсах в военном трибунале преподали. Вот и посмотрим, на сколько он действенный в действительности.        — А почему бы вам тогда не поступить под моё начало? Во мне же вы убедились? Не расстроил? — сказав это, я чокнулся с ним железной кружкой, уже к счастью пустой, и изобразил, что выпиваю. Он тоже выпил.        — Конечно же не расстроил! Ты показал, что и у солдат ОСНГ есть голова на плечах чтобы думать, не чтобы в неё есть, — весело проговорил жилеточник, наливая мне в кружку странную жидкость, по цвету похожую на мочу, из банки, где на поверхности этой жидкости, плавало нечто круглое и похожее на пласт плесени. — Но просто так у нас не принято верить даже таким, как ты, прапор. Так что, мне придётся взять с тебя самую серьёзную клятву в том, что мы, то есть наша гильдия, не пожалеет о своём решении.        — Хорошо. Чего ты хочешь, загадочный человек с банкой плесневелой мочи? — спросил я, одним глотком осушая чашку. А на моё удивление, в ней был просто отличный, немного щиплющий язык, напиток. Коротко хмыкнув, я подставил кружку, требуя добавки.        — Ха. Отсылки к ДжоДжо всегда уместны… Но к сожалению, ты не похож на человека, у которого есть мечта, а это не пиво киринов, а грибной чай. Так вот…        — Братишка-книжка, — вдруг заговорила та самая леганская потаскушка, которая, похоже, была самостоятельным командующим в этой странной гильдии. Хотя всё равно была похожа на потаскуху остроухою только потому что принадлежит к их поганной ксеновской расе. Но. Если я хочу заслужить их доверие, то свои такие ксенофобские высказывания, вбитые в меня комиссарами трибунала, надо засунуть на пока глубоко туда, откуда наша жизнь взяла своё начало. — А пусть он даст пинки-клятву, что под его началом наши интересы не будут ущемлены… — ишь какая лисица. Пинки-клятву она хочет с меня взять. А не сильно ли жирно? Яж тогда вообще от неё не отмажусь никакими правдами о долге, чести и верности приказам отчизны. Но делать-то нечего…        — Отлично. Хорошо. Я клянусь, что под моим началом, я не поручу вам выполнение приказов, перечащих вашей собственной морали, без очень веской на то причины. Cross my hart and hope to fly. Stick a cupcake in my eye, — обречённо сказал я, выполнив все необходимые движения рукой по области сердца, помахав обеими руками в воздухе и ткнув пальцем себе в глаз. — Довольны?        — Вполне, вполне! Хотя, я и не предполагала, что такой солдатишко, как ты знает эту клятву… — усмехнулась леганская девка, потрепала мои волосы и убежала прочь. А мы продолжили разговаривать ниочём. И всё было бы просто чудесно. Если бы не влетевший в помещение газовый снаряд. Только бы это был не капитан Грушницкий.        Но это был именно он. Какая неожиданность. Когда облако слабого нейропаралитического газа рассеялось, я, как единственный, кто успел грамотно среагировать на угрозу, закрыв лицо мокрой тряпкой, увидел, как крепкая с виду дверь разлетается в мелкую щепу от натиска штурмового пневмотарана одного из инженерных дронов. Чёрт. Вечно этот Грушницкий мне всё порит! Ещё со времён военной академии он ходи по головам, как по проспекту, лишь бы выслужиться да подлизаться. Кусок самодовольного уродца. Вот по-любому сейчас толкнёт каку-нибудь речь про то, что без него я бы тут помер и он меня спас.        — Значит так, прапорщик. Я тебя спас, и в благородство играть не буду. Слёзно поблагодаришь меня перед начальством, чтоб я получил очередную медаль — и мы в расчёте.        — А не пойти ли вам, капитан, куда подальше в тыл, в сан.часть, и дальше своих излюбленных медичек пересчитывать, как вы любите — не конченным концом? — немного нагловато высказался я, подойдя вплотную к этому «рыцарю в сияющих доспехах».        — Как ты разговариваешь со старшим по званию, прапорщик?! — заревел Грушницкий, обнажая свой трофейный клинок и направляя его к моему горлу… Хлопок выстрела разрезал тишину воздуха, а клинок, будто в след за звуком, со звоном разлетелся на куски. Справа от меня, как тень на стене, из ниоткуда возник тот жилеточник…        — Вообще-то, старший прапорщик, гвардии капитан Грушницкий, — сказал я, подбирая осколок двери и что силы запуская его в лобешник жилеточнику. Нечего лезть в разборки старших, мелочь пузатая. Утерев кровь с пореза, я продемонстрировал Грушницкому корочку комиссара военного трибунала. Наконец-то, за три года с момента её получения, пригодилась. Увидев данный документ, Грушницкий сразу же поменялся в лице. Оно и не удивительно, ведь такое отношение к комиссару светит ему огромной такой, а что самое главное беспросветной, ситуацией судебного разбирательстве, в результате котрого полететь могут не только его погоны, но и голова. Если, правда, я захочу сообщать о том, что он сделал и как сорвал мне всю вербовку. А я очень хочу всё изложить в своём рапорте. — Вижу, что ты осознал глубину своей оплошности. А теперь, я объясню тебе на сколько ты влип. Во-первых, ты сорвал сложную операцию по вербовке. Во-вторых, навредил моим людям. И в-третьих, напал на офицера трибунала. На вышку тянет. Не думаешь? — его люди не спускали с меня свои стволы, что впрочем и правильно. Мало-ли какие я там бумажки показываю. Мою личность они не установили, так что, я могу просто быть хитрым противником, который сейчас играет слабой рукой ва-банк. Только вот рука у меня сильная. Что буквально. Что фигурально. Хоть как. Но что самое главное — детишки не вмешиваются. Вдруг на запястье завибрировал передатчик. Не обращая внимания ни на кого, я провёл пальцем по экранчику и увидел четыре простые буквы, которые не сулили мне в этом разговоре ничего хорошего. Штаб. Чёрт бы их побрал, что им от меня надо? Если только…        — Крапива, это штаб. Как продвигается план?        — Неважно, товарищ генерал-майор. Операция сорвана внезапным появлением капитана Грушницкого из третьей западной моторизированной группировки войск.        — Это плохо. Разрешаю ликвидировать Грушницкого как дезертира. Или доставь его сюда живым, а мы ему уж прочистим голову по поводу того, что не стоит мешать планам генерального штаба военного трибунала. Короче, решать тебе. А теперь слушай, запоминай и не перебивай. Севернее проспекта Великих Колонистов бронетанковые войска противника совершили прорыв наших линий обороны и сейчас стремительно продвигаются к полевому штабу армии в трёх километрах от твоей позиции.Если конечно твой передатчик не врёт о нём. И так вышло, что ты назначен быть героем. Ставлю задачу: любыми доступными способами остановить продвижение противника. В идеале — уничтожить или захватить бронетехнику. Экипаж в расход. Всё ясно?        — Так точно.        — Выполняй, — сказал, как отрезал и отключился. Мде… новости хуже и быть не может. Но делать нечего. В распоряжении у меня только трое моих личных подчинённых, вся кодла детишек, и недоотряд с Грушницким во главе. В своих подчинённых я уверен как в себе — они сдюжат сдержать танка три- четыре. Но этх остроухих кусков вселенского дерьма там явно больше. Детишки тоже хороши, учитывая, что они поймали нас, хотя мы в плен сдаваться и не собирались. А вот пехоту можно пустить под траки. Главное самому в живых остаться. Ну. Значит пора ставить всех в известность и расставлять солдат по местам.        — Так. У меня есть две новости. Одна хорошая. Другая плохая. Плохая в том, что к нам идёт бронетанковая колонна противника, которую хорошо бы остановить, а ещё лучше захватить и доставить образцы техники в расположение наших войск. А хорошая в том, что вас, капитан Грушницкий, разрешено ликвидировать как дезертира в наказание за срыв операции Генерального Штаба, ГРУ ГШ ОСНГ и Военного Трибунала. А теперь, к расстановкам и позициям. Бальтазар. Ваши люди знают эту местность лучше всех нас вместе взятых. Задача — устроить вооружённую засаду и остановить продвижение колонны. Вам в помощь даю своих людей…        — А с чего ты решил, что мы будем тебе подчиняться? Тебе, который военный. А мы военные — наши враги. Ведь так? — Бальтазар подошёл ко мне вплотную и приставил к моему подбородку ствол пистолета. Господи, парень, сделай одолжение — пристрели меня. Освободи меня от этого кошмара и головной боли вперемешку с кошмарами.        — Бальтазар, — рядом появился жилетчник и с силой убрал ствол от моего подбородка. Чёрт. А все так хорошо начиналось… — Он дал пинки-клятву, — эта фраза произвела на Бальтазара большое впечатление. Он быстро убрал пистолет и протянул мне пустую руку.        — Хорошо. Командуй, особист, — сказал он, сжимая мою ладонь в рукопожатии. Я конечно знал, что пинки-клятва имеет огромное влияние на доверие людей, но чтоб на столько. Приятно. Но я отвлёкся.        — Так. Вы всей своей кодлой, берёте тяжёлое оружие и всю взрывчатку и занимаете скрытые позиции на пути следование транспорта противника. По моей команде можете убивать всё, что движется, что не движется — можете начать двигать и после этого убить. В помощь даю, как уже говорил, своих бойцов. И не смейте умирать, когда вам вздумается без моего на то разрешения! Все всё поняли?        — Да! — ответили все и быстрым вальсом исчезли.        — А вас, товарищи пехотинцы, я попрошу остаться. Для вас будет немного другая задача, потому что вас с лёгкой руки товарища Грушницкого, записали в роту смерти. Так что, ваша задача превозмогать в сторону танков. Выживите — хорошо. Нет — о вас никто и не вспомнит. А теперь, живо на передовую, — этих тоже уговаривать долго не пришлось. Осталось только вооружиться самому, запастись патронами и закусоном, да посмотреть на это всё с самого лучшего места — с передовой.        А эти парни знают толк в извращениях — большинство из детишек запрятались в горящие остовы техники, кто-то закопался в заготовленные ямы, ещё парочка с винтовками позалезали на всякие столбы да деревья. Гуки хреновы. Да и не важно. Главное, чтоб помогло. Вскоре вдали послышалось характерное жужжание силовых установок антигравитационных подошв танков остроухих поганцев, а ещё через пару минут, прошибив собою стену здания, показался головной танк… простите… сверхтяжёлый артиллерийский мать его за траки танк, который в рядах армии ОСНГ прозвали очень неприлично-матным именем, которое можно точно и ёмко заменить простым словосочетанием «Эльфийский опущенец». Такие «малыши», больше похожие на угловатые гробовозки пять на четыре на шесть способны дезинтегрировать целый гарнизон одним залпом двух своих крупнокалиберных орудий. Следом шли три пехотных танка «Хеви семёрка», десяток основных танков «Ракосель», а замыкал эту колонну ещё один «Эльфийский опущенец». Вот головной и хвостовой танки желательно захватить живьём, а остальные можно в расход. Но, посмотрим, что будут делать детишки.        — Бальтазар. Это Особист. Слышишь меня?        — Громко и, мать твою, отчётливо! Что это, чёрт тебя под хвост дери, за подвижная крепость?! Мы на такое не договаривались! — в его голосе слышалась истерика. Это плохо. Паникующий солдат — мёртвый солдат. Надо как-то решать этот вопрос. И я даже знаю как.        — Это сверхтяжёлые артиллерийские танки «Эльфийский опущенец». Так вот. Головной и хвостовой танки уничтожать запрещаю! Их надо доставить на базу целыми и на ходу…        — Ты что, совсем там своей головой тронулся?! Им же просто чихнуть движком достаточно, чтоб нас тут всех разнесло в мелкую пыль!        — Ха. Не знал, что самые свирепые пираты Марса окажутся простыми трубными крысами, которые трусливо бегут при малейшей угрозе своей нежной шкурке… — сказал я с наигранной интонацией разочарования и укора, специально задевая его самолюбие, честь и гордость, если только два последних атрибута у их главарика есть. Ну, если не у него, то хотя бы у жилеточника они уж точно найдутся и он сильно оскорбится. Главное, чтоб меня и моих парней не почикали и не сдали врагу.        — Особист. Я так слышу, что ты остёр на язычок… — смотрите-ка. Я не прогадал. Жилеточник голос подал. Ну, значит сейчас будет всё красиво. Либо от слова «красота». Либо от слова «красное», как в слове «кровь». — Говоришь, что мы трубные крысы? Так дай нам дело — без лишних слов! Направь нас убивать! — в его голосе слышался азарт и жажда крови. А вот это уже интересно. Посмотрим, кто на что горазд.        — В бой, — только я и успел сказать, прежде чем все танки с ужасным грохотом повалились на землю, вспахивая её своими днищами. И стоило только этому произойти, как отовсюду повыскакивали шпанёныши, паля из всего, что могло в принципе стрелять — у кого-то я даже рогатку увидел — по броне танков. В ответ на такую наглость, остроушки повыскакивали из своих танков и начали вести ответный огонь. Но это шпанёнышам и надо было. Вдруг, как тень, из остова нашего старого танка, метнулся жилеточник со своим мечом на перевес. Против стрелкового оружия и пушек. Самоубийца. Но мне такое по душе! Хватанув из ножен Грушницкого пехотный штык, я последовал примеру этого мелкого гадёныша, со стальными… кхем… с отсутствием страха. И, к моему удивлению, такой ход сработал. С плеч вторженцев бодро полетели головы. Но это длилось не долго, потому что у холодного оружия радиус действия — это длина твоей руки, а она очень сильно короче дальности выстрела из винтовки. Так что, затолкав лезвие штыка как можно глубже в потроха противника, я выхватил его пистолет, перекинул штык в левую руку и начал методично отстреливать противника, постепенно пятясь к обездвиженному танку. Но наткнулся на чью-то низкую спину. Резко повернувшись, я нанёс резкий удар по диагонали, раскраивая горло, от правого уха до плеча, какого-то очень смелого гадёныша, а под моей рукой в это время раздалась очередь. Оказалось, что в пылу битвы, я наткнулся на жилеточника. Мы встретились взглядами и с полкивка поняли друг друга. Быстрым броском обменяв его клинок на свой пистолет, я сложил руки в замок, подставил их под его ботинок и что было силы, подкинул его в воздух. Сделав крутой кульбит, он раскидал вокруг себя некие ёмкости, которые, в последствии, расстрелял, раскрутившись вокруг своей оси. Небо вмиг озарилось вспыхивающим от выстрелов кляксами, что падали на головы противника, медленно растекаясь по ним, сжигая плоть, от чего в нос резко ударил противный запах жжёных волос и кожи. Как ни странно, но эта жижа плавила даже броню танков, от чего экипаж как бешенные и укушенные в задницу псы, выскакивали на наши пули и клинки.        В единый миг, поле столкновения обратилось в маленький, но очень красиво и жарко пылающий, ад, от которого оставшиеся в живых, а именно горстка пехотинцев да экипажи шести танков, включая экипажи «Эльфийских опущенцев», сдались просто в плен, моля о пощаде. Но парни из пиратской шайки, похоже, леганского не разумели, так что с головой на плечах остался лишь один экипаж сверхатнка, да и то, только потому, что их мои архаровцы остановили. Критично осмотревшись, я увидел, что мой приказ все выполнили просто на ура и с блеском в глазёнках — враг уничтожен, нужные танки целы, языки захвачены, а импровизированная рота смерти, вроде как, цела и не вредима. Максимум пару конечностей потеряли.        — А ты, оказывается, ещё тот вояка, Особист… — жилеточник подошёл сзади и легонько ударил меня в бок. В голосе его было столько же дружелюбия и уважения, сколько весит наша добыча. Да и он, собственно говоря, удивил меня, меня, который прошёл не одну боевую операцию, которые впоследствии назовут «самоубийственными» или что-то в этом же духе. А может просто вычеркнут из летописи истории. Ведь историю пишут победители, а побеждает обычно всегда правительство. Не солдаты.        — Да и ты, собственно говоря, удивил меня своим трюком с жидким огнём. Это ведь напалм?        — В точку… — он наконец-то снял свой капюшон, давая ветру растрепать свои спутанные и грязные волосы на макушке, потому что виски и затылок были выбриты начисто. В его голубом и красном глазах отражались всполохи пламени и руины города, с высоты башни сверхтанка. Хороший он парень. Думаю, сработаемся.        — Старший прапорщик войск ОСНГ Сидоренко Енукентий Павлович, — представился я, протягивая ему руку. Он коротко хмыкнул, улыбнулся, снял беспалую перчатку с нужной руки и крепко сжал мою ладонь.        — Варбосс разбойничей банды «Тёмный Дракон», Шульц Константин Эдмундович. Но лучше зови меня…        — Драгон! — окликнула его та самая леган, которая называла его братишкой-книжкой. Похоже, они какая-никакая родня. Это может пригодиться. — Давай слезай оттуда, а то всё без тебя съедят!