Ножки

Куини, хохоча, падает на стул и кладёт ноги Джейкобу на колени. Тяжёлый от стекляруса подол и без того короткого платья съезжает по бёдрам до самых панталон и замирает, зацепившись за шёлковое кружево, дразня едва видимым краем белья. — Устала, — весело вздыхает она, обмахиваясь ладошкой. — Расстегни мне, пожалуйста, туфли. Тонкие ремешки притиснули изящные ножки к выгнутой подошве, впились краями, кое-где стерев нежную кожу до крови. Джейкоб дрожащими руками расцепляет хитрые застёжки, осторожно ослабляет жестокую хватку, снимает это пыточное устройство. В его понимании таких жертв не стоит никакая красота, тем более, что без блестящих жёстких ремешков ножки Куини выглядят гораздо красивее. Он сглатывает и облизывает губы, потому что хочет поцеловать каждую царапину, каждый аккуратный пальчик, но не может позволить себе такого развратного поведения пусть и в подпольном, но полном народа баре. Куини роется в сумочке, протягивает ему маленькую баночку. — Вотри, пожалуйста, это должно заживить царапины, — тихо говорит она, болезненно улыбаясь. — Совсем забыла, какие эти туфли хищные. Что-то не так, но Джейкобу некогда размышлять, зачем она носит с собой мазь, если не помнит о туфлях, почему не намажет сама, не воспользуется магией. У него в руках самые очаровательные ножки в мире, и ему только что разрешили их ласкать. Он обмакивает палец в вязкое вещество, ласково смазывает яркие царапины, одну за другой, и те на глазах затягиваются. Джейкоб выискивает ещё — это ненадолго отвлекает его от напряжения в паху — гладя маслянистым от мази пальцем даже малейшие покраснения, но заканчиваются и они. — Спасибо, милый, ты — чудо! — благодарит его Куини, но не торопится отбирать ножки. — Если бы я могла ещё ими шевелить… Ты умеешь делать массаж? — спрашивает она и закусывает нижнюю губу, отчего Джейкоб чуть не захлёбывается слюной. — Конечно, я разрешу, милый. Я даже настаиваю! Джейкоб вздыхает, мысленно благодаря её и бога, и обхватывает руками маленькую ступню, греет между ладонями, гладит большими пальцами. Куини с наслаждением охает и откидывается на спинку стула, прикрыв глаза. На лице её написано самое настоящее блаженство, идеально подходящее к тому чувству, что испытывает сам Джейкоб. Ах, если бы он мог не только касаться её руками, но и целовать, щекотать усами чувствительную кожу, посасывать пальчики. Убедившись, что никто в зале сейчас не смотрит в их сторону, он облизывает два пальца левой руки и ведёт ими от изящной лодыжки вниз до свода стопы, щекочет тонкую, всю в складочках кожу, обводит натёртые танцами мозоли и ныряет между большим и указательным пальцем и между мизинцем и безымянным. Куини капризно стонет, настойчиво трётся второй ступнёй о его запястье. Он повторяет свои действия с другой ножкой, представляя, как делал бы это языком, с должным вниманием и старанием, как покрывал бы их поцелуями от пальчиков до пояса чулок, как зарывался бы носом и языком между её мягких складочек, смачивая слюной и дразня перед тем, как взять её. Джейкоб закрывает глаза, чтобы внутренним взором в подробностях увидеть раскинувшуюся перед ним Куини, прямо в этом платье, задранном до талии, увидеть, как ходит туда-сюда под светлыми кудряшками его член. И эти очаровательные ножки — задранными ему на плечи, чтобы их можно было целовать и ласкать, пока он берёт её. — О-ох! — стонет Куини, и Джейкоб раскрывает глаза, когда она проводит стопой по его бедру, нащупывает более чем заметный бугор под брюками и прицельно гладит его. — Я так устала, милый, — говорит она со страдальческим выражением на лице. — Проводи меня, пожалуйста, домой.