Багровые цветы сражений

Небо захлебывается приторно-нежными кляксами розового и персикового, вздутое сахарной ватой облаков. Огромные окна и распахнутые двери впускают порывы ветра, заставляя белые тонкие шторы содрогаться от движения воздуха. Когда она появляется на балконе, воздух пропитывается запахом мертвенного мороза, оставаясь густым от жара прошедшего дня. Легионер заносит ее на руках, аккуратно опускает на белый каменный пол. Устало вздыхает. — Благодарю, Миах, — выходит пришибленно, совсем не так, как ей хотелось. Миахель ничего не отвечает, только взглядом сверлит. Ей мерещится, что тусклые голубые глаза чернее густой мглы. Она хмурит белые брови, отряхивая грязные рукава белесой изодранной туники. Это почти смешно. Почти. Потому что это иносказательное «прекрати, я в порядке». Вытягивается по струнке, до боли в искалеченном теле: «присмотрись, я училась у лучших». Боль не перекрывается даже магическим блоком. Она тесно срастается с телом и духом, как паутина зелени с крепким камнем. Он отводит взгляд, переключая внимание на кабинет императора. Ничего в этой птичьей клетке не изменилось со времен гибели ее предыдущего хозяина. И если бы не девушка перед ним, то поспорил бы, что последний год его жизни - слишком затянувшийся сон. Кошмар, смешавший его с кровью и пеплом, чумой сидящий в легких и не дающий спокойно жить. — Доброй ночи, Ваше Святейшество, — он кланяется, больше не поднимая взгляд, отдавая честь как должно воину элитного войска. Араийская от досады поджимает губы и сминает пальцы в кулаки. Ловит отточенные движения, легко распознавая виртуозно скрываемую боль. Потому что волк видит волка, а лжец – лжеца. Миахель Лисхил расправляет угольно-черные крылья и оставляет после себя только быстро исчезающую дымку. — В этот раз вы смогли преодолеть обратную дорогу в мире и согласии? — Здравствуй, милый, — В синих глазах будто и не было горечи. — Твой день прошел также чудесно? — Я бы сказал, что хуже, но это будет неправдой, — император снимает тяжелый венец, оставляя его на зеркальной глади стола. И кажется, что вместе с венцом он снимает с себя все обязательства. Впервые за долгий день он может дышать свободно. Единственная тяжесть на его руках – крепкие объятия. Сила теплом разливается по венам. Его смазано, спешно целуют в губы, оставляя привкус крови и пепла. Жар всполохом огня растекается по телу и изорванный плащ легиона сминается под кожаными перчатками. Заходящий Хиз слепит своим сиянием не давая раскрыть глаз. Мельхиор подхватывает девушку на руки, усаживает на письменный стол. — Верховный инквизитор, как обстоят дела на севере герцогства? Золотистая бляха плаща звякает о каменный пол, остатки туники обращаются пеплом, сорванным с оголенного металла порывом ветра. Лучи Хиза плавятся нестерпимым блеском, стекая по изгибам наплечников и чешуе кольчуги. Стальной венец отливает небесным золотом лучше любой императорской короны. — Ни одно порождение тьмы не устояло при виде лучшего ангела легиона, — Анатаэль улыбается, рассматривая сосредоточенное лицо мага. — Я бы и сейчас держала свой меч, продвигаясь к Одинокому утесу, но решила, что императору скромная мечница нужна больше. Ненужное железо валится на пол. Воздух на мгновение становится нестерпимо холодным. Девушка прячет взгляд в ладонях. — Кажется, сам ангел тоже едва устоял, — если бы он только мог вырвать из глотки сбившиеся в ком слова, то уверен, смог бы ее остановить. Но бессилие ядом пропитало каждый атом тела в попытках пробить груду принципов и правил. Сила искрится в серых глазах, смотрящих сквозь засохшие кровавые пятна на рубахе. Он ощущает себя зеркалом, перенимающим каждую ссадину, будто сам проживает битву за битвой. Невидимые кровоподтеки сияют отблесками светлой силы, вспыхивают изломами дрожащей сущности, оглушенной запахом крови. И видят боги, это место все еще цело лишь по одной причине. Зверь рвется на волю, а волк легиона в битву. Хищная пасть сомкнула свои зубы на собственном теле, захлебываясь кровью врагов в агонии боли. Революция стала псом, загнавшим серое полчище в угол. И затравленный рокот их гнева и жажды расправы поднимается над телами погибших собратьев подобно восстающему из собственного праха богу. И Мельхиор знает, что эта сила неудержима. И если бог сказал, что ему нужен карающий меч, то он будет. Девушка украдкой смотрит на мага и медленно тянется за склянкой на углу стола. Блестящий флакон разделяет пространство между ними, привлекая внимание юноши и ветер снова врывается в кабинет, разбавляя запах озона. На потрескавшихся губах расцветает улыбка. — Только подуй, а то буду плакать, — мечница наигранно хмурится, избавившись от рубахи. Мельхиор почти смеется, глядя как суровый воин надувает щеки, прибегая к шантажу и хитрости. Он снимает ее стальной венец, будто благословляет на мирную ночь под темнеющим небом. Чины и звания сняты высшей инстанцией власти. В этот час Хиз уступает своим сестрам, и правила игры меняются. Шахматная доска пустеет для взора ослепших небес. Кожаная повязка с гербом легиона больше не скрывает неровный шрам. Белесое свечение окутывает жаром. Свет обращает призрак смерти и гари в ничто, бесследно снимает налет чужого гнева вместе с грязью. — Разве лучший ангел легиона будет плакать из-за пары царапин? Она спешно мотает головой, закрывает глаза и мир сосредотачивается на прикосновениях, отзывающихся током под кожей. Переломанная сила вспыхивает снопом искр, колкими песчинками следуя по ту сторону ее существа за движением пальцев. Багровые пятна замерзают от дыхания мяты, выпадая из существующей для мечницы реальности. Под гнетом цветов рушатся горы. Но божественный клинок обязан быть крепче гранитных скал. — Ты похожа на букет пионов, Ната, — он обводит синяк, чернеющий на фоне бледной кожи. — Пионы не причиняют боль. И по обычаю цветут нежно-розовым или белым. Мельхиор берет ее ладони в свои, согревая озябшие пальцы. Сбитые костяшки, укрытые целебным бальзамом, заживают быстрее цветущих гематом, и юноше кажется, что эти руки никогда не держали меч. — А эти – цвета победоносных сражений. Араийская улыбается, притягивает за ворот и целует, как делают это ангелы, совсем не рассчитывая, что ее поймут. Ветер последний раз делает рваный выдох и смолкает. Над замершим горизонтом поднимается Кварта. Императорский венец падает, сбитый едва осязаемым крылом, оглушительным звоном остановившись у ног мага. Ночь вступает в свои права. Багровые цветы сражений опадают пятнами лепестков, оголяя стальной клинок своей сердцевины.