Дева и Неведомый

Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова. Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь! А там, за краем — рыщет тьма. Как никогда, близка зима, И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь. ©Прощай — Мельница

Солнце мутной, лилово-красной тарелкой падало в растрепанные еловые щетки темного леса на горизонте. Влажный холодно-серый туман с реки тяжелыми щупальцами расползался по полю. Он стоял рядом с ней, опустив руки в бездну карманов, и его длинная резкая тень пыталась дотянуться, спрятаться в распахнутой пасти дверного проема. — Может, все-таки как-то… — попробовала она, скорее для успокоения своей королевской совести. — Не может, — оборвал он резко. Он не смотрел на нее, избегал взгляда. Ей стало горько. Ярко-алое пончо, надетое поверх плотного шерстяного платья, было теплым, но совсем не грело. Юго-западный ветер, категорически не свойственный ноябрю, пробирал до костей. Маленький бронзовый колокольчик, подвешенный над входом на террасу, играл с красками заката, бросая их Хистории в лицо, и шаловливо позвякивал — динь! И еще раз — динь! Вдох — выдох — пар изо рта. — Мне очень жаль, — сказал он уже мягче. Хистории почудились в его голосе отзвуки надвигающейся зимы. — Пока все именно так, как помнил отец. — Но может, ты неправильно понял! — снова попыталась Хистория. Его глаза — два зеленых омута. Она смотрит в них и тонет, тонет, тонет. Он прав — она нет, но надежда, как же она жестока! — Посмотри еще раз, если сможешь, — рука на его щеке, он дернулся, но это ничего. Ничего! От нее не убежит. Такой высокий. Когда он вырасти успел? Горячая, немного шероховатая, обветренная щека под ее маленькой мягкой ладошкой. Колкий теплый ветер и сиплое поскрипывание умирающего дня. Динь! Ничего. Эрен прикрыл глаза. А Хистория наблюдала — напряжение стекло с его лица, губы тронула улыбка. Она улыбнулась тоже. — Что-то видишь? — спросила. Динь! — Вижу, — тихо сказал он. Наклонился чуть ниже, сильнее прижимаясь к ее руке, ласкаясь, как кот. — Ты счастлива. «Счастлива», — бухнуло в висках. Хистория почувствовала, что падает, падает вниз на обрванных тросах, и внутри все смерзается, она падает вместе с солнцем во тьму леса, и страх, и эйфория подступили комом к горлу. «Счастлива», — прошуршало ветром по пожухлой траве. Как? Как это может быть? — Как? — озвучила она свой вопрос. Он снова посмотрел на нее, а в глазах что-то звонкое, нереальное, болезненное. Хистория не выносила этот взгляд. Она видела его каждый день — в зеркале, и он совсем не подходил этим гулким глазам-ловушкам, в которых она тонула. Динь! Эрен хотел отстраниться, снова выпрямиться — о, богини, какой же он высокий! — но она поймала его за воротник-капюшон, не позволяя, молча и капризно приказывая — нет! А как же сильно у него отросли волосы… такие густые, колючие, непослушные! Солнце кануло в небытие, будто не было его никогда, сизые сумерки прокрались в мир. Хистория провела послушно-очарованного Эрена за собой в свой маленький домик-хижину, смело шагнула в хищную пасть двери, спиной чувствуя, как Эрен улыбается. Последний луч утопающего в ночи дня попытался зацепиться за что-нибудь и упал прямо на парня, выхватил его из темноты. Растрепанные волосы, грустные глаза, спасительная улыбка и темная-темная кофта. Слишком ярко. Слишком сильно. Слишком красиво. Слишком. Динь! Мое! Хистория захлопнула дверь, окончательно падая в бездну.