Письма к дочери

июль 1490 года.       Сегодня хороший день, моя любовь, теплый и безветренный, и солнечные блики играют на воде, превращая реку в расплавленное сияющее золото. Я сижу на берегу и пишу эти строки в своей тетради, сожалея, что ты не можешь еще увидеть красоту Янтры. Впрочем, Демир — твой отец — каждый день видит, но не замечает, ибо значение для него имеют лишь вещи четкие, конкретные, осязаемые. Вроде охотничьего ножа, что так блестящ и остер, или величественного особняка за бешеные деньги. Он не в силах оценить, насколько прекрасен ранний рассвет, когда всполохи окрашивают небо в алый и оранжевый, медленно прогоняя тьму. Аромат душистых цветов, собранных на лугу, ему не понравится, а тихий шепот деревьев и дыхание ветра он вовсе не услышит. Его холодное, невосприимчивое сердце не замирает при виде далеких неприступных гор, и оно не полюбит морские волны, что с какой-то трогательной нежностью обнимают плечи. Да, твой отец не способен понять мои чувства и вряд ли когда-то поймет. Жаль, что осознала я это слишком поздно. Как и любая другая девушка, я верила в то, что реальная жизнь хоть немного похожа на сказку. Увы, совсем нет. Я не нужна Демиру в качестве жены; нравилась ему лишь как любовница, наивная семнадцатилетняя девица, с которой весело провести пару часов, а не всю жизнь. Я любила его, но он не любил меня, а значит, все было глупо, жалко и бесполезно. Потому что любовь может быть настоящей, только когда взаимна.       А я люблю тебя, гораздо сильнее, чем его, и знаю, что ты меня любишь тоже. Мне столько всего нужно тебе рассказать, показать наш дом, и Янтру, и горы, и леса... А когда увидим всю Болгарию, то двинемся дальше, может быть, в Грецию или Италию, не так уж и важно! Я хочу показать тебе весь мир, моя радость, такой огромный и восхитительный, полный чудес, радости и свободы. Ты — не твой отец. Верю, что в тебе, как и во мне, есть яростная, своенравная мечта жить; жить так, как до нас не жил никто. Ибо нам никогда ничего не будет достаточно, и даже природа со всеми ее богатствами не утолит нашей жажды. Мы жадны. Мы ненасытны. Мы хотим мир, но и целого мира нам будет мало.       Я поднимаюсь и ступаю по обжигающему песку, невольно расцветая улыбкой при одной мысли о тебе. Время обеда, и мне пора домой. Скоро это будет и твой дом, только, пожалуйста, поторопись родиться.       Я очень тебя жду. февраль 1491 года.       Мне не нравится Англия: здесь слишком холодно. А люди чопорные и неприветливые, и я боюсь сказать неправильно какое-либо слово или фразу. Ужасно хочу домой, в Болгарию. Мне очень не хватает матери и ее мягких объятий; нравоучений строгой, но на самом деле доброй и ласковой бабушки; выходок семилетней Боряны, одной из моих двоюродных племянниц... и тебя, моя девочка. Ты родилась пару месяцев назад, но я даже не знаю, где ты сейчас находишься. Какой страшной была ночь твоего рождения, тяжелой и беспросветной. Я надеялась, что все будет хорошо, что родители передумают, но отец буквально вырвал тебя из рук моей мамы, не дав мне даже коснуться твоего лица. «Забудь об этом! Ты опозорила свою семью, Катерина!» — и с этими словами он унес тебя прочь. Мы с мамой сидели на моей кровати обнявшись и плакали весь вечер; две слабые женщины, мы не могли ничего изменить. Она велела мне забыть тебя, отпустить и притворяться, что все хорошо, иначе я не выйду замуж, и отец никогда меня не простит. И я притворяюсь, я живу, улыбаюсь и дышу, но как сильно болит мое сердце, которое не может ни забыть, ни отпустить. Каждый день — жестокая, изощренная пытка, которой нет конца, и я не знаю, как долго продержусь.       Я скучаю по тебе не-вы-но-си-мо.       Скажи, имеет ли жизнь смысл, если мы не можем жить ее вместе?.. апрель 1492 года.       Во взгляде Роуз одновременно жалость и презрение, а движения ее быстрые и нервные. Она явно не собирается помогать, что бы там ни говорил Тревор. Ее служанка принесла мне еды, но зачем, если уже этой ночью мне суждено умереть? Я сижу на кровати, запертая в одной из многочисленных комнат, и захлебываюсь своим отчаянием и страхом. Однако до восхода луны еще пара часов, а значит, я успею рассказать тебе обо всем, что произошло.       Я встретила Тревора на следующий день после прибытия в Англию. Он был добр ко мне, и с ним легко смеяться над всякими глупостями: на полчаса я забывала о своей тоске и боли. А потом, спустя некоторое время, он познакомил меня с ними. Майклсонами. Элайджа был вежливым, умным и чертовски элегантным; Никлаус — привлекательным, вспыльчивым и непредсказуемым. К несчастью, я не сразу осознала, насколько они опасны. Монстры хорошо скрывали свою истинную сущность, показывая себя с самой лучшей стороны: их невозможно было в чем-то заподозрить. Впрочем, Клаус порой являлся на свидание в испачканной кровью рубашке, словно ему было безразлично, узнает ли кто его секрет. И вправду, он один из самых старых и сильных вампиров на всей Земле: зачем ему вообще о чем-то беспокоиться?       Довольно иронично, что Тревор спас меня, ведь это именно он отдал меня Клаусу как «подарок на день рождения». Оказалось, что тот планировал принести меня в жертву, дабы снять древнее проклятие. Я из рода Петровых, как и та несчастная девушка по имени Татия, убитая для заклинания пять веков назад. Вот только я не желала повторить ее судьбу и сбежала, прихватив с собой бесценный лунный камень, так же необходимый для ритуала. Тревор сказал, что я должна идти к его близкой подруге Роуз, живущей посреди леса, и путь был совсем не легким. Колючие ветки деревьев рвали мое платье, царапали щеки и коварно цеплялись за волосы, будто бы желая остановить меня и не пускать дальше. Но, стиснув зубы, я упрямо бежала вперед. Как оказалось, из огня да в полымя.       Неужели это конец? Наступит ночь, Роуз отведет меня к Клаусу, и тот высосет из меня всю кровь... Но я не хочу умирать вот так. Видит бог, я вообще не хочу умирать! Мне нужно вернуться к тебе, мое дитя. Я обещала показать тебе мир, помнишь?       Я должна выжить. Кажется, у меня есть план и безрассудная смелость, чтобы его осуществить.       Тревор мне больше не нужен. ноябрь 1498 года.       Я давно не писала, моя малышка, но я никогда тебя не забуду. Твой образ высечен в моей памяти, а любовь моя вечна, в самом буквальном смысле. Я теперь вампир, а значит, бессмертна, и чувства мои в сто раз острее и сильнее, чем раньше. Это и дар, и страшное проклятие. Я могла бы отключить все эмоции и как будто стать счастливей, но не думаю, что это выход. Какими бы тяжелыми и болезненными ни были воспоминания, я искренне верю, что должна их беречь и не отпускать. В один прекрасный день мое горе перестанет быть горем и обратится светлой печалью. Я не знаю, сколько времени должно пройти — полгода, декада или целое столетие, но я правда верю, что должна бороться. Сдаваться я не умею.       Я стала вампиром шестого апреля тысяча четыреста девяносто второго года, в день, когда писала для тебя последнюю запись. Хитростью я заставила Роуз дать мне ее кровь, повесилась и, очнувшись, убила служанку, таким образом завершив обращение. Роуз дрожащим голосом заявила, что я подписала им смертный приговор. Но мне не было жаль ни ее, ни Тревора. Пусть лучше умрут они, чем я, правда? Хотя не сомневаюсь, что они так же догадались вовремя сбежать.       Возвратившись в Болгарию в том же году, я с ужасом поняла, что наделала. Чтобы наказать меня, Клаус пришел в мой дом и убил всю мою семью. Бабушку и дедушку, всех моих племянников, включая маленькую смешливую Боряну, всех слуг, что я знала по именам, и теть, и дядь, и кузенов, и отца... и маму, мою милую, ни в чем не повинную маму, женщину с самым добрым сердцем на свете. Я рыдала над ее телом всю ночь, не в силах поверить в произошедшее. Месть Клауса была беспощадна. Мы похожи с ним, и он знал об этом. Человек может пройти через все круги ада, стерпеть и выдержать многое, но только не испытание одиночеством.       К счастью, Клаус не знал, что у меня еще есть ты.       Я продолжаю искать тебя, во всех городах и деревнях, что попадаются на пути...       и, когда-нибудь, дорогая, я — обязательно! — тебя найду. январь 1720 года.       Вот уже более двух веков я нахожусь в бегах, пересекая страны и города. Этой зимой я приехала во Францию, но и здесь надолго не задержусь. Мое очередное имя — Вивьен Дюпре.       У Вивьен Дюпре темно-каштановые локоны, спрятанные под изящную шляпку, и большие темные глаза, обрамленные пушистыми ресницами; утонченные манеры, идеальный французский и легкая, соблазнительная походка. Мужчины зачарованно смотрят ей вслед, а женщины фыркают, неумело скрывая свою зависть. Ей не составит труда приготовить любое изысканное блюдо, станцевать перед зрителями, или, рассказывая шутку, первой же засмеяться — звонко и так заразительно, что вот уже хохочут все вокруг. Она умна, красива и талантлива, и весь Париж восхищается ей, даже не подозревая о том, кто она на самом деле.       Вивьен Дюпре — чудовище. Жестокий и коварный вампир, что по ночам убивает людей, вонзившись острыми клыками в их шеи и высасывая кровь до последней капли. И ей жутко нравится то, что она делает, ей нравится ощущать свою власть, свою безграничную силу и могущество. Ей нравится быть вампиром. И нет, ей совсем не жаль людей. Люди — слабые, ничтожные существа, которыми можно помыкать как вздумается. Один лишь взгляд, и они готовы сделать все, что им прикажешь. Она ведь не сразу убивает, она, как кошка, любит играть со своей жертвой. И эти игры могут продолжаться бесконечно, потому что в них не существует правил. Да и кто нуждается в скучных, дурацких правилах? Она всегда делает все, что хочет, и получает все, что хочет. Никаких рамок, никаких ограничений, лишь бескрайняя, пьянящая свобода.       Ходят слухи, что у Вивьен Дюпре была дочь, давным-давно умершая. Но... если бы каким-то чудом она вдруг оказалась жива... как думаешь, мое сердце, она простила бы свою мать? Поняла бы, что это из-за нее та так яростно цепляется за жизнь, ломая при этом чужие судьбы, уродуя души? Она предала своего ребенка, когда не стала за него бороться, предала и потеряла навсегда. Но не совершит такой ошибки снова. Теперь Вивьен Дюпре борется за каждый вздох, за каждую крохотную, незначительную мелочь.       И больше никогда.       Никому.       Ничего.       Не отдаст. сентябрь 1864 года.       Мне по душе девятнадцатый век и эта огромная, яркая Америка. Здесь меня называют Кэтрин Пирс, именем коротким, но звучным и красивым. У меня новая история: я молодая незамужняя девушка родом из Атланты, потерявшая родителей в страшном пожаре. Война Севера и Юга, однако, затянулась, и это вызывает некоторую досаду. Надеюсь, что в скором времени все решится, и неважно, кто победит.       Деймон и Стефан Сальваторе родные братья, но совсем не похожие друг на друга. Характеры их тоже различны. Стефан подобен солнцу, такой же теплый и удивительно светлый, в то время как Деймон холоден и таинственен, как луна. Я догадываюсь, кто нравится мне больше, но невозможно оставить одного ради другого, ведь оба так хороши! Жаль, правда, что разум Стефана в итоге все равно пришлось контролировать: я не могу допустить, чтобы он раскрыл мой секрет. Зато Деймон принимает меня такой, какая я есть, и любит так сильно, что это даже немного раздражает.       Ведь я приехала в этот маленький Мистик Фоллс не для того, чтобы развлекаться, мне нужно выполнить еще один опасный план, в этот раз последний. Я должна инсценировать свою смерть, так, чтобы Майклсоны узнали об этом, и я перестала скрываться раз и навсегда. В этом мне поможет не кто иной, как Джордж Локвуд. Человек довольно известный и уважаемый... пока на небо не взойдет полная луна. В ночь полнолуния Локвуд превращается в волка и разрывает несчастных горожан на куски, а утром говорит, что виноваты вампиры. Нечего сказать, умный ход.       В общем, рано или поздно основатели устроят облаву. Меня и остальных запрут в церкви и пересчитают, прежде чем ее поджечь. Но Локвуд освободит меня, а я взамен отдам ему тот самый лунный камень. Мне необходимо, чтобы абсолютно все поверили, что Кэтрин Пирс погибла в пожаре. Как и другие двадцать шесть вампиров, которых я сама же обратила многие годы назад в попытке обрести какое-то подобие семьи... не обрела. У меня нет и не будет настоящей семьи, я ее не заслуживаю пусть лучше умрут они, чем я.       Пусть они умрут, а я выживу. И снова сбегу.       Милая, ты ведь знаешь — я просто не могу иначе. май 2010 года.       Эта игра была чертовски веселой: вернувшись в Мистик Фоллс, я посмеялась над своим унылым двойником Еленой, обратила ее друзей и, конечно, вновь встретилась с братьями Сальваторе. Мои мальчики влюбились в эту до невозможности скучную девчонку, не зная, что на самом деле просто соскучились по мне. Как вообще можно сравнить меня с этим жалким, убогим существом? У нее даже прическа какая-то дурацкая.       Если честно, я хотела помочь Клаусу снять проклятие, доставив ему для ритуала двойника, вампира, оборотня и, разумеется, лунный камень, который все так мечтают заполучить. Но мой очередной план, увы, сработал не до конца. Горячий Мейсон Локвуд погиб, а ведьма, на которую я чересчур надеялась, предала меня, и в итоге Деймон запер меня в темной и сырой гробнице. Я провела там немало дней, коротая время за «душевными разговорами» с Еленой и соблазнением ее бойфренда, впрочем, потерпев неудачу. Когда я наконец вышла из гробницы, то сразу втерлась в доверие к Стефану и Деймону, чтобы отыскать в их доме лунный камень.       Спустя тысячу лет ритуал был проведен, и Клаус получил то, что хотел — возможность превращаться в волка, и стал полноценным гибридом. Деймон же был укушен Тайлером, а укус оборотня смертелен для вампира. Чтобы спасти своего брата, Стефан уйдет с Клаусом, который помнил его другим вампиром, безжалостным и вечно голодным «мясником». Но именно я принесла лекарство Деймону.       И это так странно, моя хорошая, странно и непонятно… Ведь я не спасаю жизни, я отнимаю их. Я убиваю, лгу и манипулирую, предаю и краду. Но я спасла Деймона, а значит, он мне все-таки небезразличен. Я поняла это с четкой, пронзительной ясностью, как и то, что Деймон любит меня до сих пор. Возможно, когда-нибудь он сможет меня простить. И, возможно, когда-нибудь я не сбегу. Потому что Деймон Сальваторе — тот, ради кого я впервые в жизни могу остановиться. И почувствовать себя так, словно вернулась домой.       Но пока я покинула Мистик Фоллс в ту же ночь, торопясь оказаться как можно дальше от Клауса. За окном самолета распускается золотой рассвет, и, честное слово, я не видела ничего прекрасней. Я хотела бы, чтобы ты сидела со мной рядом, в соседнем кресле — маленькая девочка с громким, заливистым смехом, по которой я так отчаянно скучаю и не могу забыть. Что, если ты все-таки жива? В какой момент я вдруг обрела надежду и поверила в невозможное? Не знаю. Но на душе отчего-то — потрясающе легко.       Мы скоро встретимся, моя родная, и весь мир будет только наш.       Я люблю тебя до луны и обратно.