Кто не мечтал в этой жизни хоть раз все отправить к чертям

На чужом лице пляшут тени, свет факелов отражается каким-то нездоровым блеском в широко распахнутых глазах. Из-за этого кажется, что радужка сверкает чистым золотом. Лихой излом густых бровей, высокий лоб. Нижняя часть лица скрыта темным платком. Акааши кажется, что он рассматривает это все вечность, а на деле проходит не больше двух секунд. На две секунды он замирает, парень напротив замирает, мир вокруг останавливается, не слышно даже ветра. А потом время резко разгоняется, разгоняется сердце Акааши, возвращаются звуки. Он с силой толкает парня к стене, зажимает ему рот, положив ладонь поверх платка. Тот еще шире распахивает глаза, хотя, казалось бы, куда уж, дергается – он легко мог бы отбросить Акааши следующим же движением – и тут же замирает. Слышен топот – совсем близко. По камню стучат подошвы добротных кожаных сапог. Охрана. Акааши даже не колеблется. Потом он будет думать, как это странно. И – каким естественным ему это показалось. Он перестает вжимать парня в стену, отступает на полшага и прикладывает палец к губам. А потом скрывается за поворотом. – Что случилось? – голос у него не дрожит, ничуть не выдает волнение. – Здесь небезопасно, пожалуйста, вернитесь к себе! – охрана, конечно, смотрит с удивлением, теряется, но не теряет вежливости. Акааши считает: двое, пятеро… семь человек в этой группе, а таких наверняка не меньше трех. Что же это за парень такой, что его так активно ловят? В том, что ловят того, с платком и круглыми глазами, Акааши не сомневается. – Что здесь случилось, почему вы будите горожан? – спрашивает он снова и добавляет в голос холода. – Ваше… – Отвечайте, – горло на секунду сдавливает. Почему-то очень не хочется, чтобы тот парень слышал это обращение. – В город проникла шайка грабителей, которую второй год ловят по соседним лесам, днем их главаря видели на рыночной площади, – докладывает один из охранников. – Пожалуйста, вернитесь к себе, опасно гулять по улицам в такое время. Акааши медленно кивает и жестом отпускает охрану, отказываясь от сопровождения. Группа пробегает мимо тупичка, в котором – Акааши надеется – еще скрывается «их главарь». Теперь Акааши вспоминает: этот излом бровей он, кажется, видел на плакатах «разыскивается». Сильная рука хватает за локоть, утаскивает Акааши в тень. Он снова оказывается прямо напротив грабителя. Глаза у того смеются, а платок совсем сполз на шею. Акааши думает, какой же бездарный художник рисовал те плакаты. Портреты не идут ни в какое сравнение с оригиналом. – Так ты, значит, преступник, – тихо говорит Акааши. – Ты тоже, – парень весело улыбается. Акааши вскидывает брови. – Ты же не сдал меня, значит, теперь ты сообщник, – и он подмигивает. Подмигивает! Акааши только открывает рот, а парень уже тащит его за собой. На запястье смыкаются теплые шершавые пальцы. У Акааши почему-то тут же становятся влажными ладони. Тепло от запястья взвивается вверх по руке, поджигает что-то внутри. В груди становится горячо. – Где-то здесь должен быть проход к замку… – бормочет парень, пытается рассмотреть что-то на мятом клочке бумаги, который достал из складок накидки. – Там! – он уверенно тычет пальцем влево. – Там, – Акааши увлекает его вправо. Несколько поворотов, узкие лестницы, сквозь какой-то заброшенный сарай, по шаткой рассыхающейся лестнице – на крышу. Акааши знает этот маршрут как свои пять пальцев. Он сам поставил деревянную лестницу в одном из двориков-колодцев. Это его дорога к свободе. Не то чтобы ему было запрещено гулять по городу, когда вздумается. Но вот завтра охрана обязательно доложит дяде, что его видели ночью в городе, и тот наверняка будет недоволен… Акааши мотает головой и выбрасывает мысли о родственниках. И о завтрашнем дне. Отчаянно не хочется, чтобы он наступал. Акааши высвобождает запястье, сам цепляется за ладонь грабителя и тянет за собой, отпускает, только чтобы перепрыгнуть с крыши на крышу. Сегодня – сегодня кажется Акааши лучшим днем в жизни. Даже в ночной темноте краски кажутся ему яркими, тени ложатся густыми сочными мазками, теплый свет факелов и холодный – луны нравится больше полуденного солнечного. Акааши бежит, сжимает чужую ладонь и чувствует. Волнение, чужое тепло, свое колотящееся сердце. Себя. – А ты неплохо тут ориентируешься, – когда они оказываются у стены дворца, парень тихо присвистывает и одобрительно хлопает Акааши по плечу. Тот даже чуть проседает под тяжелой рукой. – Я много гуляю, – Акааши коротко улыбается, и парень широко усмехается ему в ответ. Акааши думает, что хочет сделать какую-нибудь глупость, прямо здесь и сейчас. Немного теряется. Трет ладони друг о друга, отворачивается и снова ведет парня за собой. Преступника, разбойника! Почему-то опасным он совсем не кажется. Акааши и не слышал, чтобы в соседних лесах убивали. А кражи… Он, может, подумает об этом потом. Он так много в своей жизни думал наперед. С детства слышал: подумай, прежде чем сделать. Поспорить, возразить. Просто сказать, о чем думаешь. Что чувствуешь. Сейчас Акааши хочет просто чувствовать, а думать – потом. Все потом. – Ты хочешь ограбить дворец? – интересуется он, поднимаясь по крутой винтовой лестнице. Ноги на автомате несут его в собственную комнату по знакомой дороге. – Ну да, – легко соглашается парень. – Чуть-чуть, – он весело фыркает за спиной, и Акааши оборачивается через плечо. Хочется смотреть на широкую улыбку. – Я пока вроде как на разведке. К королю пока не подобраться, слишком мало знаю. Зато здесь, говорят, есть всякие принцы и графья, с них не убудет от пары побрякушек! Может, вообще не заметят, что что-то пропало, – он смеется, и Акааши невольно улыбается в ответ. – Не слишком ли ты громкий для грабителя? – Был бы слишком громким, ты бы уже сказал мне заткнуться, – парень пожимает плечами. Жест выглядит так беззаботно, что Акааши хочется повторить. Акааши останавливается, только когда отпирает дверь в свою комнату. Огромное помещение – слишком большое для него одного. И такая же слишком большая кровать, такой же слишком большой гардероб… Акааши тихо вздыхает – ему не очень нравится сюда возвращаться, – и застывает. Подозрительно, наверное, что он так легко сюда провел грабителя? Точно знал, куда и как идти, открыл дверь… – О-о-о! – парень делает пару широких шагов и распахивает руки, будто хочет охватить сразу всю комнату. – Ого-о-о! – он вертится вокруг своей оси, сверкает глазами направо и налево и, кажется, совсем не думает ни о чем подозрительном. Акааши проверяет, нет ли в коридоре слуг, закрывает дверь и немного расслабляется. – Обалдеть просто. Как на этом можно спать? – парень плюхается на кровать, раскидывает руки, и вот уже она не кажется такой уж огромной. – В ней же тонешь! – Да-а, – негромко тянет Акааши и тоже вертит головой. – Неудобно, наверное. Пару минут парень лежит неподвижно, и Акааши начинает думать, что он решил вздремнуть. Но он бодро подхватывается на ноги, и Акааши кажется, что по комнате проносится вихрь. – Вот это круто, – оценивает парень, доставая из шкафчиков и полочек украшения. Перстни, подвески, что-то еще – Акааши и сам не помнит, что там лежит. Это неважно: все украшения кажутся тусклыми по сравнению с золотыми глазами. – Ой, жалко, узкие, – парень уже прыгает на одной ноге, пытаясь натянуть сапог Акааши. Тот прыскает в кулак. – А вот это тебе подойдет, на! – грабитель бросает один из парадных костюмов Акааши прямо в руки и продолжает потрошить гардероб. – Как я, ну? – в следующую секунду он уже вертится у серебряного зеркала в расшитом золотом халате. Большом, безразмерном, с широкими рукавами – Акааши он никогда не нравился. Но на парне смотрится удивительно гармонично. Когда он вскидывает руки, становится похож на хищную птицу. – Тебе идет. Очень, – честно говорит Акааши, а в горле почему-то становится ком. – Чего ты там застыл? Ну, примерь! – смеется парень, и Акааши послушно начинает стягивать свой темный невзрачный костюм, который обычно надевает для вылазок в город, ловя на себе любопытные взгляды. От них становится сладко и неловко, печет щеки, и Акааши отворачивается. Акааши сам не понимает, почему так послушно делает, что говорят. Может быть, по привычке, мысленно кривится он. Но сейчас ему весело. Сердце все еще частит. Парень одобрительно качает головой, разглядывая Акааши в парадном костюме. Сам Акааши понимает, что выглядит смешно: чтобы полностью застегнуться, нужна помощь слуг. Но грабителю все равно, кажется, нравится. Он разглаживает складки камзола, подцепляет ногтем пуговицы с драгоценными камнями и разворачивает Акааши лицом к зеркалу. – Вот, в самый раз. Теперь раздевайся, – говорит он, и Акааши снова слушается. Потом приходится примерить еще костюм, и еще. Парень смеется, и когда ему на голову не налезает корона, надевает ее на Акааши – тонкий обод с россыпью мелких камней. Камзол вместе с драгоценностями, какими-то еще мелочами и зачем-то сапогами, которые ему все равно малы, парень запихивает в большой серый мешок. Когда он затягивает узел и закидывает звякнувшее добро на спину, Акааши со всей ясностью понимает: все. В комнате словно становится холодно, как если бы за окном вдруг повалил снег. Посреди лета снега не бывает. И веселья в этой комнате так много не бывает – это такая же истина. Акааши смотрит, как его грабитель натягивает платок на лицо, бодро шагает к двери, дергает ручку. Даже петли не скрипят. Акааши чувствует себя замороженным, ледяной статуей, и не может двинуться. – Что такое? – парень оборачивается склоняет голову набок. Акааши хочется рассказать ему правду. От открывает и закрывает рот. Горло сжимается, и хотя Акааши холодно, глаза у него печет. – Ты идешь? Или хочешь дождаться, пока тебя найдут и бросят в подвалы? – грабитель задорно хохочет, и хотя Акааши не понимает, что смешного, все равно улыбается. Тяжело сглатывает горькую слюну. Сейчас он расскажет правду. А потом его найдут слуги, конечно, никакой темницы, но… – Ну? – Акааши смотрит на протянутую руку. Вспоминает ощущение чужой шершавой ладони в своей. Очень не хочется, чтобы слуги его нашли. Акааши приходит в себя, тяжело дыша. Капюшон его накидки давно упал, волосы треплет ветер. Акааши упирается руками в колени, смотрит на колышущуюся траву. Кажется, что сзади трубят, вот-вот будет слышна погоня. В боку колет, по виску стекает пот, легкие жжет, так он бежал, но это кажется лучшим, что он испытывал в жизни. Он сделал глупость. Наконец-то сделал глупость, как хотелось, ужасную, огромную глупость. Хорошо-то как. Грабитель хохочет над головой, хлопает Акааши по спине от души – так, что тот дергается и чуть не падает носом в траву. – Ну ты даешь, будешь так плохо бегать – тебя быстро поймают. А я думал, принцев нормально тренируют. Акааши резко вскидывается, смотрит с неверием. – Ты… ты знал? – внутри полыхает паника, но Акааши бледнеет. Грабитель стаскивает на шею платок и удивленно вскидывает брови. – Да попробуй не узнать. На тебя только все и глазеют во время церемоний! Стоишь на балконе, прячешься за дядюшку-короля, а вообще-то главный принц… – Я не главный, только третий в очереди наследования, – выдавливает Акааши. Зачем-то. Это сейчас так неважно. Вот и его грабитель отмахивается, смешно сморщив нос. Акааши кашляет и судорожно втягивает воздух ртом, сглатывает раз, другой. Он бы уже мог встать ровно, но почему-то этого не делает, так и смотрит в землю, потерянный. – Это только ты глазел, не надо тут, – ворчит кто-то рядом, и Акааши от неожиданности падает задницей в траву. От росы тут же намокают штаны. Из кустов показывается светлая растрепанная макушка, в темноте блестят хитрые раскосые глаза. – Давайте быстрее. Бокуто, если тебя поймают, я не стану ради твоей задницы рисковать своей, – бурчат кусты, но вроде как даже без недовольства. Бокуто – вот как, значит. Акааши мысленно пробует имя, но тут же отвлекается, чуть не вскрикивает. Бокуто хватает его, обнимает за пояс и прижимает к себе. – Смотри, Коноха, я украл себе принца! – хохочет Бокуто и тянет Акааши в кусты, за которыми оказывается тропинка, ведущая в лес. Акааши захлестывает внутренним жаром. Чувство совсем новое, очень пугает. Но будоражит больше. За эту ночь Акааши почувствовал столько всего – кажется, больше чем за всю жизнь. Коноха выразительно закатывает глаза, даже при слабом лунном свете видно, и забирает у Бокуто мешок. Неслышно исчезает впереди, где лес густеет и становится совсем уж темно. Акааши горит изнутри, и это все еще страшно, но так хорошо. Становится только лучше, потому что Бокуто рядом тоже горячий, как будто тоже изнутри полыхает. А еще он все так же прижимает Акааши к себе. Тот собирается с силами, глубоко вдыхает и дергает Бокуто за завязки накидки. Сталкивается с ним губами – грубо и неловко. Акааши кажется, что ему еще недостаточно глупостей на сегодня. Отстранившись, Акааши тут же зажимает себе рот ладонью, чтобы не рассмеяться слишком громко. Лицо у Бокуто потрясающее – вытянутое от удивления, но при этом неприлично счастливое. Акааши вдыхает поглубже, обнимает его обеими руками за шею и целует еще, пока не слышит возмущенный оклик Конохи. *** – …и тогда я закинул Акааши на плечо! За нами неслась вся конная гвардия! Но я ушел от погони! – Бокуто широко жестикулирует и самодовольно улыбается. Его лицо подсвечено костром, и оттого история кажется еще более захватывающей. – На одном плече – мешок с сокровищами, а на другом – сокровище получше побрякушек. Потяжелее! И я остался неуловимым, – Бокуто всегда так вдохновенно рассказывает, хотя ему почти никто и не верит. Но новички смотрят огромными круглыми глазами и открывают рты. Акааши тихо фыркает, прячет улыбку. Накидывает Бокуто на плечи старый, но все еще роскошный халат, расшитый золотом, прежде чем сесть рядом. Холодает. Коноха фыркает куда громче и демонстративно складывает руки на груди. – Что, так и было?! – один из новеньких, недавно примкнувших к шайке, подается вперед и тут же отшатывается – костер чуть подпаливает ему ресницы и брови и без того светлые, рыжие. – Именно так. – Да как же! Акааши и Коноха говорят одновременно. Коноха закатывает глаза – прямо как тогда. Лет десять назад, может? Акааши уже не уверен. Ему кажется, он всегда был здесь, у костра, с Бокуто, расцвеченным оранжевым, желтым, красным. Всеми оттенками золота – настоящего, а не того бездушного, что они воровали у богачей. Хотя вот давно уже оно им не попадалось… – Напоминаю: нужны деньги, – Конохе надоедают байки, он недовольно постукивает пальцем по пустой кожаной сумке. – Так давайте за Акааши выкуп попросим! – Бокуто выпрямляется, становится похож на встрепенувшуюся птицу. – Боюсь, в четвертый раз это вряд ли сработает, – Акааши прячет улыбку. – Ты и в прошлый раз так говорил, – отмахивается Бокуто. – И вообще, четверка – мое счастливое число! – Это с каких пор? – язвительно интересуется Коноха и выгибает бровь. – Четвертого июля, – вдруг вспоминает Акааши. – Я ушел… Бокуто меня украл. Бокуто довольно приосанивается. Коноха обреченно роняет голову на ладонь. Акааши думает, что даже если ничего не получится, по крайней мере, это будет весело. Он предвкушает новую – и отличную – глупость.