Кто говорил о влюбленности?

Когда Курт заметил Карофски (Дэвида) за дверью класса, он еле удержался, чтобы не закатить глаза. Вот ему будто заняться было нечем, кроме как играть самопровозглашенную роль вымышленного телохранителя для подростка-гея. Курт мрачно подумал, что, может быть, он таким образом отрабатывал шкафчики, которые помял его спиной. Он покачал головой, собрал со стола книги и, ведомый потоком учеников, вышел из класса. При виде одежды «Кнутов задир» на Карофски (Дэвиде) Курт сдавленно прыснул. Невозможно было не поражаться тому, как его новоявленный ангел-хранитель нелепо выглядел в криво сидящем берете и блестящей красной куртке, но при этом так краси... точнее, не-совсем-уж-плохо – в простом костюме на выпускном. Не то чтобы они об этом говорили. Нет, конечно. Скорее уж Курт начнет умолять Рейчел полностью обновить его гардероб клетчатыми тряпками, чем Дэвид Карофски, не дай бог, решит обсудить с ним спорные вопросы. С новой вспышкой гнева (у него не было ни малейшего понятия, откуда появились эти эмоции) Курт шумно выдохнул, задрал нос и молча прошел мимо Карофски (Дэвида). Но его губы тут же сложились в ликующую улыбку, когда тот бросился его догонять. «Интересно, он остановится, если остановлюсь я?» – размышлял Курт, закусывая губы, чтобы смех не вырвался наружу. Они дошли до шкафчиков, и Курт невольно ощутил укол паники – куда меньший, чем бывало раньше, но все же. Карофски и шкафчики в непосредственной близости друг от друга складывались в слово «Беги». Курт повел плечами в попытке скинуть с себя это ощущение и убрал учебники. И только закрывая дверцу он вспомнил, что внутри лежит фотография Блейна. Прошли времена испуганных глаз и трепещущих ресниц, когда тринадцатилетний мальчишка переживал безответную влюбленность. Курт, конечно, понимал, что нет никакого положения, предписывающего ему долго и восхищенно смотреть на своего парня (ха! выкуси, гетеронормативный дух старшей школы) дважды в день, но его все же смущало, что он стал уделять фотографии так мало внимания. Конечно, у него был живой и говорящий оригинал, но все равно... разве не должно было хоть немного перехватывать дыхание, когда выдавался шанс взглянуть в глубокие глаза Блейна во время учебы? Разве это не было его... обязанностью? – Ты пропустишь обед, – тихо проговорил Карофски (Дэвид) за его спиной. Курт испуганно подпрыгнул и схватился за сердце. – Еще раз так сделаешь, Карофски, и я персонально озабочусь тем, чтобы Сантана сочла необходимостью повесить на тебя сверкающий серебряный колокольчик, – прищурился он. – Мы снова перешли на фамилии? Впрочем, неважно. Ты закончил разглядывать своего Прекрасного Парня? Курт нахмурился, но кивнул и пошел быстрым шагом, чтобы идти в ногу с Карофски (Дэвидом). Он не мог позволить себе отстать. После злополучного выпускного у Карофски (Дэвида) почему-то поубавилось ехидства в сторону Блейна, теперь он наоборот старательно избегал попыток Курта затронуть эту тему. Но только что прозвучала, похоже, колкость. Курт, конечно, сомневался, что его бывший мучитель может вернуться к старой схеме, но от излишней осторожности еще никто не умирал, в отличие от обратного. Крайне грубо было бы умереть сейчас, когда до Национальных осталось всего ничего. – Да. – Ммм? – вопросительно промычал Карофски (Дэвид). Курт приподнял бровь. – Очаровательно. Я говорю, да, он действительно мой парень. И сколько хочу, столько его и рассматриваю. Могу забрать фотографию из ящика, носить с собой и смотреть еще чаще. Могу вообще напечатать ее на футболке, чтобы каждый раз, когда в меня прилетает слашем и надо переодеваться, я мог видеть... – Что? А ну придержи-ка чертовых коней. Когда это в тебя прилетало слашем? – Карофски (Дэвид), не спуская с него обеспокоенного взгляда, оттеснил Курта из общего потока толпы в пустынный угол. – Я не... Я не об этом! Я о том, что Блейн – мой парень, и если тебя это смущает, ты можешь... – Черта с два. Мне вообще плевать, что ты будешь делать с этой фотографией. Хочешь – набей татуировку. Хочешь – хоть обдрочись на нее, – прорычал он, как огромное раненое животное, оттолкнулся от стены и потопал в сторону столовой. Курт тряхнул головой, смущенный как никогда, и последовал за ним. В конце концов было время обеда. Догнать Карофски (Дэвида) удалось только у самых дверей столовой. Курт глубоко вдохнул, чтобы вернуть утраченное спокойствие, мысленно досчитал до десяти (по-французски и в обратном порядке) и дернул его за рукав, вынуждая развернуться. Глаза Карофски (Дэвида) лихорадочно блестели, он весь раскраснелся. И вот между ними снова слоном в посудной лавке встало скомканное, но трогательное раскаяние перед тем, кого он беспощадно унижал. Курт вздохнул. «Что же мне с ним делать?» – Что же мне с тобой делать, Дэвид? – Забей, Хаммел. – И кто теперь переходит на фамилии? Я хочу тебе помочь, но очень мало могу сделать, если ты не скажешь... – Не трать время, мне не нужна помощь, я сам со всем справлюсь, лады? – сказал Карофски (Дэвид) с тяжелым вздохом. – Перестань уже меня перебивать. Почему мне вообще не все равно? Тебе нужна помощь. По-хорошему, только год терапии и с десяток уроков по этикету сделают из тебя сносного члена общества. Поэтому, пожалуйста, перестань отталкивать половину своей и так куцей группы поддержки, – яростно прошептал Курт, стараясь, чтобы проходящие мимо ученики ничего не услышали. Карофски (Дэвид) заинтересованно вскинул взгляд. – А вторая половина – это кто? Твой мальчик-зайчик? – усмехнулся он. – Я тебя умоляю. Стал бы он тебя поддерживать после того теплого и душевного приема, что ты ему устроил, – Курт задрал нос. – Я говорил о Сантане, чудо ты недалекое. Она вообще-то твой друг, а друзья, что бы ты об этом ни думал, тебе сейчас нужны больше воздуха. Карофски (Дэвид), который насупился было на оскорбление Курта, теперь ухмылялся уголком рта и смотрел исподлобья. Этот взгляд раньше вызывал панический ужас, теперь же было лишь слегка жутковато. Неожиданно для самого себя Курт вдруг заподозрил, что Карофски (Дэвид) не имеет ни малейшего понятия о том, какой эффект производит. Примерно как сам Курт безуспешно пытался изобразить из себя «сексуальность», он, судя по всему, был совершенно не приспособлен к тому, чтобы придать своему лицу нормальное, не угрожающее выражение, способствующее социальным отношениям. И нет, он вовсе не подумал о Карофски (Дэвиде) и отношениях в одном контексте. – Иными словами, Курт, ты мой друг? – спросил он, слишком уж хитро для Красного берета выделив голосом последнее слово. Курт фыркнул и закатил глаза, собираясь отдать должное его сообразительности, когда ему в голову пришла блестящая идея, она даже затмила сегодняшний выбор канареечно-желтого жилета. Ему надо вынудить Карофски (Дэвида) с ним поговорить, где-нибудь, где их не прервут, и где Карофски (Дэвид) будет чувствовать себя в безопасности и не устроит очередную сцену с показательным побегом. Курт, конечно, был ценителем драм, но ему казалось, что перед выпускным все начало налаживаться, и теперь ему хотелось привести Дэвида (Дэ... стоп, что?) в себя. – Пообедай со мной, – попросил Курт прежде, чем его покинуло мужество. Карофски (да, господи, Дэвид) широко открыл глаза, сглотнул и переступил с ноги на ногу. Курт ждал ответа. – П-пообедать? – запнувшись, переспросил он. – Обед. Такое социальное событие, которое включает в себя потребление легкой еды в середине дня, где-то между завтраком и ужином. Хотя, полагаю, в твоем случае, как и в случае моего брата, это очередная возможность закинуть в себя что-то, что представляется мне слабо съедобным. Выбирай. – Ты опять обзываешь меня толстым? – взгляд Карофски (Дэвида) уперся в стену позади Курта. – Ты о чем вообще? Я никогда... – В раздевалке. Ну, тогда, ты знаешь, о чем я, – быстро проговорил он, поймав непонимающий взгляд Курта. – прежде чем я... тебя п-поцеловал. Дэвид (вот, значит, как) впервые признал то, что случилось, отчего Курт почувствовал странный трепет в солнечном сплетении. Дэвид тогда, конечно, извинился, но, несмотря на то, что в его искренности Курт не сомневался, извинения вышли скомканными и весьма формальными. Он ждал, что мир накренится, что его накроет волна беспомощности и несчастья, которая до сих пор бессменно сопровождала каждую мысль о его первом поцелуе. Он ждал и ждал, но ничего не происходило. Только этот маленький теплый клубок незнакомого ощущения, который трепетал в ритме его сердца. – Теперь мы об этом разговариваем? – Нет! – Ты сам поднял тему. – Вовсе нет. – Вовсе да, ну в самом деле! – он посмотрел на Дэвида и заметил, что тот старается не рассмеяться, крепко сжимая губы. То есть теперь он уставился на губы Дэвида (удивительно легко получается). Фантастика. – Отлично. Мы не будем это обсуждать. Ты сядешь со своими футболистами, расскажешь им, какие непроизносимые вещи хочешь проделать с женской грудью Сантаны, и все будет просто прекрасно. – Хочешь сесть со мной? – И дать твоим дружкам возможность весь обеденный перерыв лицезреть за своим столом гея? И мечтать не смел, – фыркнул Курт, уже разворачиваясь в другую сторону. – Нет, подожди, просто... Да ладно тебе, Курт, не будь сучкой. – Прошу прощения? – Извини! Послушай, мы просто найдем отдельный столик, подальше от футбольного, – Карофски (да блин, Дэвид) поднял руки в знак поражения. Курт посмотрел с подозрением. Тот вздохнул, засунул руки в карманы и начал неловко перекатываться с пятки на носок и обратно. Курт тем временем обдумывал предложение. В конце концов, разве он не этого хотел? Шанса поговорить с Карофски (Дэ-ви-дом, Дэвидом), разрядить атмосферу после феерии на выпускном. Кроме того, Тина, Квинн, Лорен и Бриттани все равно сидели рядом со своими парнями за футбольным столом. И как они дошли до такой жизни? Хоровой клуб еще никогда не был настолько близок к тому, чтобы стать маргинально приемлемым. Мерседес с Рейчел планировали новый поединок див в хоровом классе, а Сантана где-то пропадала, разозлившись на то, что Бриттани снова сошлась с Арти. Из этого следовало всего два варианта: он мог либо пообедать с Карофски (Дэвидом, Гага помоги), либо в одиночестве. Второй вариант был слишком уныл, чтобы его рассматривать, поэтому Курт решился, усиленно отгоняя маленькое теплое ощущение, поселившееся в груди. – Хорошо. Но только лишь потому, что сегодня мне не хочется есть в одиночестве, – презрительно бросил он, проходя мимо Карофски (Дэвида...) в переполненный кафетерий, еле сдержав непозволительный смешок, когда тот буркнул себе под нос: – Вообще-то это ты попросил с тобой пообедать, чертова феечка. Когда они заняли первый попавшийся свободный столик, Карофски (Дээээвид) все еще продолжал время от времени бормотать себе под нос. Курт наблюдал за ним с тех пор, как они поставили на стол подносы с едой. Отмечал, как банка содовой практически теряется в его больших ладонях, считал, сколько раз он облизнул губы, и покраснел, когда Карофски (Дэвид, Дэвид, Дэвид) вскинул на него насмешливый взгляд. Курт тут же отвернулся и наткнулся взглядом на футбольный стол. Финн был в явном замешательстве от того, что они сели вместе, зато Азимио качал головой и усмехался, будто бы рядом кто-то удачно пошутил. Курта это очень удивило. Разве не должен лучший друг Карофски (Дэвида!) быть на него зол? Ну, по крайней мере, выказывать хоть легкое отвращение? Он же казался... довольным. – Ты что, рассказал Азимио? – внезапно осенило Курта. Карофски (Дэвид) закашлялся, поперхнувшись едой, и схватил стакан воды, который ему протянул Курт. Выглядел он при этом крайне рассерженным. Курт немного подождал, пока он успокоится, и наклонился вперед в ожидании ответа. – Что я рассказал Зи? – Сам знаешь, об этом, – и он выразительно махнул рукой в сторону Карофски (Дэвида). – О чем «об этом», Курт? – не поддался тот и усмехнулся, подзуживая. Курт прищурился. – Серьезно? Ты в курсе, что я без вопросов могу встать на этот стол и всем рассказать, что я имею в виду? Его собеседник резко побледнел и украдкой осмотрелся. Курт подался вперед, положив локти на стол, и улыбнулся. – Но я не буду. Я уже говорил, что не вижу ничего хорошего в том, чтобы открыть чужие предпочтения. – Да ладно? Мне так не показалось, – нервно усмехнулся Карофски (Дэвид). – Ты о чем? – Курт вскинул брови. – На выпускном ты определенно пытался меня подставить. – Так вот в чем дело! Карофски (Дэвид) насупился и отвел взгляд. – Дэвид... – Слушай, я не Прекрасный Принц и никогда им не стану. Я не... Феечка, я так не могу. Не могу быть Королем Выпускного, танцевать с тобой под отстойнейшую пидорскую песню, не могу стать тем, кем не являюсь, чтобы ты там себе ни напридумывал, – Дэвид (как просто) выпалил это на одном дыхании. Он изо всех сил вцепился в поднос, его взгляд потемнел. – Никто не просит тебя быть другим, Дэвид. Мне не нужен Прекрасный Принц, я... – Угу, потому что он у тебя уже есть, – с горькой усмешкой отрезал он и опустил глаза. – Самый красивый принц городка для феечки, сраная сказка. – Блейн здесь вообще не при чем, Дэвид! – Курт вспыхнул и отодвинулся, когда Дэвид вскинул на него взгляд, в котором отражалось что-то странное, но до боли знакомое. – Я же про тебя. Хотел ли я, чтобы ты остался и танцевал со мной после той дурацкой шутки, которую провернули твои друзья и половина школы? Хотел. Но я прекрасно понимаю, что для тебя все, что произошло, могло быть просто неподъемно, и это нормально! Курт глубоко вдохнул и огляделся. Надо было убедиться, что ни у кого поблизости не проявляется излишнего интереса к их беседе, проходившей на пониженных тонах, чуть ли не полушепотом. – И если я еще раз услышу от тебя это слово, в любой форме, я заставлю Сантану прикрыть бредовые «Кнуты задир» и распространить слухи о твоем маленьком члене. Дэвид моргнул и уставился на Курта, разинув рот. Курт уже подумывал дотянуться и подтолкнуть его подбородок, как Дэвид сам опомнился и рассмеялся. Это было настолько неожиданно, что ближайшие ученики замолчали, и достаточно громко, чтобы услышал футбольный стол. Курт оторвал взгляд от необъяснимо притягательного зрелища, как Дэвид смеется непонятно над чем, и успел заметить, что Азимио прячет улыбку. – Я правда прошу прощения, Курт, – сказал Дэвид, все еще посмеиваясь. – Ты же понимаешь, что должен мне объяснение? За что ты просишь прощения? – беззаботно спросил Курт, отмахиваясь от мыслей о реакции Азимио. Он решил приписать ее слишком частым ударам по голове. – Я совершенно зря обвинял тебя в том, что ты пытался очернить мою репутацию, – хитро посмотрел на него Дэвид. – О чем ты вообще? Из всех вещей, за которые ты мог передо мной извиниться, эта определенно не первая в моем списке. – Да уж, в общем, я был неправ. – Подожди, я посчитаю, сколько раз. – Я имею в виду тот аспект моей неправоты, который ты вряд ли захочешь пересчитывать, а тем более, о нем распространяться, Феечка, – закончил свою мысль Дэвид, неприлично поигрывая бровями. Курт смотрел непонимающе, пока до него наконец не дошел смысл сказанного. Он тут же залился краской и свирепо посмотрел на сидящего напротив Дэвида, который явно был очень доволен собой. Но Курт быстро взял себя в руки и подался вперед, как можно ближе, оперев локоть о стол и положив подбородок на руку. Он заведомо медленно провел взглядом по телу Дэвида сверху вниз и обратно, с удовольствием отмечая, как тот напрягся и заерзал. – Занимательно, – проговорил он, на что Дэвид сухо сглотнул. – И где бы мне взять твердое доказательство? Но долго удерживать серьезный тон Курт не смог и рассмеялся. Чуть подуспокоившись, он взглянул на Дэвида сквозь проступившие слезы и еле удержался от нового приступа смеха. Тот выглядел, будто у него гипервентиляция. – Дэвид, эй, расслабься! Дэвид смотрел на него, не моргая. – Ты сам это начал, – кивнул ему Курт. Дэвид пожал плечами и склонился над тарелкой, возобновляя безжалостное уничтожение пирога. Курт заметил, что он обиженно надул губы, и это становилось еще более заметно с набитым ртом. А потом Курт понял, что пялится на губы Дэвида. Снова. Пытаясь перебороть желание побиться головой об стол, Курт потягивал воду и размышлял, как бы так незаметно затронуть тему выпускного. – Так когда ты сказал Азимио? – Что? – Ты. Азимио. Греческая любовь. Нарния. – Как ты понял? – Он хихикает, как первоклассник на галлюциногенных грибах, с тех самых пор, как мы уселись вместе. И несмотря на то, что мне бы очень польстила мысль о превосходно подобранном наряде, который настолько прекрасен, что пробуждает геев во всех футболистах-бисексуалах, – даже в этом случае Азимио бы вряд ли проняло. Скажу прямо, если бы я играл в азартные игры, я бы все свои сбережения поставил на Сэма, а он в мою сторону сегодня даже не взглянул, – Курт брезгливо сморщился, когда Дэвид поднял с пола упавшую из его тарелки картошку-фри и закинул ее в рот. – Ты же в курсе, что рано или поздно умрешь от отравления? Господи, мне страшно думать о том, что ты кладешь себе в рот, – Курт прервал себя на полуслове и рыкнул: – И даже не вздумай воспринять это как какую-то грубую шутку! – Я не виноват, что ты разговариваешь одними сплошными инсинуациями, Феечка, – Дэвид широко улыбнулся. – Я бесконечно удивлен, что ты знаешь это слово. – Наверное, подцепил где-то, даже не знаю, что оно зна... – Перестань. Бойскаут, отличник, еще в школе, а уже изучаешь Счисление. Не притворяйся глупым. – Как твой сводный брат? – Теперь Дэвид улыбался еще шире. – Заткнись, – добродушно посоветовал Курт. – Финн… он милый. Возможно, не самый ярко-желтый карандаш в наборе, но он отличный брат. И хороший человек. Дэвид ничего не ответил, ему внезапно стало очень важно разложить оставшееся на тарелке мясо маленькими кусочками по кромке. Курт наблюдал за его потугами молча, про свою еду он забыл уже давно. – Знаешь, ты тоже не так плох, Дэвид, – рискнул он подать голос парой минут позже. – Да ладно? – хмуро пробормотал Дэвид. – Именно так. Ты поступал нехорошо по отношению ко мне, к другим членам Гли-клуба, даже по отношению к себе самому. Но ты стараешься все исправить, это видно, – Курт говорил приглушенным голосом. – Ты извинился, стараешься быть вежливым и продолжаешь носить эту идиотскую форму даже после коронации на выпускном. И, поверь мне, если бы мой путь искупления включал в себя что-то хоть отдаленно похожее на этот берет, я сильно не уверен, что смог бы следовать ему с твоим упорством. У Дэвида вырвался смешок. – Не такой уж он и плохой. К слову, мне иногда нравится, как ты одет. Курт ахнул в притворном ужасе. – А ну забери свои слова назад. Даже небольшой намек на то, что у меня нет чувства стиля, оскорбляет меня куда больше десяти слашей подряд, Карофски! Дэвид швырнул в него кусочком скомканной бумаги и чуть было не задел прическу. – Ты знаешь, о чем я. Ты просто берешь и надеваешь то, что тебе нравится – а ненавистников шлешь лесом. Ты будто всем в лицо тыкаешь тем, кто ты есть, чего хочешь от жизни и каким образом ты этого хочешь, и одно время я тебя за это ненавидел. Курт хотел было возразить, но Дэвид поднял руку, пресекая его порыв. – Я не хочу сказать, что ненавидел тебя за то, что твоя одежда была пи… немного слишком гейская, нет. Просто сколько бы сил я ни прикладывал, чтобы спрятаться, ты все равно выпрыгивал на меня из-за каждого поворота, как чертов клоун из коробки, каждый раз напоминая мне, кто я такой. Я пытался, Курт, черт возьми, я охренительно пытался. Я перецеловал тонну девчонок в надежде, что рано или поздно найду Ту Самую, мой типаж, почувствую к ней что-нибудь и все у нас будет хорошо. Дэвид опустил взгляд туда, где его пальцы теребили тарелку, и Курт с удивлением заметил, насколько близко друг от друга расположены их руки. Наверное, он, сам того не замечая, придвигался все ближе, пока Дэвид говорил. – Этого, однако, не случилось. Ближе всего к своей цели я подобрался с девчонкой, которая по выходным подрабатывала в торговом центре. Я подумал, ура, получилось, наконец-то что-то екнуло внутри, когда издалека ее увидел. Ну, ты можешь догадаться… короткие волосы, плоская грудь, атлетичное телосложение, – Курт прыснул, на что Дэвид закатил глаза. – Конечно, смейся, чего уж там, так или иначе я разобрался в своих чувствах. – В каком плане? – Кто вообще придумал поставить этот хренов «Push me» для презентации хорового кружка на школьном собрании? Хадсон? Курт моргнул и удивленно поднял брови. – Вообще-то, Рейчел, но я не… – Вот ведь жестокая сучка. – Дэвид, что… не называй ее так. – Мне казалось, она тебе не нравится. – Я… ты не поймешь. – Для человека, который считает меня офигительно умным… – Такого я не говорил, – ухмыльнулся Курт. – Я подразумевал лишь, что ты можешь быть вовсе не таким дремучим, каким кажешься. – Не можешь перестать меня оскорблять, феечка? – Так, предупреждаю, еще одна попытка… – Остынь, Хаммел, я ж шучу. Курт фыркнул и откинулся на спинку стула, высоко задрав нос. Дэвид хмыкнул и проделал то же самое, попутно передвинув левую ногу поближе к Курту. Несколько минут они сидели молча, Дэвид потягивал газировку и наблюдал за Куртом, а Курт старался смотреть куда угодно, только не на своего собеседника. Кафетерий постепенно пустел, но им обоим было все равно. – Итак, Дэвид. Азимио. Жги, – первым нарушил молчание Курт. – Нее, не мой типаж. – Да боже ты мой, не могу поверить! Блин, я бы швырнул в тебя подушкой, если бы она у меня была, – Курт осмотрелся, как будто ожидал, что подушка материализуется из воздуха. – Уже боюсь. – Умолкни, неандерталец! – Выпендрежник. – Котлетка. – Мистер «Люблю Парней». – Стой, это еще что за оскорбление? – угрожающе начал было Курт, но Дэвид не дал ему продолжить. – А я не говорил, что собираюсь тебя оскорблять, – многозначительно сказал он. – Но… так, ладно, прости. – Забавно, мне казалось, это мое амплуа. – Нет, я… Хорошо, ты не оскорбляешь меня, я не оскорбляю тебя, – Курт прикусил губу и склонил голову, пытаясь поймать взгляд Дэвида своим. – А теперь расскажи. Давно Азимио знает? – Где-то неделю, плюс-минус. – Откуда? – Он постоянно задалбывал меня разговорами о «Кнутах задир» и о том, что я провожаю тебя из класса в класс – дико меня бесил. А потом вдруг сказал, что знает о влюбленности Сантаны в Бриттани, слышал, как они разговаривали, что ли, и что я не сильно счастливым выгляжу для человека, у которого каждую ночь тройничок с двуми красотками, и типа нормально ли мне быть бородой для своей девчонки? А потом резко сменил тему и начал опускать тебя… тебя и твоего парня, спрашивать, стираю ли я тебе белье, ношу ли твои любовные письма, и это было настолько не похоже… – Дэвида передернуло, он скривился. – Мы о тебе и раньше разговаривали, но… не знаю, на этот раз я потерял контроль. Курт старался сохранить нейтральное выражения лица, с одной стороны, выглядеть крайне внимательным, а с другой, чтобы не казалось, будто у него запор. – Потерял контроль и рассказал ему все. Обо мне. О тебе. Все. – И что Азимио? – шепотом спросил неподдельно обеспокоенный Курт. Дэвид покачал головой и скривился еще сильнее. – Он сказал, что знал. Он, блин, сказал, что знал уже какое-то время и просто пытался вывести меня на чистую воду. Охренеть можно. – П-правда? И что, он нормально к этому отнесся? – Ну… он мне, типа, врезал. Курт ахнул. – Типа? Что значит «типа»? Дэвид, ты в порядке? – Оооо, феечка, я и не знал, что ты обо мне беспокоишься, – насмешливо протянул он. Курт нахмурился, скрестил руки на груди и пнул Дэвида под столом. – Ауч! Вот же черт. Больно! – В следующий раз постарайся не быть засранцем. – Я думал, ты решил больше меня не оскорблять, – слегка надулся Дэвид, потирая место удара. – У друзей есть полное моральное право оскорблять друг друга, когда того диктует случай. Мне вот сейчас весьма однозначно продиктовал, – ответил Курт, намеренно не обращая внимания, как Дэвид на мгновение смял в кулаке мягкую ткань своих штанов. – Значит, мы все-таки друзья? – спросил Дэвид, с тревогой глядя на Курта. – Давай остановимся на этом определении и закроем уже тему, – раздраженно проговорил Курт. – Теперь ты расскажешь, что произошло с Азимио? Дэвид расстроенно сдулся, но спорить не стал. – Он мне врезал. Потом обнял. Потом снова хотел врезать, но я увернулся. Потом похлопал по спине и посоветовал в следующий раз начинать с цветов, – Дэвид покраснел и неопределенно пожал плечами. Курт очень старался это понять, но сомневался, что ему под силу. Иногда ему казалось, что все футболисты какие-то двинутые. Как вообще можно одновременно панически бояться однополого секса и при этом настолько откровенно лапать друг друга в процессе игры? Он тряхнул головой и решил, что просто счастлив за Дэвида и за то, что его не бросил лучший друг. – А что родители? – А что? – Дэвид, не заставляй меня снова через это проходить! – Хорошо, только не выпрыгивай из штанов. – Дэвид... – Господи, феечка, да шучу я! Курт фыркнул и закатил глаза. – Я знаю, что шутишь. Я просто хочу, чтобы ты рассказал мне про родителей. Хватит увиливать. – Ну... они знают. У Курта отвисла челюсть. Ничего себе денек вышел. – Знают? Ну и как они восприняли? Когда ты им сказал? Они выгнали тебя из дома? Пожалуйста, Дэвид, скажи мне, что ты не в машине живешь! О боже, они что, отняли машину и потом выгнали из дома? Ты же не бездомный?.. – Черт, Курт, попей успокоительных. Разумеется, я не живу в машине, никто не выгонял меня из дома. Ты же видел моего отца, он что, похож на человека, который бросит собственного ребенка на произвол судьбы? Курт закусил щеку изнутри и кивнул Дэвиду, чтобы тот продолжал. – Он зашел ко мне в тот день, когда ты вернулся, – тихий голос Дэвида на мгновение запнулся на последнем слове. – Сказал, рад, что я прихожу в себя, что подтянул оценки, еще какую-то фигню, не помню уже, а потом... – Потом? – переспросил Курт, невольно придвигаясь настолько близко, насколько позволял стол. – Добавил: «Сын, ты же знаешь, что можешь поделиться со мной чем угодно?», и посмотрел на меня этим своим взглядом. Мне кажется, в какой-то момент я просто не выдержал. Слишком поздно, правда, – Дэвид вздохнул и провел рукой по лицу. – Мне начинает казаться, что ничего страшного, если вообще все узнают. Сантана узнала, потом родители, потом Азимио – и ничего не произошло. У меня что, на лбу написано, что я гей? Курта очень позабавило, насколько расстроенным выглядел Дэвид, и он не стал говорить о заведомой бредовости такого предположения. – Ну... – Что, блин? – Как по мне, одежда тут не сильно помогает, – сказал Курт, пытаясь незаметно прикрыть рукой расползающуюся улыбку. – Я имею в виду твой берет. Серьезно, Дэвид? – Господи, да когда ж ты уже слезешь с этой темы? Курт засмеялся и, потянувшись через стол, сдвинул Дэвиду берет на бок. А когда убрал руку, заметил реакцию. Дэвид часто дышал, перебегал глазами с руки Курта на его лицо и так морщил лоб, что, казалось, все его силы уходят на то, чтобы не выпустить наружу... что-то. Курт вздрогнул, впервые обратив внимание, насколько у него глубокий ореховый цвет глаз. Было очень сложно привыкнуть к тому, что на лице Дэвида мгновенно отображалась любая эмоция. Блейна читать было намного сложнее, его врожденное совершенство всегда работало против попыток Курта сблизиться. А еще он понятия не имел, почему сравнивал Дэвида со своим парнем. – Это же отлично, Дэвид! Нет, не спорь, правда чудесно. Осталось только пробежать по школе и рассказать свой секрет остальным. Дэвид тихо рассмеялся, разглядывая его смущенно и увлеченно. Нет, не увлеченно. Просто по-дружески. С заботой и ты-конечно-странный-но-это-нормально-мы-же-друзья во взгляде. Именно так. Курт вздохнул. – Если ты не против, я бы пока остановился на достигнутом, – Дэвид отвел глаза. – Мне все еще не улыбается перспектива попасть под раздачу хоккейной команды. – Все нормально, Дэвид. Ведь люди, которые тебе действительно важны, уже знают. Родители, лучший друг... – Ты, – еле слышно сказал Дэвид, все еще глядя в сторону. Курт снова вздохнул. Дэвид нахмурился, вскинул взгляд. – Перестань сейчас же. Я знаю, что у тебя есть мальчик-с-постера, вы с ним горды собой и открыты миру. И тебе нафиг не сдался монстр из шкафа, любимым времяпрепровождением которого было толкать тебя на шкафчики потому лишь, что в дурной голове ему казалось, будто прикосновение к тебе поможет пережить еще один день. – Дэвид... – Не надо, Курт. Я знаю, как все устроено. Нет розы, нет зеркала и когда гребаное заклятье спадет, не будет никакого сраного принца. У Курта слегка затуманилось зрение, когда Дэвид наклонил голову, стаскивая с себя берет и скручивая его в руках. – Будь моя воля, я бы убил Берри, – неожиданно выдал он. – Ч-что? – Я уверен, что виноват тот танец. До него все было проще, я мог ходить мимо тебя и просто игнорировать, но танец... Черт возьми, феечка, двигаться ты умеешь, – мрачно усмехнувшись, заключил Дэвид. – «P-Push it»? – Push it good, я бы даже сказал. Мне казалось, ты нарочно. До сих пор удивляюсь, что ты всех в аудитории в радужные цвета не выкрасил. – Невозможно никого... – Сделать геем, знаю, мы такими родились, все дела. Я видел твою футболку. – Ты сказал «мы». – Ты о чем? – Ты сказал «мы такими родились», Дэвид. Ты в курсе, что это большой прогресс? – Да срать, – ответил Дэвид, поднимаясь и снова надевая берет. Курт последовал его примеру и, пока они сдавали грязные тарелки, не мог не думать, каково Дэвиду будет открыться перед всей школой. Курт очень надеялся, что на долю его друга не выпадет и четверти тех издевательств, которые вытерпел он, что было довольно удивительно. Разве не должно в душе жить хотя бы мизерное желание отмщения? Какой-то намек на око-за-око? Но потом он вспомнил, насколько уязвимо Дэвид выглядел, когда делился своими чувствами. Нет, он просто не мог желать ему зла. В конце концов, он сам сказал, что они теперь друзья. Дэвид развернулся к нему и кивнул на дверь. Курт молча пошел в указанном направлении. Когда они дошли до нужной аудитории, Дэвид попрощался и собрался уходить, когда рука Курта, словно по собственной воле, вскинулась и ухватила его за пиджак. – Пообедай со мной завтра, Дэвид. Тот вздохнул и немного помедлил с ответом. – Зачем? – Потому что ты мой друг. Друзья обедают. Частенько в одно и то же время. Может быть, даже за одним и тем же столом, кто знает. Давай сорвемся с катушек, – предложил Курт, сверкая улыбкой. – Это какая-то месть? – Что? – Я в два с половиной раза больше тебя, поэтому вместо старого-доброго слаша ты решил закормить меня до смерти? Курт молча покачал головой, улыбка к лицу будто приклеилась. – Нет? Как будто ты бы признался. – Ну давай же, Дэйв. Дэвид сглотнул и облизнул губы, не сводя с Курта напряженного взгляда. Они стояли так почти целую минуту, и любая вспышка любопытства, проскальзывающая в глазах проходящих мимо учеников, спотыкалась о внушительную фигуру Дэвида Кнута Задир Карофски. Дэвид не выдержал первым. – Хорошо. Но больше никаких разговоров о том, чтобы открыться. Я за последний месяц открывался столько раз, что мне на год вперед хватит. – Но у тебя же так хорошо получается! Практика – это главное, – шутливо бросил Курт, прежде чем зайти в аудиторию. Он видел, что Дэвид проследил за ним, пока он не сел за свою парту, и только тогда кивнул и пошел на свои занятия. Курт чувствовал что-то странно-трепещущее и неопределенное в районе желудка и решил, что еда в кафетерии сегодня была недоваренной. Этой ночью, когда на три сообщения Блейна он ответил уклончивым: «Очень занятой день. Позвоню завтра», лег на кровать и закрыл глаза, на самой кромке сна под закрытыми веками вспыхнул ореховый отблеск.