***
Стив и сам не заметил, как привычка вернулась. Слишком легко и просто. Он словно не дышал все это время, а теперь начинал учиться заново. Когда они заканчивали миссию, он садился в тихий угол квинджета и рисовал все, что помнил. Просто не думал, руки двигались сами по себе. Из линий вырисовывалась гибкая и сильная Наташа. И линии эти были мягкими, плавными, иногда делаясь чуть резче. Прямо как она сама. Стив прорисовывал ее длинные, рыжие волосы, черный костюм и выражение лица в тот момент, когда она яростно сражалась с врагами. Его никто не отвлекал, но вскоре Стив заметил, что Романофф стоит прямо у него за спиной и смотрит. Смотрит внимательно, пристально. Ее глаза следят за пальцами Стива, которые уверенно держат карандаш, ведя по чуть шероховатой бумаге. Стив штрихует, закрашивает, подрисовывает. Выводит ее глаза и длинные ресницы, соблазнительные формы тела и пружинящие рыжие локоны. Он любил делать акцент в черно-белых работах на какую-то одну деталь, чтобы сделать рисунок чуть ярче и выделить отличительную черту. Волосы Наташи. Он осторожно вырисовывает их, чтобы после прорисовать ярким рыжим с примесью красноватого. А Наташа все продолжает смотреть до тех пор, пока они не прилетают на базу. — Можно я возьму его? — спрашивает она как будто несмело. Словно Стив может сказать «нет» и порвать рисунок. Он бы никогда не стал. Ему хочется сохранить его, потому что Наташа получилась очень живой и естественной, но взгляд у девушки такой умоляющий, что Стив просто протягивает ей рисунок, вырывая страничку из скетча. — Что это наш капитан-ромашка тебе дал, Романофф? — как всегда влезает Тони. Он без костюма, в одном поддоспешнике, с взлохмаченными волосами и синяком на правой скуле. Стив смотрит на него украдкой, запоминает каждую деталь, чтобы потом воспроизвести их тогда, когда никого не будет рядом. Тони он никогда не рисует на виду у всех. Для него это слишком личное, потому что в каждую линию он вкладывает слишком много своих эмоций, водит по ним пальцами, словно касается самого Тони. Это… слишком личное. Мстители собираются вокруг Романофф, словно детвора в детском саду, когда один из детей приносит новую игрушку. Стив слышит восхищенные выдохи. Никто ведь не знал. Стив и сам думал, что он разучился, но навыки никуда не делись, а фотографическая память суперсолдата помогала в деталях. — Кэп, ты рисовать умеешь? — удивленно выдохнул Клинт, оборачиваясь. В его глазах удивление и восхищение. — Ты никогда не говорил. — Я не рисовал с тех пор, как меня разморозили, — признался Стив просто. — Хватки ты, однако, не подрастерял, старичок, — усмехнулся Тони, но было в его глазах что-то, далекое от насмешки. Стив даже сказал бы, что Старк поражен и восхищен, если бы не знал, что Тони восхищается только самим собой. Спустя несколько дней он заметил рисунок в комнате Наташи в рамке на стене. После этого он стал рисовать их всех. Как можно более незаметно, чтобы подловить самые нужные моменты. Стив всегда умел наблюдать, созерцать и находить именно то, что ему хотелось передать. То, что больше всего описывает человека на рисунке. Он рисовал Клинта в момент, когда тот натягивает тетиву лука, раскрашивая сам лук и нашивки на форме Соколиного глаза фиолетовым. Этот рисунок тоже пришлось отдать, потому что Бартон увидел и решил забрать его себе. Он рисовал Ванду, когда та, сидя в растянутом свитере, обнимала себя руками, словно прячущийся от всего мира ребенок, и перебирала между пальцами красные искры магии. Но лицо ее было светлым и даже радостным, потому что из-под длинных ресниц она смотрела на Вижена. Этот рисунок тоже у него не задержался. Мстители заимели привычку дожидаться, пока он их нарисует, и отбирать рисунки. Если Стив отказывался их отдавать, они обижались, как дети, и ныли, что «мамочка» их обидела. К «мамочке» Стив как-то уже привык, поэтому перестал обижаться в ответ и рисунки тоже отдавал. Ему не было жалко. Он может нарисовать еще. Как в старые добрые времена рисовал Баки с отблеском новой бионической руки с красной звездой на ней, подаренной Т’чаллой, когда тот боксировал в тренировочном зале, завязав волосы в низкий хвост. Он был спокойным, сосредоточенным и полностью отдавался, даже не замечая, что за ним наблюдают. Другие Мстители старались выставить себя в лучшем свете, когда Стив смотрел, чтобы тот мог нарисовать их, но Роджерс всегда сам выбирал самые неожиданные ракурсы. Он рисовал Сэма. Как тот обнимает себя крыльями и падает, совершенно не боясь, чтобы раскрыть их у самой земли. Стив рисовал именно этот момент раскрытия крыльев, выделяя перья алым. Уилсон выглядел немного безумным и радостным. Ему нравилось летать, так он чувствовал себя свободным. Стив рисовал Вижена в домашнем фартуке, когда тот собирался приготовить Ванде очередной шедевр кулинарии, чтобы поднять ей настроение. Андроид выглядел очень грустным, потому что у него не получалось, и, закончив свой рисунок, Стив шел ему помогать, полностью ощущая себя в роли матери большого семейства. У Вижена были красивые и добрые глаза, а еще камень во лбу красиво переливался. Стив обозначил его желтым на рисунке. Стив рисовал Брюса и Халка, две стороны одной медали, изображая их на одном листе как продолжение друг друга. Они словно перетекали один в другого. Халк был яростным, неудержимым и крушил врагов, а Брюс спал на подоконнике со съехавшими очками. Стив не знал, почему именно это ему захотелось нарисовать. Просто показалось слишком домашним. Рисовал Скотта, который, увеличив одного из своих муравьев, пытался выпутаться из-под него, когда любвеобильный малыш ластился к нему и шевелил усиками. Скотт смеялся и отталкивал от себя насекомое. Ему ничто не могло испортить настроение или же вывести из себя. Лэнг казался Стиву удивительным человеком, в котором было очень много позитива. Питер на его рисунке улыбался по-детски тепло и искренне, когда, принеся из школы очередную хорошую оценку за тест, хвастался ею перед всеми Мстителями, получая поздравления. Но больше всего мальчишка смотрел на Тони, ожидая его одобрения. И Старк гордился им. Гордился, как собственным сыном. У Питера светились глаза. Они были большими и красивыми, цвета гречишного меда. У Тора за спиной ярко развевалась его красная мантия. Его рисовать было забавнее всего. Потому что Одинсон пытался сделать героичное выражение лица для рисунка, но Стив ловил его на другом. Он любил, когда Одинсон начинал рассказывать истории о далеких мирах, в которых ему доводилось бывать. В такие моменты Тор отвлекался от напускного героизма и становился по-настоящему героичен, как бы парадоксально это ни звучало. — Доблестный капитан, ты хорошо умеешь видеть людей, — заметил Тор, когда Стив отдал ему рисунок. — Ни один великий мастер не рисовал меня таким. Похвала от бога — это дорогого стоит. Но Стив не пытался гордиться собой. Ему просто нравилось. Рисовать тех, кто тебе близок и дорог — это потрясающе. Запечатлевать их на бумаге, наблюдая, как линии складываются в силуэты, лица, как живые люди смотрят на тебя с некогда белого листа. Он даже нарисовал Фьюри. Сурового, но одновременного гордого отца супергероев. Он ведь собрал их вместе, дал стать семьей. Нарисовал тонкую и сильную Марию Хилл, как видел ее сам. Агента Коулсона. Он нарисовал всех, кого только мог. Каждого из тех, кого знал и любил. Всех, кроме Тони. И Стив видел, что гения это задевало. Но он не мог ему сказать… просто не мог. Не знал, точнее, как сказать, что у него есть отдельный альбом, где хранятся только рисунки Тони. Много рисунков, на которых он такой разный, такой живой и потрясающе красивый. Показать их ему значило бы обнажить душу, сердце, а к этому Стив пока не готов. И едва ли когда-нибудь будет.***
Тони никогда не подозревал, что Стив умеет рисовать. Роджерс не говорил об этом с того самого момента, как их собрали в команду, а в его досье, увы, это указано не было. И ведь он не просто рисовал. Тони, благодаря Пеппер, видел много работ самых известных художников или тех, кто себя таковыми считал. Он видел разные картины, по-настоящему красивые или же те, которые проще было назвать безвкусной мазней. Стив же рисовал… как-то… черт, он даже не мог объяснить, как именно он рисовал. Это были не просто рисунки. Это были чувства, эмоции. В этих рисунках был он сам, поэтому они так отличались от всего, что Старк видел за эти долгие годы. Стив умел видеть. Умел подмечать. Умел нарисовать не просто бездушный портрет. Нет, он каким-то образом видел человека в те моменты, когда он наиболее красив. Кто-то мог этого не заметить, потому что это были самые простые, обыденные моменты, когда ты не делаешь чего-то героического, а, например, просто выбираешь специи для супа, как делал Вижн, или же смотришь в одну точку. Ни для кого эти моменты не казались чем-то особенным, но Стив умел видеть их так, как никто другой. Он видел красоту человека в самых простых делах. Его рисунки получались живыми, эмоциональными. И он всегда выделял цветом только одну деталь внешности. Волосы Наташи, лук и нашивки на костюме Клинта, металлически блестящая рука Барнса со звездой, красные искры магии Ванды, перья на крыльях Сэма, мягко мерцающий желтым камень во лбу Вижена, красный плащ Тора, блестящие карие глаза Питера. У каждого была такая деталь. И у каждого был свой рисунок, который теперь занимал почетное место в комнатах на стенах. У всех, кроме Тони. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Стив начал рисовать при них, но он ни разу не нарисовал его. Даже наброска не сделал. Тони это задевало, пусть он и не хотел себе в этом признаваться. Он хотел увидеть, какими глазами на него смотрит Стив. Что именно он в нем выделит цветом, в какой именно момент он его нарисует, что Тони почувствует, когда посмотрит на себя, выведенного линиями на бумаге, и какими именно будут эти линии: мягкими и тонкими, когда карандаш едва касается бумаги, или же темными и чуть резковатыми? Тони до безумия хотелось знать, как Стив видит его. Они стали хорошими друзьями за время работы вместе. Они спорили, ссорились, без этого не обходилось, но между ними всегда было то самое «вместе», сказанное как-то Стивом. Тогда, стоило Роджерсу только сказать это слово, Тони дернулся всем телом, понимая, что «вместе» значит для него куда больше, чем должно было. Роджерс значит для него больше, чем должен был. Намного больше. С его упрямством, самоубийственным героизмом, правилами, моралью и бездонными, яркими голубыми глазами. Тони утонул в тот момент и все никак не мог выплыть, как ни пытался. Его затянуло прочно, основательно. Навсегда. Как бы ни издевался, ни подкалывал, его помешало на Стиве. Поэтому Тони хотел увидеть. Хотел понять, есть ли у него шанс начать ухаживать за кэпом. Потому что, даже при своем опыте в обольщении, он понимал, что со Стивом не получится, как со многими его женщинами. Весь его опыт здесь не сыграет никакой роли. Потому что Стивен Роджерс не тот человек, которого так просто завлечь только несколькими комплиментами. Старк был раздражен. Последние дни особенно. Стив нарисовал уже всех, кого можно было нарисовать в их большой и дружной семье. И все своими рисунками гордились. Но Тони он все еще не взялся рисовать. Создавалось впечатление, что Стив или вообще не хочет слишком долго на него смотреть, или Старк просто не достоин, чтобы его рисовали. Конечно, что ж можно заметить прекрасного в плейбое, пьянице и филантропе? Но Тони все же спросит. В лоб, как привык. Потому что его достало! Если Стиву он не нравится настолько, то лучше услышать об этом в лицо, чем строить пустые догадки. База сегодня была пуста. Часть мстителей отправилась на миссию, часть устроила себе заслуженный выходной. Тони, вымотанный, как собака, вернулся с совета директоров, где ему основательно трахали мозг на протяжении двух часов. Такой тип секса Старк не любил. Никакого удовольствия после него уж точно не было. — Джарвис, где капитан? — спросил он первым делом, переступив порог базы. Он раздраженно пытался расслабить узел галстука и рычал, грозясь порвать его на куски. — Мистер Роджерс в гостиной, сэр, — отрапортовал ИскИн. — Но он… — Замечательно, — перебил его Старк, снимая, наконец, этот дурацкий галстук и расстегивая пиджак. — Значит, пришло время поговорить. Джарвис пытался ему что-то сказать, но Тони не особенно хотел слушать. Ему нужно было все прояснить. Потому что, какого дьявола, в самом деле? Старк понимал, что не подарок, но не до такой же степени, чтобы его отказывались рисовать! И, конечно, он никогда не признается себе в том, что это было похоже на детскую обиду. Поднявшись в гостиную, Тони увидел то, чего не видел, наверное, никогда. Стив сидел перед большим панорамным окном, прислонившись спиной к стоящему рядом креслу, и спал. Одна его нога была вытянута вперед, а другая согнута в колене. На ней лежала его рука, а лбом кэп уперся в предплечье. Он глубоко и размеренно дышал. Даже не услышал, как Тони подошел, хотя обычно капитан спал очень чутко. Видимо, он слишком устал после недавней миссии, да и из-под белой майки все еще были видны бинты — Стив получил сильное ранение в живот, чем едва не довел Тони до инфаркта. При Мстителях Стив редко спал. Особенно в такой расслабленной и чем-то беззащитной позе. Он словно всегда нес на себе груз ответственности за команду, не позволял себе должным образом расслабиться с ними. А сейчас он казался таким домашним и теплым в широкой даже для его телосложения майке и хлопковых штанах. С босыми ногами. Этого Тони тоже никогда не видел, а потому удивленно и даже завороженно уставился на ровные пластины ногтей, длинные пальцы и красивые лодыжки с выпирающими косточками. У Тони в жизни было много фетишей, стоит признаться, но вот фетиша на мужские лодыжки и пальцы ног пока не наблюдалось. Сейчас вот появился. Невольно Старк подался ближе. Ему так отчаянно хотелось быть ближе. Но одновременно коснуться было слишком страшно. Тони никогда не боялся касаться кого-то так, как боялся коснуться Стива. Для него это всегда было проще простого, всего несколько поглаживаний — и любая женщина становилась его на ночь. Но не Стив. Из-за него чесались кончики пальцев, ныло внутри и горело внизу живота, а кровь от верхнего мозга упорно отливала к нижнему, но коснуться Тони себе не позволял. Впервые он не просто брал то, что хотел. Ногой он зацепил что-то. Довольно большой форматный скетч, которого он никогда не видел. С крепкой пружиной и песочно-желтым переплетом. Тони наклонился и осторожно поднял его, открывая. Нельзя было, конечно, брать чужие вещи, но кто он такой, чтобы отказывать себе в удовольствии? Открыв, Тони замер. Крупная дрожь прошла по всему телу с головы до пят. Внутри все сжалось так, что Старк едва не задохнулся. Потому что он смотрел на себя. На рисунки, где был изображен он. Множество рисунков. Все страницы скетча были изрисованы им. Тот первый момент, когда они все только узнали, что Стив умеет рисовать. Тони тогда стоял возле Наташи в одном поддоспешнике с синяком на лице. Старк не знал, почему Стив решил нарисовать именно этот момент, но на рисунке у него блестели глаза. Блестели доброй насмешкой, облегающий костюм выражал каждую мышцу, а черты лица были прорисованы до мельчайших подробностей. Вот он в лаборатории. Склонившись над очередной деталью нового костюма. За столом, заваленном всякой ерундой, которую Стив тоже нарисовал. И было что-то такое в напряжении мышц, сгорбленной спине и полоске сажи на коже, чего не мог передать никто. Какое-то тепло, словно Стив хотел податься вперед и стереть этот черный отпечаток с кожи. Снова лаборатория, но на этот раз Тони, кажется, кричит на Дубину. Он думал, что выглядит не очень в те моменты, когда бесится, но Стив видел его не так. На его рисунке Тони злился, но глаза у него горели не злобой, а виной. И Старк действительно чувствовал себя виноватым, когда наорал на неуклюжего Дубину и выгнал того из лаборатории. Стив смог увидеть это? Общий завтрак. Остальные Мстители просто как силуэты. Тони сидит за столом, положив на него подбородок. Старк и не знал, что его лицо так преображается, когда он видит чашку кофе. Не знал, что можно нарисовать, как усталость и злость переплавляются в удовлетворение. Не знал, что Стив видит его таким. На следующем рядом с ним Питер. Мелкий и неугомонный Питер, который светится от счастья, а у Тони взгляд гордого отца. Он всегда старался скрывать это от мальца по непонятной причине, но Стив, оказывается, заметил. Он заметил все, что Тони всегда старался скрывать глубоко внутри. На всех рисунках было что-то, что раскрывало настоящую сторону Старка, ту, которую он порой не хотел признавать сам. И везде Стив выделял его глаза, рисуя их янтарно-карими или золотисто-медовыми. Стив рисовал его костюмы. То, как Тони закладывает виражи в воздухе, оставляя за собой беловатый след. И столько деталей не было даже у Тони на чертежах. Красные пластины казались слишком яркими на черно-белом рисунке. Тони не знал. Черт подери, он не подозревал, что кто-то может видеть его таким сквозь призму сарказма и язвительности, которую тот сам создавал. Кто-то может видеть все эти эмоции, которые он прятал от людей глубоко внутри. Последний рисунок заставил еще одну волну дрожи пройтись по телу. Стив нарисовал его в тот момент, когда он смотрел в пустоту. И взгляд у него был мягким, светлым, влюбленным. Потому что тогда Тони думал о Стиве. И у него в руках была кружка со щитом капитана Америка. На щеке все также был след от чего-то из лаборатории, а уголки губ были чуть приподняты. Так вот, как он выглядит, когда думает о человеке, который был для него всем? Тони отложил скетч. Опустился на колени перед спящим Стивом, садясь рядом с ним. Роджерс словно почувствовал сквозь сон его присутствие и придвинулся ближе, роняя голову Старку на плечо. Эта тяжесть была самой приятной, что Тони доводилось чувствовать за всю свою жизнь. Стив уткнулся в него лбом, а его горячее дыхание будоражило внутренности. Старк судорожно словил ртом воздух и осторожно переплел свои пальцы с пальцами Стива, коротко целуя того в макушку. Волосы Стива пахли яблоками. Сладкими яблоками. Кто бы мог подумать?***
Стив проснулся через час. У Тони за это время затекло все тело от невозможности двинуться, потому что во сне капитан сполз на его колени, дав возможность перебирать светлые пряди. Старк никогда не подозревал в себе склонности к сентиментализму, но гладить Стива ему было приятно. Слушать его глубокое дыхание и чувствовать тепло. — Доброе утро, спящая красавица, — преувеличенно весело поздоровался Тони. — Ты мне все ноги отдавил. Стив подскочил с его колен, как ошпаренный, и сел, поворачиваясь и удивленно хлопая глазами. Со сна они казались еще ярче и больше, а длинные ресницы чуть слиплись. — Тони, что ты тут делаешь? — спросил он с опаской. — Ты так сладко спал, что я не мог пройти мимо, — усмехнулся гений. — Теперь за фотки спящего тебя мне отвалят круглую сумму. — Я убью тебя за это, и деньги тебе уже не помогут, — предупредил Роджерс шутливо. Что ж, шутить он научился неплохо и язвить тоже. Только потом он бросил взгляд на раскрытый скетч, и в его глазах мелькнул испуг. — Ты… ты видел? Тони тоже посмотрел на рисунок. На тот самый последний рисунок. — Я все хотел спросить, почему ты рисуешь всех, кроме меня, а оказалось, что у тебя тут целая коллекция со мной любимым, — самодовольно заметил Старк. — Я… — начал Стив несмело, собираясь оправдываться. — Тони… я… это… Моменты, когда капитан Америка терял красноречие и краснел с головы до пят, были самыми ценными. Тони хотелось бы подразнить его, но он понимал, что даже для него это будет слишком подло. Стив выглядел таким мучительно-пристыженным, что хотелось его обнять. — Успокойся, Стив, — неожиданно даже для себя мягко попросил он. — И не ударь меня сразу, хорошо? Он осторожно потянулся к Роджерсу. Все внутри едва не вывернулось наизнанку, когда он коснулся его. Коснулся так, как давно хотел, проводя пальцами по скуле, сжимая подбородок и накрывая губы. У Тони в голове словно вселенная взорвалась. Все залило яркими красками, даже дышать стало тяжелее. Потому что он целовал Стива спустя столько времени, а Стив не собирался его бить. Он целовал в ответ. Обвив шею Тони сильными руками, он целовал в ответ. Немного неумело и неуклюже, но настолько искренне, что у Старка плавились мозги. И это было правильнее всего, что происходило в жизни Тони. Поэтому то, что они оказались в спальне, не казалось чем-то диким. Ни для него, ни для Стива. Они сложились, как кусочки мозаики. Состыковались, спаялись. Как угодно это назвать можно. И это было правильно. Потому что «вместе». Для них это не просто слово, верно? Для них это правило, константа, постоянная. Тони было дико заботиться о ком-то. Открыто заботиться. Он гладил Стива, пил его дыхание и протяжные, громкие стоны. Пальцы утопали в мягкой и горячей коже. Он скользил по ней губами, чувствуя одновременно и соль, и сладость. А Стив подавался ему навстречу, ведомый его руками. Сильный, горячий, он позволял себя вести, управлять собой. И это сносило Тони крышу лучше любого наркотика. Эмоции на лице Стива, его чуть подрагивающие ресницы, частое дыхание и покрасневшие от облизываний губы. Долгие, громкие и надрывные стоны на выдохе. Собственное имя на его губах. У Тони поджимались пальцы на ногах, а внизу живота все скручивало. Стив был мягким внутри, горячим. Потрясающе узким и чувствительным. Любое движение, глубокий толчок — и он кричал в голос, не сдерживаясь. Тони ловил его стоны губами, чувствовал его дрожь всем телом. И, если бы он тоже умел рисовать, если бы мог, как Стив, передавать эмоции на листе, он бы нарисовал его. Чуть слипшиеся, мокрые от слез ресницы, широко распахнутые и яркие-яркие глаза, голубые, как небо в солнечный день, вишневого цвета губы, трогательный изгиб шеи со следами поцелуев Тони, сильные и широкие плечи, подрагивающие мышцы живота и покорно разведенные ноги. Стив был красивым. Каким же красивым, черт подери, он был! Тони смотрел и понимал, что тонет в нем еще глубже, хотя глубже уже просто было некуда. Но он все еще тонет. Стив принимает его. Обвивает руками, укутывает собой, бесконечно зовет по имени, шепча в самое ухо, и целует. Долго, сладко и вкусно. Когда он переворачивается и становится на колени, Тони сглатывает вязкую слюну от того, как красиво выделяются его лопатки. Они острые, похожи на крылья. А на позвоночнике блестят капли пота. Тони собирает их всех губами, кусает мягкую и горячую кожу, оглаживает руками бока. Стив прогибается так, что у Старка все мысли вышибает. Он смотрит на эту широкую спину с росписями красных меток и следами зубов, смотрит на то, как член исчезает между ягодиц, и все горит внутри. Печет, мягко ноет и требует выхода. Поэтому он берет Стива долго, всю ночь. И это не секс, которым Тони занимался всю жизнь. Они, черт подери, не трахаются, чтобы потом разбежаться. Это то, чего Тони не ждал от себя никогда. Это любовь. Чертово занятие любовью. Стив теперь рисует его еще чаще. Не украдкой, не прячась. И его рисунки еще живее и чувственнее, чем до этого. Потому что он любит и знает, что любим в ответ. И Тони тоже хотелось бы показать это. Но рисовать он не умеет, поэтому единственное, что он смог сделать, это найти ту самую кожаную папку с рисунками. Он просто хотел сделать приятное Стиву, но эмоций в его глазах Тони хватило для того, чтобы задохнуться. Потому что Стив ошеломительно счастлив. И глаза у него сияют от благодарности и слез. А губы соленые и одновременно сладкие.